Форум » Тема телесных наказаний в литературе. » -ИСТОРИЯ РОЗГИ- Дж.Глас Бертрам ТОМ II Главы XVI - XIX » Ответить
-ИСТОРИЯ РОЗГИ- Дж.Глас Бертрам ТОМ II Главы XVI - XIX
Guran: -ИСТОРИЯ РОЗГИ- Дж.Глас Бертрам Глава XVI Флагелляция в средние века в исправительных домах и в наши дни в особых клубах флагеллянтов Мы уже знаем, что в средние века телесное наказание являлось одной из главных основ воспитания мальчиков и девочек. Ришелье сказал, что девочка или мальчик, которых в молодости беспощадно пороли розгами, будут хорошо воспитанными, — это считалось в те времена аксиомой. Теория, согласно которой по приказу родителей или воспитателей добровольно или силой приходилось показывать другим часть тела, которую обыкновенно скрывали от глаз всех, возымела, в конце концов, благодетельное действие на формирование характера будущих женщин. Аристократические ягодицы подвергались порке, чтобы после основательного сечения в мозгу их прелестных обладательниц запечатлелось убеждение в необходимости трудиться и слушаться, которое мало-помалу превратилось бы в привычку. В те сравнительно отдаленные времена существовали особые исправительные дома, в которых режим был гораздо строже, чем в пансионах при монастырях. В последних секли розгами, плетью или крапивой и т.п. только тогда, когда вы провинились, и каждое наказание назначалось за действительную вину. В исправительных же домах первоначальный проступок, приведший виновную в дом, превращал ее ягодицы как бы в ежедневный приемник телесного наказания, которому она подвергалась, начиная с первого дня прибытия и кончая днем выхода оттуда. Всякая преступная девочка, переступившая порог такого дома, заранее знала, что она будет немедленно растянута на скамейке и жестоко выпорота розгами или плетью. Обитательницы этих домов даже дали шутливое название первому наказанию. Они называли его «приветственный поцелуй». Этот поцелуй состоял всегда из нескольких полных дюжин ударов розгами! Обыкновенно наказывали в присутствии возможно большего числа посторонних лиц; вновь прибывшая наказывалась розгами в первый раз в своем карцере. Регламент требовал, чтобы вновь приведенная была не позже, как через два часа, наказана розгами. Только доктор, который осматривает каждую вновь прибывшую, мог потребовать, чтобы экзекуция была отложена или назначенное число дюжин ударов розгами было уменьшено или дано с некоторым промежутком. Как мы уже сказали, наказание розгами происходило в карцере, где должна была сидеть виновная. При наказании должны были находиться начальница дома и надзирательница, затем две монахини, которые должны были держать растянутую на скамейке преступницу за ноги и за руки, и, наконец, третья монахиня, которая должна была сечь ее розгами. Начальница дома, по регламенту, могла пригласить присутствовать при наказании доктора, но только в том случае, если могла ожидать, что потребуется его помощь. На другой день утром к наказанной являлась надзирательница и говорила следующее, опять же в установленных регламентом выражениях: «Моя дорогая сестра, сейчас вы будете подвергнуты еще более позорному наказанию, чем вчера. Вместе с другими, как вы, бесстыдницами, вас накажут розгами, как наказывают детей. Во время наказания в присутствии посторонних лиц, я уверена, вы подумаете о проступке, который вас привел сюда, и постараетесь исправиться». Итак, в то блаженное время пороли розгами или плетью девочек, и, как мы выше сказали, в розгах видели воспитательное средство не только для детей, но даже для девочек-подростков. В семьях высокопоставленных особ гувернеры, гувернантки, учителя или учительницы не только обучали, но и пороли безжалостно, причем не обращалось никакого внимания на пол виновных. Тринадцатилетнюю, а иногда и старше девочку учитель сек розгами без всякого стеснения. Но нужно заметить, что средневековые педагоги секли розгами собственноручно провинившихся учеников или учениц, все равно как родители собственноручно пороли розгами своих дочерей и сыновей. Позднее же стали поручать наказывать мужской или женской прислуге. Таким образом, произошло разделение между воспитателем и наказанием. Поэтому-то и произошло понижение в применении телесных наказаний. Розги потеряли свою нравственную ценность. Нужно перенестись мысленно в эту эпоху, чтобы понять, что учитель, наказывая розгами обнаженную, часто почти взрослую, благородную барышню, не посмел бы злоупотребить ею, как крепостной крестьянин не дерзнул бы убить хозяйского барашка. Если прислуга, наказывая барчат розгами, и была сдержана в выражении половой страсти, возбужденной в таких случаях, то из этого вовсе еще не следует, что у ней отсутствовало подобное возбуждение. Нет, подобные бесстыдные спектакли вызывали в ней, бесспорно, более или менее сильное половое чувство, но удовлетворялось оно не на наказываемых, а на других доступных лицах. В то же доброе старое время существовал обычай, что богатые и знатные лица содержали в складчину приюты для бедных сирот обоего пола, где им давали бесплатно образование. Понятно, что при воспитании их розги играли главную роль. Я пользуюсь уставом одного из таких в Глазго в 1455 г. По уставу, попечительницами являлись жены и совершеннолетние дочери лиц, на счет которых содержался приют. За нарушение школьной дисциплины и особенную леность дети обоего пола подлежали наказанию розгами. Но наказание розгами производилось не иначе как одной из воспитательниц, собственноручно. В экстренных случаях, правда, директор или директриса приюта могли собственноручно наказать провинившегося ребенка, но курьезно, что это не избавляло его все-таки от наказания розгами одной из попечительниц приюта за ту же самую вину. Воскресенье было излюбленным днем, в который дамы-патронессы являлись в свои приюты, проводили разбор поведения покровительствуемых ими детей и затем на особом общем заседании назначали каждому из провинившихся число ударов розгами, которое мальчик или девочка должны были получить. Так как среди виноватых и подлежащих наказанию розгами были мальчики и девочки в возрасте от десяти до тринадцати лет, то, по уставу, мальчиков могли наказывать только замужние дамы-патронессы или вдовы. Девицы же патронессы могли наказывать розгами только провинившихся девочек. Миссис Бредон, подавшая петицию в парламент о запрещении телесных наказаний в приютах, в одном из которых она сама получила воспитание, а впоследствии вышла замуж за очень богатого и знатного человека, подробно описывает церемониал подобных экзекуций так: «Дамы и девицы-патронессы — приезжали обыкновенно около трех часов дня. Директор или директриса приюта встречали их, окруженные воспитателями и воспитательницами. Мы, воспитанницы и воспитанники, дрожим от страха, так как от нас ничего не скрывают; мы все видели, как в обе классные комнаты, одну, назначенную для наказания мальчиков, а другую — для наказания девочек, пронесли скамейки и целый ворох розог, уже связанных в пучки из длинных, толстых, распаренных в воде березовых прутьев, накануне срезанных с деревьев… Если бы члены парламента, — пишет Брендон, — видели эти розги, то, конечно, не подумали бы, что они назначены для наказания за невинные проступки мальчиков и девочек не старше тринадцати лет. Такими розгами впору сечь солдат, а не детей! Прошли при нас также четыре няньки и четыре сторожа, которые будут держать наказываемого или наказываемую. Все провинившиеся за последнюю неделю стоят с грустными лицами, если не ревут, так как по опыту или по слухам знают, что их ожидает очень строгое наказание. Патронессы немедленно по приезде собираются на заседание. На нем сперва директор, а потом директриса докладывают о проступках, и совет решает, какому наказанию подвергнуть виновного или виновную. Если назначено наказание розгами, то против фамилии проставляется число розог, которое совет нашел нужным дать. Так как у каждого воспитанника или воспитанницы есть штрафная книжка, в которую записывается вина и наложенное наказание, то совет, назначая число ударов, рассматривает еще и книжку. Если проступок повторится, то назначается большое число ударов, и виновного или виновную отдают для наказания даме или девице из патронесс, которые известны как наказывающие особенно сильно. В приюте, где была Брендон, обычно давали девочкам не менее двадцати розог и не более двухсот; причем, если девочке следовало дать более ста розог, то после ста ударов ей давали отдохнуть минут десять и затем добавляли остальное число ударов. В каждую комнату ставили две скамейки, так что одновременно можно было наказывать двух человек. Мальчикам число ударов розгами назначалось не менее тридцати и не свыше четырехсот. Причем сразу им не давалось более двухсот, а делался антракт в десять минут, после которого всыпалась остальная порция. Насколько были жестоки наказания, видно из того, что редкий раз обходилось без того, чтобы одного или двух из наказанных не снесли на простыне прямо из экзекуционной комнаты в приютский лазарет, хотя наказание производилось аристократическими женскими ручками. Нередко за строптивость во время наказания розгами или какую-нибудь дерзость, сказанную от боли, патронесса давала максимум ударов уже без всякого совета или усиливала жестокость наказания, приказывая виновного или виновную держать во время сечения на весу или наказывая розгами, вымоченными в соли. Я подвергалась очень часто наказаниям. Почему-то