Форум » Тема телесных наказаний в литературе. » Франческо Д'Адамо "История Икбала" » Ответить
Франческо Д'Адамо "История Икбала"
Вико: История Икбала Франческо Д'Адамо <...> Я помню, как Хуссейн нервно ходил вдоль нашей очереди. Как он вдруг остановился, перестал махать руками и побледнел, глядя куда-то за наши спины. Я помню его расширенные от ужаса глаза и медленно открывающийся рот с желтыми от табака зубами. Мы обернулись все разом, словно по команде. Я никогда не забуду того, что мы увидели. Икбал стоял у своего рабочего места. У него за спиной был ковер - тот самый удивительный голубой ковер со сложным цветочным рисунком, какого никто из нас раньше не видел, и ковер этот был совершенным. Икбал выполнил работу почти на треть, работая лучше и быстрее всех нас. Иностранцы сошли бы с ума от такого ковра. Икбал тоже был бледным, но все же не таким белым, как Хуссейн-хан. Он держал в руках нож - такими мы обрезали нити на узлах, - а потом поднял его над головой, обвел нас взглядом, поглядев на каждого в отдельности, спокойно повернулся и начал разрезать ковер сверху донизу, ровно посередине. "Нет, - подумала я, - пожалуйста, только не это!" В тишине, что воцарилась в мастерской, отчетливо был слышен треск разрезаемых нитей. Спустя мгновение Хуссейн-хан завопил, как раненый зверь. Закричала хозяйка. Закричал Карим, который все повторял за хозяевами. На наших глазах они бросились через мастерскую, поднимая облака пыли и пакли, натыкаясь друг на друга, спотыкаясь и чертыхаясь, но бежали они как-то медленно, как во сне, когда все бежишь, бежишь и никак не можешь добраться до цели. До того как его схватили, Икбал успел еще два раза полоснуть ножом по самому прекрасному в мире ковру, который теперь был просто кучей грязной шерсти на глиняном полу. Потом снова наступила тишина, и казалось, она никогда не закончится. Мы инстинктивно, словно защищаясь, столпились в углу мастерской. Громадный Хуссейн-хан нависал над Икбалом. Лицо его побагровело, а вены на шее надулись так, что, казалось, вот-вот лопнут. Он сжимал в руке нож, который только что вырвал у Икбала, и у меня в голове мелькнула жуткая мысль: "Он его убьет!" Хозяйка всхлипывала, собирая по полу остатки ковра и стряхивая с них пыль, как будто можно было еще каким-то чудом соединить их. Карим схватился руками за голову в полном отчаянии, словно этот ковер принадлежал лично ему. - Проклятый, - прошипел Хуссейн, - проклятый! Меня предупреждали, что ты предатель, чертов бунтовщик. Мне говорили: "Хуссейн, не доверяй ему! Это гадюка. Ты пригрел на груди змею". Неблагодарное отродье! О, я слепец, я глупец, о чем я только думал... Но ты мне за это заплатишь, еще как заплатишь... - В Склеп! - взвыла хозяйка. - Брось его в Склеп, и пусть он там сгниет! Икбала схватили за руки и потащили во двор. Мы потянулись следом, как стайка перепуганных цыплят, и остановились на пороге. Мы видели, как Икбалу ободрали колени о булыжники, как он ударился рукой о край колодца. Хозяин остановился у ржавой железной двери, спрятанной в глубине двора, распахнул ее и, волоча за собой Икбала, стал спускаться вниз по лестнице. Потом мы услышали тот самый жуткий звук, что снился нам в кошмарах, - это поднималсь крышка Склепа. А потом - бум! - она захлопнулась, и этот стук еще долго эхом раздавался в душном воздухе двора. <...> Склеп был старой цистерной, спрятанной во дворе глубоко под землей. Сверху в цистерне был люк с решеткой, за решеткой виднелись мокрые скользкие ступени лестницы, ведущей наружу. Как уверяли те, кто побывал в склепе, в него практически не проникал свет. Разве что в середине дня редким солнечным лучам с трудом удавалось просочиться сквозь дыры и щели в ржавой двери, выходившей во двор. И еще там почти не было воздуха. - Дышать практически нечем, - рассказывал Салман, побывавший в склепе за пару месяцев до того: он случайно разбил эмалированный кувшин в желто-синий цветочек, в котором хозяйка приносила нам воды по утрам. - Чувствуешь, что