Форум » Тема телесных наказаний в литературе. » Наум Лещинский. "Старый кантонист". » Ответить
Наум Лещинский. "Старый кантонист".
Вико: Старый кантонист Наум Лещинский Глава VI. Во имя бога <...> По прибытии на место мы поступили в ведение начальника Чугуевского отделения кантонистских рот. Тут собралось нас около четырехсот человек еврейских мальчиков. Был образован батальон, и мы стали заниматься. Каждый день к нам в казарму приходили два попа; один низенький старичок, с жиденькой седой бородкой, о. Никодим. Другой высокий, красивый, средних лет, с черной подстриженной бородой и черными, быстрыми глазами, о. Иоанн. Они занимались с нами законом божьим. В конце длинной казармы с одной группой занимался о. Иоанн. Во время урока он ходил взад и вперед, заложив одну руку за борт коричневого подрясника и говорил громовым басом, от которого становилось холодно и пусто в душе. На другом конце казармы, с другой группой, в которой был я, занимался о. Никодим. Он сидел на стуле и говорил слабым, немного сиплым голосом смиренного и любвеобильного пастыря: - Итак, маленькие израильтяне, - говорил он, заканчивая беседу, - сегодня мы с вами пойдем в церковь господню и помолимся господу богу нашему Иисусу Христу... Это было в воскресенье. Некоторые из нас говорили хорошо по-русски. Пятнадцатилетний Шимон Бобров даже знал грамоту. Некоторые младшие говорили плохо. Были и такие, которые совсем не понимали по-русски, как мой маленький друг Иося. Речь о. Никодима убаюкала его, он сидел, прикорнув ко мне, и дремал. - Ты будешь креститься? - спросил у меня Шимон, когда мы стали собираться в церковь. - Что ты, с ума сошел? Конечно, нет, - ответил я. - Смотри же, - погрозил он мне пальцем. - А то я напишу твоему отцу... - Ты заботься лучше о других, - говорил я, - а обо мне не беспокойся... Другим говори, чтобы не крестились... - Ребята, - обратился Шимон ко всем, - сегодня нас хотят окрестить... Вы будете креститься? - Нет, - единогласно ответили все. - Ну так вот: если вас спросят, хотите ли креститься, скажите: никак нет. Слышите. - Хорошо!.. Хорошо!.. - кричали все. - Не будем креститься! - Эй, вы, жиденята, - крикнул седоусый дядька. - Чего вы тут завели жидовский кагал: гыр-гыр-гыр, гыр-гыр-гыр. Собирайтесь живей в церковь! Мы выстроились и отправились в церковь. Церковь была небольшая, молящихся было много. Нас провели вглубь, поближе к алтарю, где для нас было приготовлено место. От множества сверкающей позолоты я зажмурился. Когда я открыл глаза, передо мной точно в тумане далеко впереди, за горящими свечами двое или трое людей что-то делали, что-то читали и пели. По громовому голосу я узнал о. Иоанна, но самого его не видел. Его громовой голос страшно пугал меня, звучал роковым приговором, который вот-вот будет приведен в исполнение. От духоты, дыма кадил и испытываемого волнения, страха я задыхался. Сильно разболелась голова, дрожали ноги, я еле стоял... - После обедни нас наверное будут крестить... - шепнул мне стоящий подле Шимон. Я молчал, словно окаменел. Я только посмотрел на него и заметил, что его лицо страшно бледно, черные глаза ввалились и лихорадочно блестят. Такое же лицо было, верно, тогда и у меня... Но вот церковная служба окончилась. Нас вывели на площадь, выстроили. Тут было все начальство, военное и гражданское, была масса народа: пришли смотреть, как будут крестить сразу целый батальон еврейских мальчиков. Обстановка была торжественная. О. Никодим стал говорить нам речь о