меня постоянно секла одна уже немолодая леди Салюсбери. Раз, возмущенная тем, что меня за грубость с нянькой решено было наказать восьмьюдесятью розгами, я ни за что не хотела просить прощение у присутствовавшей при моем наказании няньки и поцеловать у нее руку, как требовала наказывавшая меня розгами барышня. Мое упорство привело ее в бешенство, и она прибавила мне пятьдесят розог. Но когда я и после этого все-таки не хотела исполнить приказания леди, та назначила мне еще пятьдесят розог, причем велела державшим нянькам повернуть животом вверх и стала сечь меня розгами в таком положении. Тут я света не взвидела и с первых же ударов закричала, что согласна все исполнить. Но леди все-таки дала мне двадцать розог в таком положении, а остальные тридцать — приказав повернуть меня опять животом вниз. Когда совет назначал всем провинившимся за неделю наказания, то их распределяли для экзекуции между патронессами. Затем патронессы устанавливали между собой очередь, так как за раз можно было наказывать не более двух мальчиков и двух девочек. После этого всех подлежащих наказанию розгами собирали вместе — мальчиков и девочек; тем и другим сторожа и няньки связывали руки веревкой. Потом по два мальчика и по две девочки уводили для порки. По приводе в комнату для наказания, их раздевали и прежде, чем положить на скамейку, связывали веревкой ноги. Потом клали на скамейку, держа за ноги и под мышки, пока патронесса давала назначенное число ударов розгами. Так как одновременно пороли двух, то в комнате был страшный вой и крики, соединенные с разными мольбами и клятвами. За свое пятилетнее пребывание в приюте не помню, чтобы кого-нибудь высекли не до крови. После наказания обыкновенно весь наказанный был вымазан в крови, и если не попадал в лазарет, то иногда несколько часов не мог ни стоять, ни сидеть. Я помню, что я не раз после наказания часа два могла лежать только на животе, в таком же положении приходилось спать иногда дня два-три. Если бы можно было показать девочку, вернувшуюся после строгого наказания, то у самого закаменелого человека сердце дрогнуло бы. Шестнадцати лет я поступила в приют, где сама воспитывалась, на должность помощницы надзирательницы; в этом звании я пробыла более года и затем заняла место надзирательницы, на должности которой пробыла около трех лет, когда познакомилась с мистером Бредон и вышла за него замуж. В женском отделении приюта было не менее восьмидесяти девочек, но иногда число их доходило до ста. Девочки распределялись для обучения на два класса — младший, в котором были девочки от десяти до одиннадцати и самое большее до двенадцати лет, и старший — в котором находились девочки в возрасте от двенадцати до тринадцати лет и, как исключение, четырнадцатилетние. Моложе десяти лет и старше четырнадцати в приют не принимали. Столько же мальчиков и в таком же возрасте было и в мужском отделении нашего приюта, который считался самым богатым в городе. Действительно, патронессы средств не жалели. Одевали, кормили и обучали детей превосходно. Может быть, из-за своей страсти к телесным наказаниям патронессы не жалели кошельков. Помещение приюта также было роскошное. Если бы не жестокие телесные наказания, то лучшего нельзя было бы пожелать и для детей состоятельных родителей. В приют принимались только сироты или брошенные дети обоего пола, но лишь вполне здоровые. Им давали очень хорошее первоначальное образование и обучали разным ремеслам, а девочек — рукоделью, домоводству и кулинарному искусству. Цель этой петиции — обратить внимание членов парламента на жестокость телесного наказания и необходимость если не отмены его, то ограничения права патронесс наказывать детей столь жестоко. По-моему, следовало бы уменьшить число ударов розгами до пятидесяти для девочек и ста для мальчиков. Теперешний максимум — двести розог для девочек и четыреста для мальчиков — слишком велик. Ради справедливости я должна сказать, что максимальное число розог, как девочкам, так и мальчикам, давалось в крайне редких случаях, за какой-нибудь выдающийся по своей порочности поступок. Обыкновенно же самое строгое наказание для девочек заключалось в ста ударах розгами и для мальчиков двести розог, изредка давали девочкам полтораста розог и мальчикам триста. Но зато первая порция назначалась слишком часто. Наибольшим числом розог наказывали в среднем не больше двух-трех девочек в год и пяти-шести мальчиков. Надо было видеть девочку, получившую двести розог, или мальчика, которому дали четыреста розог, чтобы убедиться в жестокости подобного наказания. Если их не относили в лазарет, то у них, когда они вставали или вернее, когда их снимали со скамейки и ставили на ноги, был ужасный вид. Было видно, что ребенок едва стоит на ногах, но сесть, от боли, тоже не может. В обязанности помощницы надзирательницы входило наблюдение за качеством и количеством розог, которыми заведовал особый сторож. Розги покупались экономом. Сторож, под наблюдением помощницы, вязал пучки для наказания мальчиков и девочек. Прутья для мальчиков брались толще, чем для наказания девочек. Связанные пучки клались в особые железные чаны, наполненные водой. За полчаса до начала наказания или даже меньше, чтобы они были как можно гибче, их в присутствии помощницы вынимали и вытирали насухо. Концы пучков обертывались тонкой бумагой, чтобы не поцарапать ручек патронесс. Патронессы, особенно главная из них, находили, что польза от наказания розгами зависит от качества розог, что мне с совершенно серьезным видом она объясняла, когда я поступила помощницей надзирательницы. Раз я была оштрафована на три шиллинга (всего около 1 р. 50 к.) за то, что она нашла розги недостаточно хорошо распаренными, негибкими и небрежно связанными в пучки. Сторожа прогнали за это из приюта. Новый сторож был специалист по этой части, и я больше не получала замечаний, а главная патронесса раза два-три хвалила меня. Дело в том, что, как объяснил мне новый сторож, нужно было смотреть, чтобы прут был не особенно толст, но и не тонок, чтобы он не резал кожу сразу, а причинял бы при ударе сильную боль, что составляло главное достоинство березового прута. Но необходимо было наблюдать за тем, чтобы прутья были срезаны со старых деревьев, с их верхов, где ветви тверже и эластичнее. Совсем молодые ветви годятся для наказания только очень маленьких ребят. Для наших же детей, как для взрослых, нужно, чтобы прут был достаточно твердый и хорошо хлестал кожу. Надо было видеть, с какой заботливостью он вязал пучки или принимал от подрядчика прутья. Для девочек он выбирал прутья тонкие и длиной в 70 сантиметров, для мальчиков толще и длиной в 1 метр. По его словам, концы пучка из двух-трех прутьев должны быть тщательно выравнены, чтобы при ударе выдающийся против других конец прута не ранил преждевременно кожу, особенно, если такой кончик попадает на места, где кожа особенно нежна. Розги, которые приготовлял прогнанный сторож, вязались из сухих прутьев и плохо подобранных, почему патронесса и заметила, что они кожу царапают, но не причиняют максимума боли. Накануне воспитатель с директором и директриса с надзирательницей вечером, когда дети ложились спать, собирались в комнате директора на совещание, куда и я, как заведовавшая розгами, приглашалась. Тут составлялся список провинившихся воспитанников и воспитанниц, записывались вины в их штрафные книжки и делались предположения, какое количество ударов может назначить совет патронесс виновному и виновной. Надо заметить, что, по обычаю, каждым пучком розог давалось не более пятидесяти ударов, а затем пучок заменялся новым. За этим опять же должна была наблюдать я. Когда я была воспитанницей, то мы все это отлично знали и, пока нас раздевали, по числу лежавших на столике около экзекуционной скамейки пучков мы могли сообразить, сколько розог нам назначили. Число это не объявлялось. На том же столике стояли стакан и графин с водой, а также пузырек со спиртом. ________________________________________________________________
Ответов - 7
