Форум » Статьи-исследования о воспитании, телесных наказаниях и о порке. » Культ рода как мифологическая основа телесных наказаний » Ответить
Культ рода как мифологическая основа телесных наказаний
SS: Культ рода как мифологическая основа телесных наказаний Подгорбунских Н.А. Довольно длинная, но очень интересная статья, в которой ищется объяснения народным традициям, связанным с телесными наказаниями детей.
Ответов - 1
SS: … В дохристианской славянской культуре битье являлось неотъемлемым компонентом целого ряда ритуальных магических действий и имело преимущественно продуцирующую и отгонную функцию. О древности этой традиции свидетельствует тот факт, что битье широко представлено в семейной и календарной обрядности всех славянских народов. Орудиями битья могли быть палка, розги, ветки березы, вербы, орешника, сосны, крапива, пояс, хлебная лопата и т. д. Общий смысл этих действий заключался в передаче земле, скоту, молодоженам, детям растительной, рождающей силы, обеспечивающей здоровье, силу и плодородие. … Исключительное значение в языческой культуре придавалось сечению детей. Сербы били не научившихся ходить малых детей розгой, приготовленной с особым ритуалом. У поляков, чехов, украинцев известны представления о детях-подменышах, которых подбрасывали взамен украденных женские демоны. Таких детей надо бить в поле или во дворе на куче навоза метлой или веткой шиповника до тех пор, пока на детский плач не придет похитительница и не возвратит украденного ребенка. Вместе с тем существовали ограничения на битье детей в огороде в горохе, чтобы не напали черви, а также запрещалось бить кого-либо в определенные христианские праздники. У сербов и поляков было принято бить детей при определении сельским миром межи или пределе участка, чтобы те запомнили, где проходит граница, и чтобы тем самым эта граница была закреплена. Вероятно, битье на границе земельных угодий отражает еще более древний индоевропейский ритуал человеческих жертвоприношений, когда в знак нерушимости границ между народами умерщвлялись юноша и девушка. В этом случае смерть молодых представителей двух этносов символизировала брачные узы, скрепленные землей, а кровь двух народов узаконивала договор. Обращаясь к неславянским народам, мы можем предположить, что сечение розгой входило некогда у них и в обряд инициации. Аборигены острова Ява, например, использовали это средство как испытание юношей при переходе их в статус мужчин. Эти обряды совершались накануне сезона дождей, так что пролитая кровь (инициируемых били до появления крови) оплодотворяла землю и вызывала благодатный дождь. Обнажение зоны гениталий имело так же символику плодородия и служило знаком плодоносной силы Рода, воплощенной в молодых воинах. … Для богобоязненного христианина каждое воскресение (по древнеславянски - неделя) является сакральным временем глубокого внутреннего сосредоточения, когда, отрешившись от повседневной суеты, верующий общается с Богом. В русской православной церкви принято, что каждый христианин, отправляющий ночное богослужение, очищает от греха не только свою душу, но и просит у бога прощение за все грехи, совершенные его родственниками. Глава семейства, идущий в церковь, выступал своеобразным медиатором, посредником между Богом и своими домочадцами, поэтому перед всенощной он обязан был провести домашний акт искупления грехов, перенять на себя проступки детей, и ритуализованное битье, которое проводилось обычно по субботам, как нельзя лучше отвечало этому предназначению. … Глубинная семантика пояса, заключающаяся в рождающей, плодородной силе, может выступать не как "мужская", "зарождающая" сила, а как социальное проявление этого смысла — сила власти, сила старшинства (в семье, общине роде и так далее). В средневековой феодальной Европе пояс был символом высшей власти и переходил от отца к сыну как знак вассального достоинства. Указанные ритуально-семантические связи пояса с силой выступают и на языковом уровне. Русское диалектное "дюжий" означает сильный, мощный, крепкий. Тот же набор значений характерен и для псковского диалектного "дяг" – буйный рост, "дягло" – молока, рыбья семенная железа. В Полесье "дяга" означает полоса лыка, полоса рваной одежды. С появлением новых типов ремня название "дяга" уступило свое