значении православного богослужения и о ненужности других вероисповеданий. Особенно подробно он критиковал иудейство, уничтожая его. Он старался выражать свои мысли просто, удобопонятно, чтобы всякий мог его понять. И я его хорошо понимал. Он выражался елейно, благочестиво и лицемерно скорбел о заблудших евреях. Несмотря на это, я все время чувствовал обиду... - Итак, дети мои, - закончил речь поп Никодим, - вы должны благодарить бога, что он вас вводит в лоно православной церкви, в которой вы будете спасены, унаследуете царство небесное. Вы заблуждались; теперь вы пребудете на истинном пути господнем. Благословляю вас, - поднял он обе руки. - Аминь. После него заговорил Иоанн. Его голос гремел недолго. Краткая речь его являлась дополнением речи Никодима. - Чтобы войти в лоно православной церкви, - сказал он между прочим, - надо принять ее святое крещение. Святое крещение очищает духовно и телесно. Оно очистит дух ваш и ваше тело от той скверны, в которой вы пребывали доселе. Аминь. - Ну, жиденята, хотите креститься? - обратился к нам наш начальник полковник Барков, высокий, толстый человек средних лет, с редкой, словно выщипанной бородкой. После лицемерно елейных речей священников откровенно грубое обращение полковника звучало дико и нелепо. Никодим в смущении затеребил двумя пальцами бородку и, опустив глаза, сконфуженно заулыбался. И даже Иоанн, который своим осанистым и надменным видом походил больше на начальника, нежели на пастыря церкви, и он в неловкости заложил руку за борт черной шелковой рясы и замурлыкал что-то под нос. Из кантонистов никто не отзывался. - Ну, чего же вы молчите: гаркнул полковник, обходя шеренги. - Онемели, что ли. Снова гробовое молчание. - Кто по-русски разумеет, отвечай! - приказал он. - Хотите? Несколько мгновений стояла напряженная тишина. Вдруг: - Не хотим, - раздался голос Шимона. Все были огорошены. А Никодим так и застыл с пальцем в бородке. Иоанн вынул руку из-за рясы и начальническим взглядом уперся в Шимона. - Это кто сказал: "Не хотим"? - спросил полковник, побагровев от злости. - Я, - ответил Шимон. - А, это ты, жид, так ответил своему начальнику?! - и, подойдя к Шимону, Барков ударил его по лицу так, что с его головы слетела шапка. - Погоди, я с тобой разделаюсь! Он сел в экипаж, с ним вместе сели и попы, и махнул рукой командиру батальона. Мы пошли. Минут пятнадцать спустя мы пришли к реке. Барков и попы уже были тут. - Раздевайся! - скомандовал батальонный. - И иди в речку. Мы разделись и полезли в воду. В это время попы громко читали молитвы. Потом нас построили, и майор Бочаров, человек среднего роста, с сизым лицом алкоголика, держа перед собой список, объявил каждому из нас в отдельности: - Отныне тебя зовут не Хаим, а Филипп Михайлов. Понял? Крещеный безмолвствовал. - Тебя зовут не Борух, а Никифор Николаев. Понял? Так он обошел всех. После этого Иоанн объявил нам, что мы приняли "святое крещение" и отныне мы уже не евреи, а православные. Я твердо решил не признавать крещения. А когда мы вернулись в казарму, я узнал, что и другие товарищи решили также. На следующий день нас стали разбивать по ротам. Седоусый унтер вызывал по списку: - Степан Андреев, выходи! Никто не трогался с места. - Где Степан Андреев? Почему не выходит? Никто не отвечал. - Иван Миронов, выходи! Опять никто не отозвался. Унтер вызвал еще несколько человек. Результат был тот же. Унтер матерно выругался. - Тебя как зовут? - спросил он, подойдя к одному из