Guran: Мне давался особый «наряд» приготовить столько-то пучков розог для мальчиков и столько-то для девочек. Кроме того, я обязана была иметь, во избежание штрафа, запасные пучки. Иногда случалось, что совет патронесс был особенно не в духе и назначал число ударов значительно больше того, что ожидали директор и директриса, — тогда приходилось сторожу спешно, пока наказывали детей, готовить пучки розог. Регламент требовал, чтобы наказываемый мальчик или девочка клались на скамейку и привязывались к ней веревками или держались сторожами и няньками за ноги и за руки, — выбор того или другого способа зависел от усмотрения наказывающей патронессы. Обязательно было всех, подлежащих наказанию розгами, приводить в экзекуционную комнату со связанными руками, а по приводе немедленно связывать ноги. Впрочем, некоторые патронессы отступали от этого правила и наказывали детей, садясь сами в кресло, кладя виновного на колени и приказывая сторожу или няньке придерживать за ноги. Наконец, некоторые ставили свою жертву на четвереньки, садились на нее верхом и, зажав коленками, секли. Но это уже были отступления. Я уже выше сказала, что допускалось усиливать строгость наказания за строптивость или дерзости во время самого наказания. Тогда виновного держали на весу и в таком положении секли розгами, что было несравненно мучительнее. Наконец, иногда особенно жестокие патронессы, как было со мной, приказывали повернуть животом вверх и секли в таком положении. Опять же ради справедливости должна сказать, что несмотря на жестокость наказаний, благодаря хорошей пище и уходу за детьми, вреда здоровью они не причиняли, хотя нередко бывало, что наказанная девочка или мальчуган проваляются после наказания несколько дней в лазарете. Я заметила, что как только приводили двух девочек для наказания, у патронесс, чаще девушек, появлялось особенное возбуждение, глаза горели, пока девочку или мальчика, которых, как мы сказали, могли наказывать только замужние патронессы или вдовы, раздевали и клали или привязывали на скамейке. Особенно это было заметно у дам или девиц, наказывавших в первый раз. Надзирательница и помощница должны были наблюдать каждая у своей скамейки, чтобы прислуга в точности исполняла приказания наказывающей патронессы. Они же обязаны были громко считать удары розог. При наказании мальчиков все это исполняли воспитатель и его помощник. Совет патронесс, конечно, скрывал, что большинству из них доставляло громадное наслаждение сечь детей. Он объяснял суровость и продолжительность телесных наказаний, которым подвергал детей, только тем, что слабое наказание бесполезно, если даже не вредно, и что жестокое наказание розгами редко когда не исправит наказанного. С последним я сама должна согласиться, — по крайней мере для некоторых натур этот принцип был вполне верен. В старшем классе были, когда я уже стала надзирательницей, две девочки, обе по тринадцати лет. Нянька несколько раз заметила, что они не соблюдают установленных правил чистоплотности: не чистят зубов, не обмывают тщательно половых органов по утрам и после отправления естественной потребности, и т. п. Она им замечала, но они огрызались и продолжали не слушаться няньки, хотя их за это буквально каждую неделю секли розгами в течение целых двух месяцев, и обе они с двадцати розог дошли до ста ударов. Главная патронесса просила меня объяснить причину такого упорства с их стороны. Я не скрыла перед ней своих наблюдений. Дело в том, что у одной из них была тетка в экономках у одной из барышень-патронесс. Девочка упросила тетку попросить ее барышню, чтобы та бралась наказывать ее с подругой. Барышня же эта была слабенькая и нежестокого характера, а потому наказывала чрезвычайно слабо. Я вполне была уверена, что девочки умышленно орали, как безумные, когда их секли, а особенной боли не испытывали. Мне казалось, что им доставляет наслаждение наказание. Я посоветовала патронессе в следующий раз уменьшить число ударов, но просить наказать их розгами леди Салюсбери или леди Гаррисон. Обе были известны своей жестокостью, особенно последняя, которая придиралась к малейшему пустяку, чтобы иметь какое-нибудь основание наказывать розгами на весу или мочить их в соленой воде. Так как она была замужняя, то наказывала и мальчиков. Можно смело сказать, что из десяти наказанных ею, по крайней мере три или четыре отправлялись после наказания в лазарет. Патронесса сказала, что она попросит наказывать их леди Гаррисон или кого-нибудь из строго наказывающих, но число розог вряд ли совет согласится уменьшить. На следующей неделе девочки опять провинились. Когда мне директриса в воскресенье передала список назначенных советом наказаний, то я увидела, что обеим им было не только не уменьшено число розог, но увеличено, и каждой назначено по сто двадцать розог, причем одну должна была наказывать леди Салюсбери, а другую леди Гаррисон; с них должно было начаться наказание. Скамейка, на которой наказывали эти леди, находилась под моим надзором. Леди Гаррисон должна была первая начать наказывать одну из девочек, после нее леди Салюсбери — другую, потом опять леди Гаррисон и т. д. Я уже пожалела, что рассказала свои предположения патронессе, но теперь ничего нельзя было поделать. Помощница привела девочек. Когда я взяла свою упрямицу за руку и велела няне связать ей ноги, то я не заметила прежнего спокойствия, она вся покраснела… Очевидно, по числу пучков розог она сообразила, что ее ожидает больше ста розог, и увидала, что наказывать ее будет леди Гаррисон. Пока ее раздевали, она теперь уже тихо плакала. Леди Гаррисон посмотрела на розги и велела мне принести три пучка розог «для мальчиков». Услыхав это, девочка поняла, что и без того жестокая леди сейчас намерена ее пробрать особенно чувствительно, и стала громко выть и клясться, что будет слушаться няньку. В это время миссис Кларк начала уже наказывать свою девочку. Секла она ее очень больно, и та кричала во всю силу. Вскоре я вернулась с новыми розгами, и леди Гаррисон начала пороть. С первого же удара раздался дикий крик. Очевидно, это был не удар прежней патронессы. С промежутком в десять минут ей дали сто двадцать розог. После наказания ее пришлось отправить в лазарет. Не менее жестоко высекла леди Салюсбери вторую упрямицу; ее, правда, не отправили в лазарет, но на ногах она стояла с трудом, сесть же совсем не могла. После подобного наказания обе девочки стали послушными. Их не раз наказывали, но за какие-нибудь другие проступки. Теперь они всячески старались избежать наказания, так как знали, что их постоянно будут наказывать строгие леди, даже если они совершат небольшую шалость, за которую дадут двадцать розог. Я заметила также, что глаза у наказывающей патронессы становятся все ярче, по мере того, как под ее ударами тельце наказываемой начинает покрываться рубцами, розоветь, как рубцы удлиняются, припухают, местами появляются фиолетовые полосы и, наконец, показываются капли крови. С появлением крови удары розгами почти всегда становятся сильнее, и у редкой из наказывающих не проступает в глазах сладострастие». Если внимательно перелистать мемуары, то можно убедиться, что флагелляция существовала во все времена и у всех народов мира. Талеман де Рео, Бюсси, принцесса Палатин, сам Сен-Симон и тысячи других не менее знаменитых исторических лиц говорят прямо или намеками о существовании этого порока как у женщин, так и у мужчин. Г-жа де Вервен, жена первого метрдотеля короля, была страшная любительница сечь. Если она не находила возлюбленных, согласных подвергнуться экзекуции, то порола розгами своих горничных под тем или другим предлогом. В страстную пятницу 1647 г. целый день она только тем и занималась, что секла розгами своего лакея и горничную по очереди, то одного, то другого. Своего швейцара за то только, что он отпер дверь без ее разрешения, она приказала пороть четыре дня подряд и давать каждый день не менее двухсот розог. Королевский сержант в Нанте, по имени Бризар, задумал эксплуатировать страсть к флагелляции, главным образом среди женщин. Он раздевал своих клиенток донага и сек их до крови розгами, потом заставлял их пороть розгами и себя — тоже до крови, «чтобы, — по его словам, — достигнуть наслаждения смешением их крови». Парламентский пристав застал его во время подобных упражнений и через замочную щелку видел, как он сек розгами по очереди двух прехорошеньких девушек. Было назначено следствие, но дело пришлось замять, ибо обнаружилось, что у него было много высокопоставленных клиенток: президентш, советниц и т. п. Бризара без долгих формальностей сослали на галеры. При следствии обнаружилось, что президентша Маньян, очень хорошенькая женщина, была в числе клиенток Бризара, — она еженедельно получала по тридцати розог, думая этим ускорить для себя получение наследства, для чего нужно было, чтобы умерло трое лиц. Президентша Брие получила от Бризара сорок розог и дала ему сама пятьдесят. Некая г-жа Керолин, занимавшаяся изготовлением фальшивых монет, просила дать себе шестьдесят розог, чтобы ей удалось напасть на удачный состав. До того велико было суеверие! В то время было немало сект хлыстов, о которых мы говорили уже в первом томе; эти секты, под лицемерным предлогом служения Богу и умерщвления плоти, стремились, в сущности, безнаказанно удовлетворять страсть высокопоставленных лиц, как мужчин, так и женщин, к флагелляции. Впрочем, во все времена существовало также много тайных обществ, откровенно признавших, что у них единственная цель — это наслаждение. Всего каких-нибудь восемь лет тому назад лондонская полиция напала на одно из таких обществ. Мы приведем здесь статуты этого общества, захваченные полицией в качестве курьезного документа, показывающего, до какого безумия могут доходить люди, на вид вполне здоровые и нормальные. Общество состояло из восемнадцати лиц — одиннадцати мужчин и семи женщин; но вначале в обществе находилось тринадцать дам; вследствие обнаружившегося различия во вкусах — некоторые дамы проявили слишком сильные садистические наклонности — произошло распадение. Шесть прекрасных дам перешли в другое общество, где кровь лилась ручьем, тогда как остальные их подруги остались в обществе и продолжали развлекаться более мирными играми. Шесть мужчин были из числа художников, артистов, дилетантов. Между ними был, впрочем, один адвокат, умерший потом в ореоле святости. Статус общества Х… Наказание непослушных детей 1. Нижепоименованные лица: Тото, Лулу и т. д. (идет ряд псевдонимов) образовали общество с целью улучшения образования каждого из членов под угрозой телесных наказаний, одиночных и общих. 2. От членов общества требуется обязательно сохранение в тайне существования общества, его цели, состава его. Каждый член общества, уличенный в разглашении тайны, будет преследоваться всеми средствами, находящимися в распоряжении общества, и строго наказан. 