место лексемам "пасок", "попруга", "реминь". Брючный ремень, который в современной культуре стал непременным аксессуаром мужского костюма, воспринял мифологическую семантику пояса и приобрел дополнительное ритуальное значение средства наказания. Ритуальность использования этого предмета мужского туалета особенно видна в тех случаях, когда женщина (мать, бабушка) берет на себя роль инициатора и исполнителя наказания, используя для этого ремень мужа или отца. Мифологичность этой ситуации наиболее остро ощущается детьми, когда они, стремясь избежать наказания, мифологизируют символическое значение предмета, видят в нем источник причиняемой боли и прячут от матери ремень отца. Символический статус ремня-пояса проявляется и в том, что порядок расположения вещей в доме в силу утилитарно-прагматических соображений и традиции, закрепленных мифологическими представлениями, воспринимается как единственно правильный уклад жизни, в котором каждый член семьи и, со- ответственно, его вещи получают "свое" место. В топографии крестьянского дома "мужскими" местами являются красный угол и правая часть избы от входа. Справа от двери обычно отец семейства оставляет свой ремень и плеть (это особенно характерно для казачьей культуры, в которой плеть выступает не только формальным элементом традиционного военного мундира, но и знаком принадлежности к казачеству как этнической группе). "Мужская" семантика ремня включает в себя и фаллический компонент значения, так как пояс в семиотике русского национального костюма относится к предметам "низа". Символическая связь пояса и детородного органа обнаруживается в заговорах и магических действиях против полового бессилия, в которых знаковым заместителем мужчины выступает его пояс. Кроме мифологической ассоциации, перенос символического значения "часть тела – элемент костюма" обусловлен непроизвольной подсознательной символизацией предметов по их метафорическому сходству с половыми органами, поэтому плеть, трость и монарший жезл обладают вполне определенным фаллическим значением. Предполагаемое уподобление порки коитусу можно увидеть и на уровне языка: вульгарное "пороть", "драть" означает иметь с кем-либо половые отношения. Предметная синонимия ремня-пояса и плети обусловлена их взаимозаменяемостью в сходных обрядовых контекстах различных славянских культур, особенно в свадебном ритуале. Преимущественная закрепленность роли исполнителя ритуала в ситуации бытовой порки за мужчиной доказывает, что ритуальное сечение (битье) имело своей целью плодотворное воздействие отца на своего ребенка с тем, чтобы переделать, улучшить свое чадо, если ребенок, нарушив законы патриархального семейства, продемонстрировал свою "испорченность". Исключительное внимание к детским ягодицам во время бытовой порки может быть объяснено ролью "низа" в системе мифологических представление о человеческом теле. Противопоставление голова /зад в славянской мифологии входит в один ряд семантических оппозиций: верх /низ; начало /конец; хороший /плохой; жизненный/смертельный. В то же время, христианская религия утверждает, что человек представляет из себя сосуд, наполненный как благотворными, так и греховными помыслами. Духовное очищение предполагает изгнание, исторжение из человека всего дурного, злого, поэтому битье по человеческому низу, с точки зрения мифологической анатомии, означает, выбивание, выколачивание скверны из человека подобно тому, как изгоняется, выбивается болезнь в одном из заговоров: "На мари, на мари, на икани, стаиць раки товый куст, на тымь кусти ляжить гол каминь, на тым камни сидять 12 малодцоу, 12 богатыреу, диржать 12 малаткоу, бьють, как день, как ночь, выбивают чемирь з рыжий шерсти, из буйный галаве, из ярких вачей, из жил, из пажил, и лехкыга вздыхания" . Мифолого-механистические представления о строении внутреннего мира человека отразились и во фразеологии. "Со дна человеческой души" может подниматься что-то дурное, смутное, и "в глубине души" человек хранит самые сокровенные интимные переживания. Отношение к определенным частям тела в народной культуре связано с их знаковым потенциалом, который раскрывается в соответствии с их ролью в мифологической модели мира. Нижняя часть тела в народном мировосприятии наделяется мифологической силой