кантонистов. - Залмон, - ответил тот. - Какой чорт Галмон! - крикнул дядька. - Никаких Галмонов тут нет. Ты скажи, каким именем тебя окрестили? - Не знаю. Я некрещенный... - ответил тот. - Я еврей. - А тебя как зовут? - обратился он к следующему. - Нахмон. - Тьфу! - плюнул он. - Шоб вы сказились. Бисово отродье. Ты его крести, а он кричит: пусти. Вскоре об этом узнало начальство: появился майор, потом полковник. - Тебя как зовут? - багровея, обратился полковник к Шимону. - Шимон... - Вот тебе Шимон! - ударил он Шимона по лицу. - Вот тебе, жидовская морда! - еще раз ударил он его. - Как ты смеешь так отвечать начальству?! - в исступлении кричал он: - Тебя зовут Степан Захаров. - И он опять ударил Шимона два раза. Лицо Шимона было окровавлено. Он еле держался на ногах. - Выходи вон! - крикнул полковник. Шимон вышел из строя. - Как тебя зовут? - обратился полковник ко мне. - Эфраим... Я покачнулся от сильного удара по лицу. В глазах потемнело, голова закружилась. - Тебя зовут Павел Иванов! - и на меня посыпались удары. - Жидовская морда! Выходи вон! Я, шатаясь, как пьяный, отошел в сторону. По моему лицу текло что-то теплое и липкое. Та же участь постигла еще шесть человек. - Отправить их в карцер! - приказал полковник. Нас отвели в темное помещение и заперли. Некоторое время мы, оглушенные, стояли молча, не двигаясь с места. Потом кто-то в изнеможении опустился на пол. - Ой... - простонал мой земляк Исаак, - не могу стоять... - Надо поискать, может, здесь есть на чем присесть, - сказал Шимон. Стали шарить. Кругом только стены. - Шимон, давай в углу каком-нибудь примостимся, - сказал я. ... - И я с вами, - просил Исаак. - Хорошо, - сказал я, двинулся в угол и на кого-то наступил. - Кто это лезет прямо на голову? - обиделся тот. - Это я... Я же ничего не вижу. Тут темно, как в мешке... - А черт его знает!.. - Воняет дохлятиной, - сказал Шимон. - Дышать невозможно... - Здесь что-то дохлое... Дохлая кошка... - Где? - Вот тут, - сказал Шимон. - Да, дохлая крыса, - нащупал он. - Тьфу! - Ой, как страшно воняет... - простонал Исаак. - Я здесь умру... - Да не ворочайте крысу, не будет вонять, - посоветовал я. - Как же не ворочать, - сказал чей-то голос, - надо же мне где-то сесть. И спать тоже, думаю, придется тут же. Не на нее же лечь. Фу, я руки запачкал, - он отплевывался. - Ой, как мне тошно. Ой!..! - Ну, подвинься ко мне сюда, - предложил я, - Шимон, двинься ко мне поближе, а он на твое место, поближе к тебе... Ну, вот так. - Еще теснее можно... Вот так... - Ой, братики мои, я умру здесь... - стонал Исаак. - Ну, ну, погоди еще малость, не умирай, тут нет еврейского кладбища, негде тебя хоронить, - шутя сказал Шимон. - Нет, я серьезно говорю, - сказал Исаак, мне очень плохо... а ты шутишь... - А если я не буду шутить, тебе будет легче? - Приляг, - посоветовал я, - положи голову ко мне на колени. Вот так... Тебе удобно? - Не совсем... - Ложись, как тебе удобнее... Исаак ворочался и все никак не мог удобно поместиться. Мы все были сжаты в одну кучу, как сельди в бочке. Эта темная маленькая клетка была очевидно предназначена не более чем для двух-трех человек... Прошло много времени. Стало тихо. Ребята стали засыпать. Неизвестно было, что теперь - ночь или день. Времени невозможно было определить. Вдруг что-то влезло мне на ногу. Я невольно вскрикнул: - Ой, что-то лезет на меня!.. - Ой, что-то укусило меня! - вскочил Бобров. - Наверно, крысы, - сказал Исаак. - Они нас здесь насмерть загрызут. Все