3. Запрещается приводить на собрания общества посторонних лиц, даже в том случае, если постороннее лицо неоспоримо привержено флагелляции. Новые члены принимаются не иначе как после голосования и только в том случае, если принятие будет одобрено единогласно. 4. Орудиями наказания могут служить всевозможные инструменты. Запрещается наказывать такими предметами, которые могут причинить вред здоровью или причинить глубокие раны. 4-бис. Наказание должно быть прекращено, хотя бы назначенное число ударов не было вполне дано, если кровь начинает течь по телу наказываемого, даже в том случае, если он пожелает, чтобы наказание продолжалось до получения им полного числа назначенных ударов. 5. Все члены общества должны иметь один или несколько костюмов детей, в которых должны обязательно появляться на собраниях общества, кроме тех лиц, которые в это время будут исполнять обязанности учителя или учительницы. 6. Перед открытием каждого собрания общества производится выбор учителя или учительницы. Если несколько лиц получат одинаковое число голосов, то между ними бросается жребий. Если нет кандидатов на занятие этой должности, то собрание решает, будет ли «анархия» или учитель или учительница будут назначены большинством голосов. Лицо, избранное на эту должность, обязано добросовестно исполнять свои обязанности. 7. В случае «анархии» все дети будут играть безнаказанно между собою, по своему желанию, а в случае пререканий будут сами друг друга наказывать, без вмешательства высшей власти. 8. При правильном устройстве, как только учитель или учительница выбраны, все дети обязаны слепо исполнять их приказания. 9. Учителя и учительницы обязаны подвергать телесному наказанию всех без исключения провинившихся детей, причем, по возможности, вносить разнообразие в эти наказания. 10. По окончании каждого урока, если будет сделано предложение хотя бы со стороны одного из учеников о необходимости подвергнуть телесному наказанию учителя или учительницу, дети выбирают из числа их старшего, который и назначает наказание учителю или учительнице по своему усмотрению. 11. Никто не может отказаться от исполнения обязанностей учителя или учительницы во время собрания, если нет желающего заменить их. 12. Детям рекомендуется вносить в свои игры какое угодно разнообразие. Но безусловно запрещено всякое безнравственное сближение между лицами разных полов. Учителя и учительницы обязаны за малейшие более или менее безнравственные поступки подвергать провинившегося, даже против его желания, жестокому телесному наказанию. Причем в данном случае следует назначать возможно большее число ударов, усиливать тягость наказания большим унижением, стараться причинить большую боль, наказывая на весу и т. п., давать сполна назначенное число ударов, если заметно, что виновный или виновная слабо наказаны. При потере сознания во время наказания, учитель или учительница принимают меры к приведению в чувство виновного, но по приведении в чувство продолжают наказывать, если назначенное число не было дано сполна или в том случае, если, по их мнению, наказание недостаточно сильно. Так как все члены общества согласились, что принимают настоящие условия, то об ответственности за последствия от наказания не может быть и речи. Учитель или учительница, отступившие от правил этого параграфа, сами подвергаются подобному же наказанию, что не избавляет и виновных от заслуженного, но не понесенного ими или слабого наказания. Если безнравственный поступок совершен с согласия другого лица, то это лицо обязательно наказывается. 13. Наказания производятся согласно инструкции, одобренной общим собранием членов, в экзекуционной комнате в присутствии не менее двух «детей». В случае отказа детей добровольно присутствовать при наказании, они назначаются учителем или учительницей. 14. Дети обязаны являться на собрания только тогда, когда совершенно здоровы. Далее идет несколько параграфов, в которых перечисляются поводы для наказания. Тут встречается столько безобразного, что мы не рискуем их выписывать, а приводим инструкцию учителю или учительнице. Инструкция учителю или учительнице. Мера наказания. Назначение за вину числа ударов зависит всецело от полного усмотрения наказывающего. Обязательно только наказывать дам не менее как десятью ударами, а мужчин не менее как двадцатью. Для неопытных считаем нужным объяснить, что назначение для дамы нескольких сотен, а для мужчины нескольких даже десятков сотен ударов розгами или плеткой не может иметь ровно никакого вреда для здоровья. Следует руководствоваться параграфами 4-бис и 12. Потеря сознания при наказании не представляет также ничего опасного, если наказываемый или наказываемая в возрасте не свыше шестидесяти пяти лет. Рекомендуется не давать бичом дамам более двадцати ударов, а мужчинам более сорока. Но учитель или учительница не нарушат статута, если дадут и значительно большее число ударов бичом. Лучше всего каждое строгое наказание розгами или плеткой заканчивать, особенно для мужчин, несколькими сильными ударами дамского бича. Вообще, слабое наказание для дамы будет от тридцати до ста розог, для мужчины — от двухсот до пятисот; строгое наказание для дамы — от двухсот до трехсот, для мужчины — от пятисот до восьмисот и, наконец, жестокое наказание для дамы — свыше трехсот, а для мужчины — свыше восьмисот. Для усиления строгости наказания можно наказывать розгами на весу или мочить розги в соленой воде во время наказания, или наказывать в два удара, одновременно с двух сторон. Орудия наказания. Допускаются всевозможные орудия для наказания виновных при условиях, указанных в параграфе 4 статута. Бесспорно, самым превосходным орудием являются толстые березовые прутья, связанные в пучки из двух-трех прутьев, длиною около метра. Пучки хранятся для сохранения эластичности все время в воде, вынимаются из воды и вытираются только перед самым наказанием. Плетки всевозможных видов — тоже хорошее орудие наказания. Они имеются всевозможных видов: кожаные, веревочные, длинные, короткие, треххвостки, английские девятихвостки. В общем, плеть довольно строгое орудие наказания, и к нему лучше тогда только обращаться, когда желательно особенно строго и даже жестоко наказать провинившегося «ребенка». Крапива должна быть также причислена к числу довольно строгих орудий наказания. Бич дамский прекрасное орудие наказания. Мужской бич запрещено употреблять. Дамский бич тонок и гибок; он состоит из цельного китового уса и покрывается прорезиненной ниткой. Необходимо только снять шелковый узелок, который, обыкновенно, делают на конце бича шорники. Такой бич — довольно серьезное орудие наказания в руках учителя или учительницы, способных во время наказания несколько увлекаться. Нужно наказывать им умеючи, с некоторой умеренностью, конечно, не переходящей в сентиментальность, так как он сечет ужасно. Обыкновенно его употребляют как последний аккорд после хорошего наказания розгами, давая им десять — двадцать и больше ударов. Способы привязывания, как и орудия наказания, бесконечно разнообразны. Безусловно только, что необходимо наказываемого привязывать: во-первых, неподвижность даст возможность направлять удары, а во-вторых, наказывающий может спокойно наблюдать за действиями розог или другого орудия наказания, увеличивая или уменьшая силу ударов. Кроме того, привязь имеет громадное моральное значение: наказываемый чувствует, что он вполне во власти наказывающего его, который будет сечь, пока найдет сам нужным. Самая идеальная мебель для наказания — это дубовая или любая другая скамья. На подобной скамейке превосходно можно привязать виновного или виновную. Скамья может быть отделана с желательной роскошью. Она позволяет наказывающему обходить ее со всех сторон, позволяет наказывать розгами с обеих сторон или вдоль, если наказывающий станет у головы наказываемого или у его ног. Можно привязать на стуле (очень крепком); стул опрокидывают спинкой на пол, наказываемый становится на колени на эту спинку и наклоняет свой корпус вперед до краев стула так, чтобы его плечи касались передних ножек. В таком положении привязывают коленки к сиденью, корпус к передним ножкам, а кисти рук к задним ножкам. Можно привязать, понятно без объяснений, поперек или вдоль кровати. На столе привязывают, как на скамье, или еще так: велят виновному или виновной лечь грудью на стол, за талию привязывают ремнем крепко к доске, длинными веревками кисти рук привязывают к передним ножкам стола, к каждой ножке по одной руке. Ноги — к задним ножкам. Есть еще такой способ: на виновного, раздетого для наказания, надевают особый пояс из толстой кожи с кольцом и пряжкой. Кольцо, когда пояс надет, должно прийтись посредине спины, а пряжка для застегивания ремня — на животе. Для мужчин от кольца идет еще неширокий ремень, который потом делается настолько широким, чтобы он мог вполне закрыть половые органы, затем ремень опять сильно суживается и за особую пряжку может быть закреплен на животе. Таким образом у мужчины во время наказания его розгами или плетью половые органы будут защищены от ударов. С солидного крюка в потолке спускается толстая веревка, которая пропускается через кольцо в поясе, проходя между ляжками. Руки прикрепляются к крючку в полу. В способе привязывания нет никакого ограничения, и