вот-вот задохнешься, и это сводит тебя с ума. Когда воздух заканчивается, кажется, будто кто-то схватил тебя за горло и крепко сжал. А еще темнота. Когда долго сидишь в темноте, начинаешь видеть разные странные узоры и даже цвета, но это не помогает, от этого, наоборот, еще страшнее. Я слышал, кто-то вообще там с ума сошел. - И еще в Склепе пауков полно, - сказал другой мальчик. Он был родом с гор, поэтому говорил немного странно. Вот таких огромных. - Он показал ладонь. - И скорпионов. Скорпионы страшные. Они щиплются и кусаются, и еще у них яд. И змеи еще. - Змей там нет, - презрительно бросил Салман, - там и воды-то нет. - Нет, есть змеи, - заспорил горный мальчик, - я их видел. - Ты никогда в Склепе не сидел, - шикнул на него Салман, - так что помолчи лучше. Никто из нас не спал той ночью, несмотря на усталость и голод, ведь хозяин заставил нас работать на час дольше - после заката - и лишил ужина. Иностранцы приехали, нагрузили коврами свои машины и, едва взглянув на нас, уехали восвояси. Хуссейн-хан, должно быть, хорошо заработал в этот день. Обычно после приезда заграничных клиентов они с хозяйкой устраивали праздник до поздней ночи: в доме играло радио и еще какой-то инструмент, который назывался граммафон, как объяснил нам Карим. Но это была не обычная музыка, которая играла на базаре. Она была какая-то странная, очень шумная, а слов совсем не понять. - Иностранная, - говорил Карим с видом знатока, - такую издалека привозят. На этот раз в доме у хозяев было темно и угрожающе тихо. - Вы мне заплатите, - сказал Хуссейн, перед тем как отправиться спать, - вы все мне заплатите за то, что устроил ваш дружок. Потому что вы были с ним заодно, я уверен. Несколько ребят испугались так, что начали было оправдываться и мямлить, что они здесь ни при чем. Но их тут же кто-то ущипнул, чтобы замолчали. На этот раз все были на стороне Икбала. - Такая жара, - прошептала я, - как же он выдержит? - Там, наверное, как у печи для обжига кирпичей, - пробормотал Салман, - а то и хуже. Я не знаю никого, кого сажали в Склеп в разгар лета. А вы знаете? Все отрицательно помотали головой. Солнце в тот день жарило безжалостно, мы потели круглосуточно, даже ночью, и головы у нас горели, как при сильном жаре. - Никто не может выйти живым из Склепа в разгар лета, - раздался в темноте чей-то голос. "Замолчите!" - хотелось крикнуть мне. Мария и Али рядом со мной дрожали от страха. - Может, - сказал Карим своим низким, почти взрослым голосом. - Я видел одного, кто попал в Склеп как раз летом. Хуссейн продержал его там пять дней. Это было много лет назад, я был тогда совсем маленьким, но я хорошо запомнил. Этот парень был старше меня. Не знаю, откуда он был родом. Помню, у него не было уха - свирепый, как бродячий пес, мы его даже побаивались. - А что он натворил? - спросили мы. - Отказался работать, вот что. Тогда Хуссейн его выпорол. И как выпорол, надо было видеть. А тот ни звука не проронил, как покорный пес. - А потом? - Продолжал отказываться от работы. И когда Хуссейн снова подошел к нему с плеткой, тот его укусил. Схватил зубами за руку и не отпускал. Собака и есть. - Карим сплюнул. - И тогда хозяин посадил его в склеп? - На целых пять дней. - И он вышел? - Вышел. Вернее, его вынесли на руках, как мертвого. Но он не умер. Кожа у него вся облезла от жары. Он неделю провалялся на своей подстилке, мы протирали ему лицо мокрой тряпкой. А потом полнялся и сел за работу. Вот я и говорю: стоило так мучиться? Но я вам скажу, что он был уже не тот: все еще похож на пса, но теперь - на поджавшего хвост. - Икбал таким не станет, - крикнула я. - Он тоже сдастся, - ответил Карим, - ты что думаешь? Не такой уж он особенный. Да он, похоже, у всех прежних хозяев выступал - я слышал, Хуссейн говорил. Поэтому его и продавали, хоть он такой мастер. Но Хуссейн-то знает, что с ним делать. - Икбал не сдастся, - снова повторила я, - и мы должны ему помочь. <...>
Ответов - 0
полная версия страницы