всполошились, повскакали, сбились в кучу. Мы долго стояли так... Но усталость взяла свое, и мы постепенно опускались на пол... Опять стало тихо... Не помню, как я заснул... Снилось мне, будто я летаю. Лечу, лечу, все вверх, ввысь, а небо все так же далеко, ему конца не видно... Но вдруг я начал падать и... упал на землю. Удивительно, что я не расшибся... Спохватился, раскрыл глаза, дневной свет ударил мне в глаза, и я зажмурился. Когда я снова раскрыл глаза, кругом была прежняя тьма. - Снилось мне или я в самом деле видел свет?.. - спросил я. - Нет, это тебе не снилось, - сказал Шимон, - дверь действительно на минутку раскрылась. - Что же это было? - Не знаю... как будто кто-то просовывал сюда руку. - Да, да, - отозвался Исаак, - и я тоже видел... - Ребята, ну, как, никто не думает креститься? - спросил Гитин. - А что? - спросил Шимон. - Ты хочешь креститься? - Нет... я так спросил... Я есть очень хочу. Мы наверно сидим тут уж третий день. - Мы все голодны, - сказал я, - что ж делать... Голод давно мучил меня. Становилось невмоготу... - А если нас будут держать здесь, пока мы не умрем с голоду? - сказал Гитин. - Ну и умрем... Что ж делать... - Я бы не хотел так рано умереть... Водворилось молчание. В этом молчании чувствовалось, что каждый думает крепкую думу, о которой не хочет поведать другому. В тайнике души каждый решал для себя вопрос жизни и смерти... Я решил так: если приходится умирать, то только бы скорее, поменьше мук... - Что это тут опять шуршит?.. - навострил уши Гитин. - Слышите?.. - Крысы! - вскочил Шимон. - Через меня перескочила!.. - Тут почему-то мокро... - сказал Гитин. - Вода... Вот и чашка... И хлеб... и хлеб!.. Ребята, хлеб!.. - Хлеб, хлеб, хлеб! - радовались все. Все бросились к нему. Я тоже нащупал кусок хлеба и положил в рот. - Не хватайте, ребята, - сказал Шимон, - надо разделить всем поровну... Тут вот один кусок. Ищите, может быть, еще есть. Все бросились искать. - Крошки, одни крошки только: крысы поели хлеб! - Мы все спали и не видели, когда нам принесли хлеба. В несколько мгновений остатки хлеба были разделены, каждому досталось понемножку - лишь червяка заморить. Но о смерти мы пока перестали думать... Несколько времени спустя звякнул замок, дверь раскрылась, полоса яркого дневного света больно ударила в глаза. - Ну, жидки, говори, кто хочет быть православным? Того выпущу, - сказал Бочаров. Все молчали. - Не хотите! - злобно прошипел он. - Так сдыхайте тут, проклятое племя... К нам втолкнули еще кого-то и дверь закрылась. - Братцы, - послышался новый, надтреснутый голос. - Здесь такая страшная вонь, что невозможно дышать... - Мы уже привыкли... - сказал я. - А вы кто такой? - спросил Шимон. - Я - Лейзер Белый и еще один товарищ со мной, Айзик Вайнберг. - Братцы мои дорогие, - продолжал Лейзер тоном взрослого. - Вы здесь мучаетесь. А там не лучше: еще хуже... Ой, что делают с нами, с нашими товарищами... Я не в состоянии даже передать вам... Двоих запороли насмерть... Двое выбросились из окна верхнего этажа... Один насмерть разбился, другой еще жил часа два... - Им лучше, чем нам... - сказал, я. - Ах, боже мой, - продолжал Лейзер. - Двое бросились в отхожее место и там погибли... Один из них мой сосед, Мейер, вместе мы выросли в одном дворе, как братья жили мы с ним... Другой Авраам, тоже близкий мой товарищ... Один повесился... Пять человек убежали... - И их не поймали? - опросил я. - Нет. Но наверное поймают... Малышей разослали по полкам... Мы двое сказали, что