все зависит от фантазии наказывающего. Учитель может приказать держать «детям» наказываемого «ребенка» или велеть им сечь виновного или виновную. Подобные приказания, под угрозой жесткого наказания или исключения из общества, должны исполняться беспрекословно. На этих выписках мы остановимся. Среди прославленных клубов флагеллянтов следует сказать несколько слов о клубе «Добродушие», собрания которого происходили в Берлине в наши дни. Членами его были исключительно люди из высшего света. Тут были доктора, адвокаты, богатые купцы. Значительное число дам, большею частью замужних, жен членов клуба, были приняты в клуб членами на одинаковых правах с мужчинами. Собрания членов клуба происходили в Шарлотенбурге и выдавались за собрания людей, желающих провести весело время, устраивая балы, банкеты, экскурсии и т. п. Но в один прекрасный день полиция нагрянула в клуб и прекратила эти мирные собрания. Действительно, клуб «Добродушие» служил притоном для самого бесшабашного разврата. В него дамы и молоденькие девушки приходили в костюмах, способных возбудить похотливость у самого развращенного мужчины. Обыкновенно они являлись, например, в костюме бебешек, в совсем коротеньких юбочках, в башмачках нежных цветов, которые давали возможность им появляться с обнаженными икрами. Развлечения отличались разнообразием: разыгрывались довольно часто сцены домашнего наказания. Дамы или мужчины в костюмах школьников или школьниц, в коротеньких юбочках, подвергались телесному наказанию. Одной из излюбленных игр была игра «горячих рук». Одно лицо становилось на колени, положив голову даме под юбки, чтобы не видать лиц тех, которые затем начинали по очереди ударять во всю силу рукой по обнаженным ягодицам. После каждого удара стоящее на коленях лицо должно было назвать по имени того, кто его ударил. Если оно угадывало, то его сменяла угаданная им личность, если же не угадывало, то продолжали бить, пока не угадает. ____________________________________________________________________
Guran: Устраивались нередко импровизированные балы, накоторых, после безумных танцев, происходили сцены таких оргий, что нет возможности даже передать. Подобные сцены происходили в течение нескольких лет, пока не нагрянула полиция. Было возбуждено преследование, но в клубе участвовало очень много влиятельных лиц, поэтому пришлось дело замять. Полиция много раз обнаруживала в крупных столичных городах существование клубов флагеллянтов, в которых собирались мужчины и женщины из хорошего общества и разыгрывали разные глупые комедии. Так, например, в одном из подобных собраний члены являлись в капюшонах и с масками на лицах. Затем каждый из присутствующих исповедовался в своих грехах, и духовник назначал эпитимии в виде наказания розгами или плетью и т. п., которое тут же приводилось в исполнение. Были также собрания, состоявшие исключительно из одних женщин, которые, подняв юбки, по команде президентши хлестали друг друга до крови розгами, причем президентша указывала места, по которым следовало бить. Затем президентша сходила с эстрады в общий круг, чтобы подвергнуться флагелляции от одной из членш. В некоторых клубах в Америке бывают сообщения по вопросу флагелляции. Одним из таких лекторов утверждается, что сладострастное наслаждение может получиться от двух причин: первая — когда предмет наших вожделений близко подходит к созданному нашим воображением идеалу красоты женщины, а вторая, — когда мы видим, что этот предмет испытывает наивозможно сильные ощущения. Ни одно чувство не может быть столь сильным, как боль; оно вполне искренно. Его нельзя симулировать, как, например, большинство женщин симулируют сладострастную спазму… В общем, все подобные клубы состоят главным образом из женщин, которым наскучил брачный режим своей холодностью по сравнению с той горячностью, которую им приходилось встречать со стороны своих мужей в первое время замужества. И вот они силятся при помощи флагелляции вновь испытать приятные ощущения. В Америке флагелляция со сладострастной целью сильно распространена. В этом я убедился из источников официальных. Это — «родной дом» флагелляции. Розги, так сказать, растут в семьях. Волшебное слово «порка» постоянно встречается в разговорах, книгах, рассказах, песнях и т. д. Секут с целью отучить от лености, с целью наказать или отомстить, ради гигиены или, наконец, ради удовольствия. Такие города, как, например, Нью-Йорк, или Чикаго, или Бостон, представляют для любителя флагелляции настоящее сокровище, благодаря массе профессиональных флагеллянтш, которые владеют своим искусством в совершенстве. Так, недавно бостонская полиция закрыла клуб флагеллянтов, члены которого были отчаянными приверженцами этой мистической страсти. Это был вполне закрытый клуб и служил для собраний членов из избранного общества. Чтобы попасть во временные члены этого клуба, необходимо было затратить немало времени и трудов. Клуб занимал роскошное помещение в Парк Авеню и имел более ста пятидесяти членов, из которых около шестидесяти женщин. Кроме того, по уставу, каждый член-мужчина имел право являться в клуб в сопровождении дамы, так что на собрании большинство состояло из женщин. В помещении имелось большое зало для конференций с эстрадой, снабженной всем необходимым для флагелляции. Другое большое зало, предназначенное для коллективной флагелляции, имело все необходимое для производства флагелляции одновременно сорока персонами. Кроме этих двух больших зал, назначенных для публичных флагелляций, клуб имел еще несколько «отдельных кабинетов», называвшихся «отдельными комнатами» и снабженных каждая, безусловно, всем необходимым для келейной флагелляции. Была также читальная комната с библиотекой, снабженной книгами на всех языках, трактующими о флагелляции, а также папками с фотографиями и гравюрами на тот же сюжет. Подобно всем остальным американским клубам, этот клуб имел превосходную кухню, кафе для дам, бар и курильную комнату. Президентшей была вдова полковника И., дама высшего света лет под тридцать, замечательная красавица. Чтобы попасть во временные члены, необходимо было найти двух членов клуба, которые согласились бы быть «крестными отцами» и представить президентше. В день, когда нагрянула полиция в клуб, она захватила следующую соблазнительную недельную программу: Программа Понедельник. В 3 часа дня. Зало конференций. Мисс А. К. сделает сообщение относительно выбора орудий флагелляции и различных последствий, получающихся от их действия, с демонстрацией публично на нескольких мужчинах и женщинах. Вторник. В 3 часа дня. Зало конференций. Мисс Ж. С. сделает сообщение относительно воспитания при помощи розог с демонстрацией над учеником двенадцати лет. После лекции мисс Ж. С. предлагает свои услуги членам обоего пола, желающим подвергнуться флагелляции в отдельной комнате. Среда. В 5 часов дня. Большое зало для флагелляций. Сестры Д. и А. Р. прочтут лекцию относительно сладострастной флагелляции, с демонстрацией над желающими членами из числа присутствующих. После лекции сестры предоставляют себя в распоряжение тех членов, которые пожелают воспользоваться услугами в отдельных комнатах. Четверг. В 3 часа дня. Зало конференций. Сообщение относительно применения флагелляции между супругами с практическим уроком. На этом сообщении могут присутствовать только лица, готовые принять активное участие в лекции. Пятница. В 4 часа дня. Зало конференций. Мисс А. Д. прочтет лекцию относительно флагелляции как средства, пробуждающего заснувшую половую способность мужчины, с демонстрацией над желающими особами из числа присутствующих. После лекции мисс А. Д. предоставляет себя в распоряжение членов, желающих воспользоваться ее услугами в отдельных кабинетах. Суббота. В 2 часа дня. Большое зало для флагелляций. Мисс Б. К., укротительница диких зверей, вторично предполагает держать пари, что она силой разденет на эстраде и высечет любого мужчину, который пожелает принять пари и выйти на эстраду. Пари — сто долларов (около 200 руб.). После лекции и пари мисс Б. К. предоставляет себя в распоряжение любителей флагелляции в отдельных комнатах. В этой программе мы видим почти все виды флагелляции. Одно уже чтение ее должно было бросить в жар любителя флагелляции. Следует обратить еще на то внимание, что лекторши после каждой лекции предоставляют себя в распоряжение любителей флагелляции в отдельной комнате. Очевидно в том расчете, что лекция должна была настроить так воображение любителей флагелляции, что они пожелают немедленно вкусить сладость жгучих ласк розог. Для таких гастрономов подобное наказание розгами предоставляет еще ту прелесть, что возбуждение удовлетворяется той самой особой, которой оно было вызвано. На дознании один из допрошенных приставом мужчин, некий А. К., пожелавший быть временным членом клуба, показывает: «Не успел я рассмаковать вдоволь программу, как явился грум и сказал мне, что президентша ждет меня в своем кабинете. Я немедленно проник в святилище, которое было настоящей игрушкой. Стены, обтянутые шелковой материей, были украшены картинами французских художников, изображавшими различные сцены флагелляции. На художественной мебели и этажерках множество разных дорогих и изящных безделушек с изображениями обнаженных мужчин и женщин, подвергающихся в разных положениях наказанию розгами. Здесь все напоминало о таинственной страсти. На столе, украшенном букетом