проникновения в иной, потусторонний мир,поэтому в некоторых гаданиях о судьбе было принято оголять зад. В этом отношении битье можно истолковать как воздействие на табуированную, мифологически значимую часть тела, где сосредоточено все скрытное, греховное и где телесная сторона человеческой жизни получает свое предметное выражение. Битье по оголенным ягодицам имеет аграрно-магическое значение, так как нагота и продукты жизнедеятельности играют важнейшую роль при выполнении календарных ритуалов, направленных на воспроизводство растительных сил природы. Телесные наказания могут принимать форму шлепанья открытой ладонью. Шлепанье по ягодицам совпадает с действиями повитухи в родильном обряде, которые она совершает с родившимся младенцем. При этом крики, как и покраснение кожи, являются знаком жизнеспособности ребенка, поэтому покраснение кожи и детский плач в ритуальном битье суть знаки здоровья. Возможно, влияние родильного ритуала в какой-то степени повлияло на то, что шлепанье открытой ладонью приобрело в народной педагогике значение "женского" наказания, которое применяется при незначительных детских проступках. Особенность мифологического моделирования человеческого тела состоит в том, что человеческий организм воспринимается не как совокупность взаимосвязанных физиологических функций, а как механистичное соединение отдельных органов, каждый из которых может жить вне связи со всем организмом и обладает относительно автономным интеллектуальным началом. Рудименты этих верований сохранились в сказке о Живой голове великана, в легенде "Сердце матери", в многочисленных заговорах с мотивом расчленения и соединения человеческого тела, в современных страшных историях о Черной руке. Нечто подобное обнаруживается и в идиоматических выражениях: "сердце в пятки ушло", "левая рука не знает, что делает правая" и тому подобное. Те же мифологические корни проявляют себя в телесных наказаниях, когда объектом воздействия является не все тело, а только его часть. Наиболее характерным примером может служить битье рук. Примечательно, что соответствующие действия сопровождаются вербальным текстом примерно следующего содержания: "Куда твои руки лезут?!", то есть наказание осуществляется не за сознательный поступок, а за то, что ребенок не контролирует своих движений. Такой способ наказания семантически тождественен приемам казни, существовавшим в некоторых азиатских странах, когда за кражу у преступника отрубали палец, за большую провинность отсекали кисть, руку, и только в случае рецидива отрубали голову. На исправление, корректировку направлено и битье щек, когда необходимо предотвратить возможность отклонений в начальную пору биологического формирования организма. Во Фракии болгары били по щеке ребенка, когда у него прорезывался первый зуб, "чтобы скорее появлялись другие зубы". На Витебщине женщины давали сильную пощечину девушке после первых месячных, "чтобы потом были правильными". При таком понимании мифологического смысла пощечины известное библейское назидание: "Если тебя ударили по одной щеке, то подставь другую", – может быть истолковано следующим образом: "Если тебя пытаются исправить, то покорись воле своего наставника, чтобы быть лучше". Чтобы обрести ритуальное значение, всякое действие наряду с сакральным временем свершения, должно иметь соответствующее место реализации. В патриархальных крестьянских семьях субботняя порка происходит на кухне, рядом с печью. Печь с околопечным пространством в ритуальном качестве является семиотическим женским центром русского жилища, возле печи совершались разнообразные лечебные заговоры, важную роль играла печь в просватанье, в гаданиях, с домашним огнем связывается весь комплекс представлений о предках и очистительных свойствах огня. Кутный угол, иначе закуток, был традиционным местом, в котором матери наказывали провинившихся детей и там же их утешали, утирали им носы. Тесное запечное пространство благодаря своей близости к печи находилось в материнском, шире женском семантическом поле. Поэтому пребывание ребенка в "женском" углу с позиции семиотики является преддверием вторичного рождения, что находит свое опосредованное подтверждение в исследованиях по аналитической психологии, согласно которым всякое пребывание в темном и тесном