дадим ответ завтра. - Сколько дней мы здесь? - спросил Шимон. - Не помните? - Сегодня четвертый день... И неизвестно, как долго нас еще будут мучить. - Значит, так суждено, - сказал я. - Не только нас одних мучают... - Да, хорошо говорить, - сказал Гитин, - а когда начнут с тебя кожу сдирать, тогда иначе заговоришь... Все умолкли... - А что для меня значит их крещение? - опять заговорил Гитин. - Ерунда. Я могу сказать им, что я православный, а останусь тем же евреем... От меня ничего не убудет... И не будут мучить меня... "Ага, - подумал я, - сдается..." - Но в бумагах ты же будешь записан православным, - возразил Шимон, - ты должен будешь ходить в церковь, молиться и всякую ерунду проделывать. И жениться тебе надо будет в церкви... - О, когда еще жениться придется, - сказал Гитин, - до тех пор еще долго... "Как только его спросят, - подумал я, - он согласится..." И я не ошибся: когда нас ввели в казарму, где была приготовлена огромная куча дубовых розог, он на вопрос майора о крещении ответил согласием. Его примеру последовало еще несколько человек. Нас осталось четверо: Шимон, Лейзер, Исаак и я. Первым взяли Шимона: его раздели догола, связали и положили на пол. Двое дядек, стоя по обе стороны, стали его хлестать. Мокрые розги, изгибаясь, словно змеи, со свистом прорезывали воздух и полосовали тело Шимона... У меня дрожали ноги, голова кружилась... Я еле стоял на ногах... Хотелось рыдать, кричать, но я не мог... Майор сидел на табуретке и, покуривая трубку, приговаривал: - Так... Так... Веселей ребятки... Так, горячей. Красные полосы от первых ударов на теле Шимона стали темно-фиолетовыми. Он не издавал ни звука. Только от каждого удара он весь трепыхался, вздрагивал, словно хотел подняться... Брызнула кровь!.. И скоро заструилась по всему телу. Теперь Шимон лежал в луже крови... - О-о-о-о!.. - вырвался из груди его протяжный вопль. У меня помутилось в глазах... - Согласен!.. - крикнул он нечеловеческим голосом и разразился рыданием, похожим на хохот сумасшедшего. - Окрестили... - буркнул седоусый унтер. - Ну вот то-то ж, - сказал майор. - Смотри у меня. В это время Исаак пронзительно вскрикнул и как сноп и грохнулся на пол. Шимон лежал без сознания. Его тело конвульсивно вздрагивало. Его унесли. Исаака перевернули вверх лицом и стали теребить. - Ну, вставай, - ткнул его ногой майор. - Ты, жид. Нечего притворяться. Исаак не шевелился. - Окрестить его надо, - сказал майор, - когда он очухается. Его раздели и начали сечь... Исаак стал корчиться и стонать. - Ага, я говорил, очухается, - сказал майор. Но Исаак опять потерял сознание и лежал под ударами, словно мертвый. - Стой, - остановил майор. - Он может быть в самом деле сдох, тогда его и крестить нечего. Исаака вынесли. Очередь дошла до меня. При первом же ударе я потерял сознание... Потом я открыл глаза. Все вокруг меня было в красно-кровавом тумане, и я чувствовал, что меня режут на части. "Вот разрежут сейчас на кусочки, - промелькнуло у меня в голове, - и я умру... скорей бы уж..." Я опять потерял сознание... Когда я очнулся, кровавого тумана не было, и я заметил, что лежу на сене, подле меня стоит кружка с водой и лежит кусок хлеба... Хотелось испить воды, но я не в силах был подняться. - Ну, ты, жидовское отродье, - услышал я грубый окрик, - принимаешь православие?! Слово "православие" полоснуло меня по сердцу хуже розги. Я зажмурил глаза и притворился спящим. - Говори! - ударил меня ногой полковник. Мне казалось, что сейчас