живых цветов, лежало несколько больших пучков березовых розог и дамских бичей. Президентша сидела за своим рабочим столом, нюхая букет цветов. На мой глубокий поклон она ответила приветливым наклонением своей хорошенькой головки и глазами пригласила сесть в одно из стоявших у стола уютных кресел. — Вы просите, чтобы вас приняли на одну неделю временным членом нашего клуба. Я должна вас предупредить, что мы оказываем такую любезность исключительно поклонникам флагелляции. — Мадам, эта страсть вряд ли имеет более горячего поклонника, чем ваш покорный слуга. — Отлично, сказала она, — но, по уставу, мы должны иметь доказательства, так как мы желаем во что бы то ни стало не допустить в наше общество зубоскалов и любопытных, которые ровно ничего не смыслят в нашей прекрасной страсти, а являются сюда ради приятного зрелища. В особенности мы боимся газетчиков, которые проникают в нашу среду при помощи всевозможных уловок в поисках сенсаций. Мы создали наш клуб, чтобы дать возможность нашей семье страстных флагеллянтов удовлетворять свою страсть, а не с целью отдавать священные для нас обряды нашего культа на осмеяние и поругание глупой толпы. Чтобы принять вас в нашу среду, хотя бы даже и временно, я должна удостовериться, что вы действительно из числа наших адептов! — Госпожа президентша, — отвечал я, — готов дать вам какие угодно доказательства. Расспросив затем меня, когда я в последний раз подвергался флагелляции, скольким ударам розгами или другим орудием, кто была экзекуторша, одним словом, войдя в самые мельчайшие подробности и выразив удивление, что следы флагелляции, по моим словам, почти исчезли, хотя, как я уверял, подвергся жестокой флагелляции розгами всего каких-нибудь восемь дней тому назад, она заявила, что в виду подобного противоречия не может принять меня даже во временные члены без особого испытания. — Я готов на какое угодно испытание, — заявил я. — По нашему статуту, вы должны подвергнуться сорока ударам дамского хлыста. Если кандидат, не будучи привязанным, выдержит покорно их все до последнего удара, не стараясь уклониться, мы признаем его за настоящего адепта флагелляции и дозволяем ему посещение наших собраний. — Я выдержу сорок ударов, не моргнув глазом, президентша, — отвечал я с горячностью. — Превосходно, — сказала прелестная женщина, слегка улыбаясь, — я вам напишу записку к одной из дам — членов клуба, которая даст вам сорок ударов, и мое решение будет зависеть от того, что она мне напишет о вас. Она взяла листик почтовой бумаги и, написав на нем несколько строк, вложила в конверт, заклеила его и передала мне, сказав следующее: — Вот вам записка к ней, это совсем недалеко отсюда, в четвертой авеню, м-м Б.П. Я нарочно выбрала для вас одну из наших самых опытных флагеллянтш… Если вы действительно такой ярый адепт флагелляции, как вы уверяете меня, то вы вполне насладитесь, получив от нее сорок ударов дамским хлыстом. Она даст вам их опытной рукой. Итак, отправляйтесь к ней сейчас же, — я буду вас ждать с ее ответом здесь в два с половиною часа. В восторге от такого счастливого случая, как подвергнуться сечению рукой светской женщины, я вскочил в первый попавшийся мне кэб и велел везти меня по данному мне адресу. М-м Б.П. занимала прекрасный особняк, стоявший в громадном саду. В прихожей я застал целую толпу рабочих, занятых обтяжкой стен материей в то время, как другие рабочие расставляли разную мебель и деревья в кадках. Передав лакею письмо, я вскоре был введен в гостиную, где все было в страшном беспорядке: мебель составлена в кучу, покрыта чехлами, и несколько обойщиков работали над украшением стен гирляндами из цветов и электрическими лампочками. Вдруг открылась одна дверь, и в комнату влетела, как вихрь, хозяйка дома, довольно интересная, стройная, высокая блондинка, одетая в кружевной капот. Она держала в руках записку президентши и попросила меня пройти в ее будуар. — Она просто с ума сошла, полковница! Посылает ко мне выпороть кандидата! Ведь она отлично знает, что сегодня вечером я даю бал, и у меня положительно нет минуты свободной. Нет, воля ваша, она совсем одурела; в клубе шестьдесят флагеллянтш, и непременно я должна вас высечь! Говоря это, она все время ломала себе руки. — Послушайте, — сказала она, — я вас отделаю в одну секунду, у меня тут где-то есть дамский хлыст — в одном из ящиков. Мне кровь бросилась в голову, когда я услыхал эти слова. Я уже начал расстегивать подтяжки, но тут кто-то постучался в дверь. В комнату вошла горничная, девица высокая, на вид очень сильная; взглянула она на меня так, словно я ей великое зло однажды сделал. — Барыня, — сказала она, — портниха пришла. — Портниха! — вскрикнула хозяйка дома, ломая пальцы рук и хватаясь за голову. — Боже мой! Вы видите, — сказала она, обращаясь ко мне, — что я не могу, вы меня уж извините. Я поручу вас наказать горничной, а пока приготовлю для вас удостоверение; ведь для вас это должно быть безразлично, — вам главное получить удостоверение?! Бетти, — сказала она горничной, — проведите этого господина в свою комнату и дайте ему сорок хороших ударов хлыстом по голому телу. Ведь у вас есть хороший хлыст? — У меня все есть, что нужно, — отвечала горничная, не скрывая своего неудовольствия, — но дело в том, что сейчас серебряник принесет из чистки серебро, и нужно, чтобы я проверила его. — Ну, это глупости, ведь не час же вы будете давать ему сорок ударов! Дайте их ему поскорее, а если придет серебряник, то поручите высечь его Луизе. Сказав это, она быстро ушла, как обрывок тучи в ветреный день. Горничная сухо велела мне следовать за ней. Она поднялась по бесконечной лестнице в самый верх особняка. — Это просто безобразие, — ворчала она сквозь зубы, — постоянно мне приходится нести подобную обузу. Извольте пороть мужчин! Если бы это меня забавляло; я не член их дурацкого клуба, и мне наплевать на их грязную забаву! Я больше тороплюсь, чем барыня, портниха могла бы свободно подождать, она не пропала бы! Серебряник — это другое дело, нужно принять от него счетом. Потом не хватит — я же буду отвечать, а не барыня! Наконец мы поднялись и вошли в ее комнату, бывшую в полном хаосе: платья валялись вместе с грязными полотенцами на мебели и на полу. — Ну, живо, раздевайтесь, — сказала горничная, — у меня нет времени с вами прохлаждаться! Я покажу барыне, как поручать мне вместо себя пороть мужчин! Эти сорок ударов вы будете всю жизнь помнить!.. Она стала торопливо искать в ящиках хлыст. Я рассматривал здоровенную девицу, грубую, с насупившимися бровями, очень густыми и соединявшимися на лбу, что придавало ей особенно повелительный вид. Я начал испытывать некоторый страх в ожидании ударов, которыми она меня пугала и которых, возможно, я не в силах буду выдержать, а тогда прощай моя надежда попасть в члены клуба! Но тут постучали в дверь, и вошла довольно некрасивая девочка лет пятнадцати. — Мадемуазель Берта, — сказала она, — пришел серебряник и просит вас сейчас же придти и проверить серебро, так как он не может ждать ни одной минуты… — Ну, вот, видите! — сказала с досадой горничная. — Послушай, Луизочка, барыня велела мне дать этому господину по голому телу сорок ударов хлыстом. Дай их ему что есть мочи. Поищи хлыст, он, кажется, в каком-то ящике, — и высокая злая девица скрылась, как ураган. Как только она ушла, девочка залилась веселым смехом; захлопала руками и, подпрыгивая, пролепетала: — Вот так повезло! Я страшно люблю бить мужчин. Вы не смейтесь, я умею бить сильно и даже очень сильно. Вот увидите! Где же это хлыст? Она пооткрывала все ящики, но хлыста не находила. — Экая досада, — проговорила девочка, видимо, недовольная. — Послушайте, чтобы у меня совесть была чиста и вы получили бы удостоверение… Я ведь все знаю, это не в первый раз!.. Хотите, я вам дам сорок ударов руками? Тогда живо раздевайтесь — и на кровать!.. Для меня было главное получить удостоверение и попасть в члены, что не только удовлетворяло мою страсть к флагелляции, но, главное, давало мне возможность под псевдонимом описать этот клуб и заработать от издателя газеты не менее ста долларов. — Я, — показывает на дознании репортер, — разделся и лег на край кровати, заняв положение, удобное для получения ударов. — Вы будете сами считать удары, — сказала девочка; — когда я дам вам все сорок, вы скажете, чтобы я перестала вас бить… И девочка начала меня бить рукой. Я не стану лгать и уверять, что я страдал от боли под ее ударами. Я забыл, что должен был считать. Думая, что она дала мне все, я встал и сказал, что получил все сорок. Но она меня остановила, когда я стал, было, приводить в порядок свой костюм, следующими словами: — Нет, нет, вы сплутовали, я вам не доверяла и сама считала. Я вам дала всего тридцать шесть ударов… Ложитесь опять. Я снова лег, и она дала мне во всю свою силу еще четыре удара. — Ну, живо одевайтесь и идем скорее, а то мне некогда! Внизу я встретил злую горничную, по-прежнему надутую. Она мне протянула миниатюрный конвертик, еще не заклеенный, с написанным на нем адресом президентши. На улице, прежде чем заклеить конвертик, я не удержался от любопытства и прочел записку. Вот что писала дама: «Дорогой друг! Вы свободно можете принять в члены клуба предъявителя этого письма. Я велела дать ему сорок ударов хлыстом своей горничной Берте, большой любительнице вымещать свою злость на спинах мужчин, а потому вы можете быть спокойны, вашему протеже не было оказано ни малейшей пощады!» Вот так-то пишется история, подумал я, заклеивая конвертик. В глубине души я жалел, что ускользнул от хлыста светской барыни или ее свирепой камеристки. Вернувшись домой, я переменил платье и отправился позавтракать. Ровно в два с половиною часа я был в клубе, в кабинете президентши. Она быстро пробежала записку своей подруги, молча написала мне билет на право входа в собрания клуба в течение недели и передала его мне. Я поблагодарил ее от всего сердца и даже, сознаюсь, почувствовал некоторое угрызение, вероятно, такое же, которое испытывают предатели… Но что поделаешь, если страсть к флагелляции была у меня слабее страсти заработать сто долларов. За несколько минут до трех часов я был уже в зале конференции и занял кресло в четвертом ряду. Народу было уже довольно много. Это была вполне избранная публика: дамы в дивных туалетах, мужчины корректные и элегантные. Прозвенел колокольчик, и на эстраде появилась Ж.