помещении, явленное во сне, трактуется как возвращение в материнское лоно. Поэтому, когда родители отправляли расшалившегося ребенка за печь, они тем самым помещали его в защитную знаковую сферу печи, чтобы уберечь от порчи. В деревенской избе ритуальное битье ориентировалось по диагонали красный угол - печь, то есть ребенок располагался между женским и мужским началом, поскольку красный (большой) угол маркирован как место главы семейства. Семиотическая ценность красного угла подчеркивалась так же и тем что здесь помещалась божница, на которую вместе с иконами ставили освященную вербу, прутки троицких берез, Псалтирь, свечи и так далее. До установления на Руси христианства на полочке в красном углу стояли "чурки", антропоморфные изображения умерших предков. И в настояшее время в русских селах иконы устанавливаются на божницах с небольшим интервалом, чтобы души умерших родственников в дни поминовения могли "отдохнуть", наблюдая за ритуальной трапезой. Во многих русских семьях, наказывая детей, родители ставят своих чад лицом в угол, не подозревая, что тем самым повторяют древний языческий ритуал, в котором провинившийся ребенок испрашивал прощение не у своих родителей, а у мертвых пращуров. Если вспомнить о том, что под красным углом повитухи закапывали после родов послед и выливали воду, использованную при родинах, то связь угла с детскими наказаниями становится предельно ясной: ребенка как бы возвращали в исходное состояние, к тому месту, откуда он появился на свет. То же семантическое наполнение в ритуальном акте сечения имеет поза главы семейства, зажимающего голову ребенка между колен. Наказанный должен был обновиться, родиться заново, подобно тому, как исцеляло больной ребенок в лечебной магии, когда его продевали сквозь хомут, расщеп- ленное или раздвоенное дерево, передавали из рук в руки под подолом у матери или "запекали" в русской печи. Все эти действия связаны общей семантикой перерождения ребенка. Следует напомнить, что ребенок, которого подвергали наказанию, часто был привязан к скамье. В обрядовой ситуации лавки иногда принимают не свойственные им в обыденной обстановке значение пути, которое наиболее отчетливо проявляется в ритуальном испытании "девичьей зрелости", когда девушка ходила по лавке и, перекрестившись, прыгала с лавки в подставленный сарафан, мужские штаны или мешок, что означало готовность девушки к замужеству или согласие на брак. Семантика ритуального измерения возраста ребенка заложена и в народном изречении: "Воспитывай сына, пока он поперек лавки лежит". Ритуально значимым местом в крестьянской избе был и порог, мифологическая семантика которого также соотносится с культом предков. С порогом связаны многочисленные обряды, в которых доминирует значение приобщения ребенка к дому: когда младенца приносили после крещения из церкви, то клали его на несколько минут на порог избы, чтобы "освятить ребенка через порог". С этим же комплексом представлений связан обычай захоронения под порогом умерших без крещения детей. Отголосок этого обычая отмечен у многих славянских народов. Потусторонняя сила мертвых предков призывалась на помощь, когда ребенка условно секли на пороге, чтобы избавить больного отсобачей старости", "утина", "сглаза". В Польше существовал обычай битья младенцев на пороге после крещения розгой с тем, чтобы он слушался отца и мать, ел горох-капусту" и стал хорошим хозяином. На Украине эту операцию производили, чтобы ребенок не плакал. Прикладывая ребенка к порогу, родители передавали его под покровительство мертвых предков, которые должны были дать силу, здоровье и обеспечить быстрый рост ребенка. Свидетельством жизнеспособности мифологических верований в силу мертвых предков является измерение прироста детей на косяке дверного проема. В старых родовых домах косяки входных дверей исчерчены отметками роста нескольких поколений детей. Представление о том, что сразу за/под порогом начинается мир мертвых, мир инобытия, высвечивается в обычае ставить детей в наказание на длительное время за дверь, или у дверей. Мифологическая логика этого наказания заключается в изменении, перерождении ребенка в результате потустороннего воздействия мертвых предков. Амбивалентный образ дверей, обозначающий границу с миром мертвых, в ритуальной практике