он меня раздавит своим тяжелым со шпорой сапогом, как давят пресмыкающееся. - В карцер! - приказал полковник. Меня понесли, бросили на пол. Я снова потерял сознание... - Что, очнулся? - окликнул меня кто-то. - Кто это? - спросил я. - Это я, Лейзер. Я тебя приводил в чувство... Я нашел у тебя в кармане кусочек сахару, влил тебе воды в рот и положил сахару. Тебе лучше?.. ... - У меня сладко во рту... - А тебе, Исаак, не лучше? - спросил Лейзер. Исаак застонал в ответ. - Скоро будет... мне будет лучше... да... - Он затих. Несколько минут спустя он опять забормотал, часто и тяжело дыша: - ...Сейчас я был дома... маленькая сестричка Песя очень радовалась... бедненькая, давно ты меня не видела... глупенькая... чего же ты плачешь... я же тут... я же скоро приеду... да, да... вот он пришел за мной... ну едем, едем, некогда болтать зря... садись... - он дышал все чаще и тяжелее. - Исаак, что с тобою? - испуганно спросил Лейзер. - Дай ему скорее воды и кусочек сахару, - советовал я. - Сахару у меня больше нет, - с горьким сожалением сказал Лейзер, - хочешь воды, Исаак?.. Исаак не отвечал. Он метнулся еще раз, другой и затих. - Не знаю, чем ему помочь... - беспокоился Лейзер. - А где же вода?.. - искал он. - Ах, вот, наконец нащупал. - Он еще дома хворал, - сказал я, - мы взяты вместе. Лейзер лил в рот Исааку воду, но она выливались обратно. - Он в обмороке... - сказал Лейзер. - Что делать?.. Я ведь сам еле двигаюсь. Знаешь, когда меня после тебя стали пороть, я сказал, что согласен. Они меня отпустили. Я пошел в сад и повесился на дереве... Из пояса я сделал себе петлю... Но меня снял с петли лазаретный доктор... Он стал меня расспрашивать, я ему все рассказал... "Хорошо, - сказал он, - больше тебя не будут сечь". - А на следующий день мне дали еще розог и бросили сюда... - Исаак, Исаак!.. - тормошил он Исаака. - Он, кажется, не дышит... Боже мой, что ж делать?.. Он наверно умрет... Нос и лоб у него холодные. И весь он холодный, как лед... - Ой, ой, ой... он уже умер!.. - Голос Лейзера дрожал, он плакал. - Не может быть!.. - сказал я, хотел подняться, но не мог, - не может быть!.. Это глубокий обморок... - Какой обморок... - плакал Лейзер. - Это смертельный обморок. Вечный обморок... Слезы хлынули из моих глаз... - Ему теперь лучше, чем нам... - сказал Лейзер. - Он уже избавился от мучений, а нам еще сколько предстоит... Блажен ты, дорогой товарищ, Исаак. Святая душа. Прости нас, что мы не помогли тебе. Не в силах были... Глава VII. На новом положении ...Физические силы наши убывали с каждым часом. Я лежал, как пласт, не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Лейзер был старше меня и крепче, но и он свалился, задыхались в нашей клетке от смрада. К зловонию собственных испражнений прибавилось теперь такое, с которым никогда человеческое обояние свыкнуться не может, - труп Исаака стал разлагаться и смердить. Не могу сказать точно, когда и каким образом это произошло, - когда я открыл глаза, я увидел свет, на который не мог смотреть без боли. Я лежал на чистой и мягкой постели, в большой, светлой комнате. Мне сказали, что я лежу в госпитале. Здесь я быстро стал возвращаться к жизни. От Лейзера, который также был тут, я узнал, что приезжал какой-то важный начальник, какой-то инспектор и, узнав обо всех ужасах, творившихся над еврейскими мальчиками, приказал все это прекратить. Все мальчики, признавшие себя крещеными, теперь от крещения отказались. <...>
Ответов - 0
полная версия страницы