С. Это была совсем еще молодая особа. На вид ей можно было дать не больше двадцати пяти лет. Лицо у нее было сухое, выражение довольно злое. Она была одета в дамский охотничий костюм. Впоследствии оказалось, что она была учительницей одной из сельских школ в окрестностях Бостона. Когда до губернатора дошло сведение о ее лекции и демонстрации, то он велел немедленно предать ее дисциплинарному суду, который уволил ее со службы. Против нее было возбуждено судебное преследование, и суд приговорил ее к двухнедельному тюремному заключению или штрафу в 30 долларов (около 60 р.). _____________________________________________________________________
Guran: Как дисциплинарный суд, так и судья в мотивах приговора объяснили, что учительница имела полное право наказывать мальчика розгами за леность, непослушание и дерзость даже гораздо строже, чем она его наказала, но не имела никакого права наказывать его на эстраде, в присутствии совершенно посторонних лиц. Звонким и приятным голосом она прочла свою лекцию. Я записал некоторые места из нее. «Милостивые государыни и государи! — начала она. — Я вполне счастлива, что могу перед вами констатировать тот факт, что при воспитании детей в нашей стране наказание розгами сохраняется в громадном большинстве семей, несмотря на то, что употребление розог имеет многих врагов, которых я не считаю настоящими американцами. Розги почти исчезли во Франции и Италии, но сохранились в Англии, Германии, Австрии, России и многих других странах. Мы знаем, что престиж розог, которым они пользуются у нас в Америке, не менее велик, чем во всех этих странах. У нас употребление розог при воспитании детей вошло в наши нравы, и розги занимают почетное место как в школах, так и в семьях. Если не фарисействовать, то придется признать, что нет более действенного средства добиться от ребенка послушания и прилежания; розгами можно укротить самую упрямую, буйную натуру. Из всех репрессивных мер эта наиболее практичная и скорая. Назначение в наказание переписки известного числа страниц, карцера, хлеба и воды, лишение права играть или прогулки и т. п. — все это следовало бы давно оставить, как не достигающее своей цели, если не считать редких исключений. Списывание одуряет ученика, а остальные наказания антигигиеничны. Разве не варварство лишить провинившегося ребенка пищи или воздуха! Наказание розгами, назначенное в разумной, строго обдуманной дозе, без жестокости, но и без еще более вредной сентиментальности почти всегда приводит к благоприятным результатам. Розги, за редкими исключениями, благодейственно действуют не только на маленьких детей, но и на юношей и девочек-подростков. Я не буду касаться вопроса о наказании розгами лиц взрослых, так как это не входит в программу настоящего моего сообщения. Другие лекторы, более сведущие в этом вопросе, чем я, докажут вам здесь, что употребление розог для наказания взрослых лиц обоего пола, как показывает опыт в тюрьмах и при подавлении народных волнений различными карательными экспедициями, почти всегда достигало цели… Мы не в силах с вами всецело переделать мир и человеческую природу. Теория, к сожалению, весьма и весьма часто расходится с практикой. В теории многое превосходно, а на практике никуда не годно… В теории розги не должны применяться, я первая с этим согласна, а на практике выходит, что ни одно наказание не дает таких хороших результатов, как наказание розгами, — к кому бы оно ни применялось… Я ограничусь сферой школьной и домашней дисциплины, где я, благодаря применению розог к девочкам и мальчикам до четырнадцати лет, а нередко к пятнадцатилетним и шестнадцатилетним, достигала превосходных результатов. Если бы я не боялась утомить вас, — я привела бы вам тысячи примеров, когда наказание розгами производило чудеса, тогда как все другие наказания терпели полное фиаско. Некоторые из моих коллег не рискуют шестнадцатилетнего юношу или девушку таких же лет за какой-нибудь выдающийся проступок подвергнуть жестокому наказанию розгами, с согласия родителей даже, а предпочитают исключить из заведения… Результатом жестокого наказания розгами было бы, что им пришлось бы самое большое пролежать дня два-три в кровати, исключение же почти всегда коверкает их судьбу и делает из них босяков, апашей и хулиганов»… Затем лекторша вывела на сцену мальчика лет тринадцати, которого она за какую-то вину подвергла наказанию розгами на эстраде. Я не мог разобрать хорошенько, что требовала от мальчика лекторша в школе и что он не хотел исполнить. Теперь она хотела продемонстрировать, что мальчик, не выучивший урока и наказанный за это двумя днями карцера, все-таки не знал урока. Несколько месяцев тому назад он на замечание, что, когда пишет в тетради, сильно пачкает ее чернилами, ответил, что виновата она сама, так как покупает скверные чернила; за это она ударила его по щеке и велела идти стать в углу на колени, но он не пошел. Тогда она вытащила его из класса и притащила на кухню, где с помощью сторожа раздела, разложила на скамейке, привязав веревкой, и дала ему шестьдесят хороших розог, так что он не сразу встал со скамейки; после этого тетради стали всегда чистыми, и он в течение трех месяцев не сказал ни одной дерзости. Уроки тоже не готовились, пока за это она наказывала карцером; но стоило ей наказать розгами, даже дать всего двадцать или тридцать розог, как совершалось чудо — в течение двух или трех месяцев уроки готовятся превосходно. Вот уже больше трех месяцев, как она его не секла розгами, но сегодня «он не только не приготовил урока, но на выговор даже огрызнулся»… На сделанный приставом вопрос свидетелю, не может ли он подробно описать самую демонстрацию, этот господин показал, что лекторша высекла мальчика розгами. Мальчик был приведен на эстраду после того, как она рассказала аудитории о его поведении. «Вот мальчик, — сказала она, — от которого ничего нельзя добиться без помощи розог». Джек стоял молча, опустив голову вниз. — Будешь ли готовить уроки и не грубить? Мальчик не произносит ни звука. — Ну, тогда я тебе развяжу язык! — молодая женщина взяла со стола шнурок и связала им руки мальчугана, который теперь тихонько плакал. Затем она стала расстегивать ему панталоны; расстегнув, она спустила их вниз до колен и, зажав его голову между коленками, как щипцами, стала его сечь по голому телу. Джек вел себя все время, как настоящий чертенок: вырывался, громко кричал, и жалобно просил не бить его. Но он был в крепких тисках, и розги теперь ложились методично, уверенно. Когда, наконец, лекторша выпустила мальчика, то он стоял на эстраде, как одурелый. Она снова подошла к нему и громко спросила: — Ну, отвечай сейчас же, будешь грубить в другой раз и не готовить уроков? Мальчик, видимо, обозленный унижением и побоями на глазах этих разодетых бар, не произносил ни звука. Тогда женщина снова схватила его и, несмотря на сопротивление, мгновенно заставила принять прежнее положение. Теперь она стала хлестать розгами с несравненно большей силой, обломки розог летели с эстрады в зало. Я со своего места отлично видел, как его тело стало темнеть и покрываться каплями крови. Теперь мальчуган почти не сопротивлялся. Он, очевидно, пришел к заключению, что упрямством ничего не добьешься, и все время в промежутках между ударами орал: — Простите, мисс! Ей-Богу, не буду никогда! Не буду! Не буду! Буду готовить уроки! Не буду! — и еще что-то в таком же роде. Но мисс, несмотря на его крики и просьбы, продолжала безжалостно пороть. Присутствующие хранили полное молчание. Только и были слышны крики мальчика да свист розог… Я наблюдал за лекторшей: она была в страшном возбуждении, с горящими глазами и пылающими щечками; ее быстрые и уверенные движения придавали ей чрезвычайную очаровательность. Я многое дал бы, чтобы быть на месте мальчугана. С нетерпением я ждал конца экзекуции, когда она будет в распоряжении любителей флагелляции в отдельных комнатах, чтобы на себе испытать невероятную жестокость ее ударов. Наконец она нашла, что укротила мальчика, и, вняв его мольбам простить, отпустила его. Надо было видеть, как поспешно, подхватив штанишки, удрал он с эстрады. Все присутствующие вздохнули с наслаждением, смешанным с восхищением к лекторше. Мисс Ж.