может иметь генитальную символику входа / выхода. В эротической фольклорной загадке ворота и двери означают материнское чрево и вульву. Древние римляне полагали, что "рождая", женщина отворяет и затворяет небесную дверь, и потому Янус, бог двери, призывался при беременности и разрешал роды. Во многих славянских зонах при трудных родах, что бы облегчить страдания роженицы и ускорить появление ребенка на свет, повитухи отпирали все замки и открывали ворота и двери. В вышеперечисленных ритуальных действиях, как и в обычае удалять за непослушание детей за дверь, обнажается родовая, производительная семантика дверей. К числу "статичных" наказаний с полным правом можно отнести и стояние на коленях. Знаковое содержание коленопреклоненной фигуры состоит в выражении покорности, просьбы, почтения и подчинения чужой воле. Уничижительный смысл такой позы настолько очевиден, что коленопреклонение во всех,национальных традициях понимается как этикетный знак вассальной зависимости или мольбы, обращенной к богу, и не требует дополнительного "перевода". Отчетливая символичность стояния на коленях привела к тому, что коленопреклонение стало обязательным ритуальным действием при отправлении различных религиозных культов. Чтобы усилить религиозно-воспитательное воздействие этого испытания, наказываемого ребенка или послушника (в духовных учебных заведениях) ставили на горох или соль. Мифологический смысл такой процедуры, с точки зрения патриархальной народной педагогики, состоял в том, чтобы приблизить ребенка к земле, в которой покоятся умершие предки, сделать его на одно родовое колено старше, а следовательно, мудрее и взрослее. Обратная семантика вертикальной шкалы, по сравнению с измерением роста ребенка, продиктована представлениями о родовом клане как древе жизни, корни которого обозначают предков, а ветви -детей и внуков. Об устойчивости этих представлений свидетельствует тот факт, что в некоторых семьях от поколения к поколению передавалось скульптурное изображение родового древа, выпиленное из дерева. При подобном восприятии родственных связей предполагается, что чем старше человек по роду, тем ближе к земле, корню должны быть расположены его родовая ветвь как родовое колено. Вербальная омонимия понятий: "колено" – сустав ноги и "колено" – родовое ответвление – в ритуале не только не создает двусмысленности, но и придает дополнительное знаковое выражение, возвращающее к общему этимологическому корню индоевропейского характера. Слово "колено" имеет ту же основу, но с перегласовкой, что и "член". Не различение внешнего звукового совпадения и внутреннего этимологического родства обусловлено особенностью народного мифологического сознания, в котором внешнее сходстве предполагает, подразумевает символическое тождество. Древнее мифопоэтическое сознание не только не упускает из виду этих затемненных в языке связей, но и актуализируют, воскрешают их, нагружая их дополнительной символической или магической функцией. Производительно-родовое значение "коленопреклонения" усиливается благодаря наложению ритуально-мифологической функции "гороха", семантика которого мотивирована символикой плодородия и брачных отношений. В свадебном обряде ритуальное обсыпание молодых горохом и рассыпание гороха по полу обеспечивало плодовитость скота, скорую беременность и здоровое потомство. О женщине, забеременевшей вне брака, в Сибири говорили, что она "гороху объелась". Символическое уподобление гороха мужскому семени встречается и в славянском сказочном сюжете о рождении богатыря по имени Покати-горошек из горохового зерна, которое проглотила мать-царица. В известной сказке о принцессе на горошине Г.-Х.Андерсон свел испытание невесты уникальным ее качеством является не изнеженность тела, а феноменальная способность ощутить через кипу перин плодоносную силу горохового семени. Для человека мифологического сознания сказочная невеста обещает стать в будущем многодетной матерью, именно в этом состоит смысл предсвадебного испытания. Продуцирующая семантика гороха подкрепляется его использованием в поминальной обрядности в качестве культового блюда, предназначенного мертвым предкам. Таким образом, горох входит в круг образов, мифологическое воздействие которых обусловлено принадлежностью к потустороннем миру, и поэтому столь велика его роль в ритуальном наказании. Ребенок, поставленный на горох, должен прочувствовать, насколько могущественны его предки и насколько велика его провинность перед умершими пращурами. Подобное совпадение и дополнение знакового содержания коленопреклоненной позы и гороха (предметного образа) объясняется особенностью обрядового языка, которая, по мнению Н.И. Толстого, заключается в одновременной разнокодовости, вызванной общей тенденцией к максимальной синонимичности, к повторению одного и того же смысла, одного и того же содержания разными возможными способами, к нанизыванию обрядовых символических форм одного и того же значения. Результатом этого нанизывания оказывается заимствование отдельных элементов из других обрядов, свободная замещаемость одних форм другими. Это явление обнаруживает себя и в случае с ритуализованным наказанием, когда вместо гороха используются мелкие камни или соль. Если появление камушков в наказании связано прежде всего с их внешним материальным подобием гороху, то ритуальная роль соли заключается в ее магической семантике. Традиционно апотропеические (защитные) действия солью проводятся в ритуалах, связанных с рождением ребенка и направленных как против мифологических существ, так и против различного рода заболеваний. Известен обычай, существовавший у болгар, когда бабки-повитухи ложились рядом с только что появившимся на свет ребенком, образуя круг, делали несколько надрезов бритвой на теле новорожденного, а потом присаливали раны. В некоторых болгарских селах новорожденного посыпали солью на первый или второй день после рождения, чтобы он "не потел и не издавал плохой запах". При этом соль для соления ребенка специально толкли, а затем просеивали через сито. Самым древним свидетельством употребления соли в ритуальном качестве во время родов является ветхозаветное упоминание о солении ребенка у древних евреев. Мотивация этого обряда сводится к тому, чтобы защитить ребенка от гибели, когда начнется разложение последа. Мифологическое значение этого обряда обусловлено верой в симпатическую магию, в сверхъестественную связь между ребенком, матерью и "детским местом". Утилитарно-практическое объяснение соления ребенка "от неприятного запаха" является, безусловно, вторичным, "первичным же следует считать защитное употребление соли против нечистой силы, сглаза и других бед вкупе с верованием, что соль, как и железо, приносит здоровье, благополучие и подобно хлебу и серебру (деньгам), изобилие и богатство. Таков глубинный смысл соли". Из вышеупомянутого становится понятно, что подсыпание соли под колени ребенку первоначально означало защиту от вредоносных сил, но с забвением основного (первичного) смысла превратилось в средство истязания. Архаичные обряды, связанные с рождением ребенка, сходны с ритуальными действиями при отеле коровы и могут прояснить глубинную семантику действий, которые уже не осознаются как ритуальные. Так, некоторые русские крестьянки при появлении на свет теленка берут его за уши с тем, чтобы проверить, насколько он жизнеспособен. Горячие уши являются признаком здорового теленка, холодные - больного. В Сербии хозяйка била на Рождество своих детей по ушам кизиловой веткой, "чтобы они бьуш здоровы, как кизил". В этой связи уместно вспомнить о поверье, по которому боль в обожженных пальцах можно унять, если взяться ими за мочку уха. Прогностическая семантика уха хорошо известна из суеверных мнений, что у человека, о котором говорят что-либо за его спиной, горят уши, и что звон в правом ухе означает похвалу, а в левом - хулу, на звон в ушах также загадывают желание. В одном из гаданий на судьбу девушка, чтобы увидеть в зеркале будущего мужа, должна взяться правой рукой за левое ухо, а левой - за ухо правое. Уши могут предсказывать погоду, дурные или хорошие вести, уши также "свербят" по новорожденному у знакомых людей. До сих пор распространен обычай, во время поздравления с днем рождения теребить виновника торжества за уши. Иногда такая процедура продолжается до тех пор, пока именинник не заявит о том, что у него горят, болят уши. В детской среде широко представлена игра-розыгрыш, в которой старшие дети, обещая младшим показать Москву, с силой тянут вверх ребенка за уши.
полная версия страницы