С. сошла в зало с эстрады. Желая первым подвергнуться флагелляции в отдельной комнате, я подошел к ней и передал свою просьбу. — С удовольствием, — отвечала она. — Это стоит пять долларов, вы будете первым нумером, — и пошла дальше по залу, где ее тотчас же окружили. Через несколько секунд она сама подошла ко мне и сказала: — Не будете ли вы так любезны, чтобы уступить свою очередь одной даме, которая страшно торопится? Вы пройдете сейчас же за нею, согласны? К тому же это не будет долго: в какие-нибудь десять минут я ее отделаю. Я согласился. Лакей провел меня в отдельную комнату, снабженную всем необходимым для упражнения. Я решил, что пять долларов поставлю на счет издателя газеты. Вскоре появилась лекторша. Как и обещала, она отделалась от дамы в десять минут. — Я очень тороплюсь, — сказала она мне, — вам следовало заранее раздеться. Вы не забывайте, что еще четверо мужчин ждут моих услуг. Вы понимаете, что моя лекция изрядно их возбудила, и они с нетерпением ждут своей очереди. Разговаривая, она поставила скамейку посреди комнаты и достала шнурки. Я уже разделся и сидел в ночной рубашке. Знаком руки, с едва заметной насмешливой улыбкой, она пригласила меня лечь на скамейку. Я, слегка конфузясь, лег. Она все время продолжала насмешливо улыбаться, что придавало ей особенную прелесть. Замечательно быстро привязала меня к скамейке, подняла рубашку и, взяв розги, начала пороть. По силе и поспешности, с которой она наносила удары, я понял, что она действительно спешит и даже очень спешит. Откровенно говоря, я не ожидал таких сильных ударов, а потому начал вскрикивать от боли. Через некоторое время она переменила розги и, перейдя на другую сторону скамейки, стала с еще большей силой меня пороть. Теперь я уже не мог от боли не кричать. Наконец мне стало совсем невтерпеж, и я начал просить ее прекратить экзекуцию. — Вы, кажется, совсем одурели, — сказала на это она, — не торопись я, еще бы не так вас выпорола: вы не мальчуган. Раз вы мужчина — должны терпеливо выносить розги… Видимо, она сама воодушевилась и увлеклась: я заметил, что она опять сменила розги и перешла на другую сторону. Мое мучение становилось совсем нестерпимым, бывали такие удары, что я от боли просто задыхался и не в силах был произнести не только слова, но даже испустить крик, до того у меня захватывало дух. — Подождите, это еще не все, — сказала она, бросая розги на пол, — на закуску я угощу вас прелестным хлыстом. Взяв длинный, гибкий хлыст из настоящего китового уса, она стала полосовать меня им, да так, что я мог только мычать и стонать от боли. Она дала мне хлыстом всего только десять ударов, но я был совсем разбит… — Это на пять долларов, — сказала она, как только я с трудом встал со скамейки. От боли я забыл о гонораре. Но мисс Ж. С., как чистая американка, к счастью, ничего не забыла. Вручив ей деньги, я мило с ней простился и по уходе ее лег отдохнуть, но пришлось лежать на животе, так как на спине и боках невозможно было от невыносимой боли. Рубашка моя была вся в крови, но я забыл сказать, что это была клубная рубашка, в которую облачается каждый, подвергающийся флагелляции. На столе лежало еще две рубашки из такого же дорогого полотна. Лежа в такой непривычной позе, я размышлял, что затея издателя газеты, хотя и удовлетворила мою страсть к флагелляции, все-таки стоит гораздо больше ста долларов, и я решил, помимо вознаграждения за все расходы, просить за статью не менее двухсот долларов. Я продолжал лежать, чувствуя, как боль начинала понемногу утихать. Переменил опять рубашку, так как первая, которую я сменил после наказания, опять выпачкалась в выступавшей все еще крови и прилипла к телу. Вдруг слышу, что кто-то стучится. Я спрашиваю: «Кто там?» — «Это я, сестра милосердия, можно войти?» Говорю, что можно. Вошла пожилая женщина в одежде сестры милосердия. В руках у нее была вата, клеенка, марля и два-три пузырька с чем-то. Из расспросов оказалось, что она постоянно живет в клубе на жалованьи, чтобы оказывать первую помощь после флагелляции. С моего разрешения она осмотрела меня, нагрела воду, обмыла ею и какой-то жидкостью, которая очень щипала, иссеченные места и затем вышла, сказав, что она сейчас принесет мне чашку черного кофе с рюмкой ликера или коньяку, или рому — по желанию. Я попросил — с рюмкой коньяку. Когда она принесла и я стал с наслаждением пить кофе, она заметила, что меня мисс Ж.С. слабо высекла: «Обыкновенно она значительно сильнее наказывает. Нередко наказанный или наказанная, особенно последняя, ночуют в клубе. Две недели тому назад она так наказала одну барыню, что та два дня провела в клубе, — не могла встать… Вот вы посмотрели бы, как она ее отделала, а у вас пустяки!..» Страсть к флагелляции для лиц, коими она овладела, становится столь же тираничной, как и всякая другая страсть, например, к спиртным напиткам, опиуму, морфию и т. д. Я в этом убедился на собственной своей персоне. Совершенно разбитый от последнего наказания, я, тем не менее, через три дня уже мечтал не столько о гонораре за статью, сколько строил в своем воображении разные сцены, где розги и хлыст играли главную роль, а мое тело опять просило их благодетельных уколов»… Я нарочно привел подробно выписки из дознания и отчасти из статьи этого господина, напечатанной в «Бостонском Таймсе», обратившей внимание полиции на клуб, который вскоре был ею закрыт. В Берлине существует тоже очень много последователей флагелляции. Мой приятель, профессор Ролледер, зная, что я интересуюсь этим вопросом, сообщил мне об одном обществе флагеллянтов, существование которого было открыто берлинской полицией. Вот что сообщает мой уважаемый коллега, который почерпнул все подробности из полицейского дознания. Общество, подобно бостонскому, стремилось к удовлетворению страсти к флагелляции. Берлинское общество пошло намного дальше своего американского собрата. Так, оно устроило пикантное развлечение из самого приема каждой новой особы, пожелавшей вступить в члены общества. (Да, я забыл сказать, что это общество состояло из одних женщин.) Невольный стыд кандидатки, ее смущение, оскорбленное целомудрие и т.д., — все это доставляло большое наслаждение членам. По уставу, кандидатка в члены общества не могла получить ни малейших разъяснений относительно рода и характера ожидающих ее испытаний в минуты посвящения в тайны общества. Клуб носил название, не позволявшее угадать о целях, которые он преследовал. Он назывался «Клуб независимых дам». Независимые дамы — члены этого клуба — в числе десяти душ учредительниц назывались каждая своими девичьими именами, хотя большая часть из них была замужем. На собрания общества, которые происходили только по случаю приема нового члена, все являлись в одинаковых костюмах: шелковый голубой корсет с красными шнурками, коротенькая шемизетка из белого тюля, доходящая едва до колен, чтобы можно было показать икры ножек, обутых в шелковые розового цвета чулки и белые атласные башмачки с высокими каблуками. Шемизетка была с большим вырезом на шее, чтобы лучше можно было показать все сокровища этих молодых и по большей части красивых женщин. Когда «новенькая» была представлена членам общества, то от нее прежде всего требовали торжественной клятвы, что она будет хранить в самой глубокой тайне все секреты общества и согласна подчиниться всем установленным правилам общества. После того, как она давала клятву и согласие, ее приглашали раздеться и надеть такой же костюм, как у других членов общества. Обыкновенно кандидатка знала, что общество, в члены которого она добивалась принятия, не преследовало каких-нибудь высоких целей, но она не предполагала, что ей придется показаться совсем голой; против этого она протестовала, а это уж был отказ от данного ею обещания беспрекословно исполнять все требования устава; следовательно, ее за это нужно было наказать. — Вы нарушили устав, не соглашаясь исполнить мое приказание, — строго говорила смущенной кандидатке президентша. — За это вас высекут розгами!.. Конечно, та еще сильнее протестовала, начинала уверять, что она никогда не думала, что в их обществе такие порядки — сечь особ ее лет; полагала, что они развлекаются наказыванием розгами приютских детей, которые в чем-нибудь провинились. Но тут уже не помогали никакие протесты, доводы и даже мольбы, к которым переходили некоторые из кандидаток. Все дамы окружали ее, и президентша приказывала привести приговор в исполнение. Приносили крепкую дубовую лестницу, ставили ее с легким наклоном к стене. В это время другие дамы раздевали кандидатку, даже силой, если она сопротивлялась; затем ей связывали кисти рук и привязывали их к верхней ступеньке лестницы так, чтобы концы пяток едва касались пола. Понятно, что жертва продолжала протестовать, вся в слезах от стыда и страха от предстоящих ей побоев, но все ее протесты были бесполезны. Дамы бросали затем жребий которой из них сечь кандидатку. Та, которая вынула жребий, брала пучок розог и, слегка ударяя по ягодицам кандидатки, говорила: — Извольте сейчас же извиниться и сами просить, чтобы вас серьезно высекли! Очевидно, девушка отказывалась исполнить это. Тогда начинали пороть. Первый удар розгами давался с особенной силой по крупу кандидатки, который, конечно, тотчас же розовел. Жертва дико вскрикивала и бросалась, насколько позволяла привязь, в сторону, но следовал второй и следующие удары розгами, она начинала корчиться, вертеться, невольно стараться попасть ногами на первую ступеньку и в то же время молить пощадить ее и перестать бить… — Как вы смеете сходить с места! — кричала на нее президентша. И приказывала пороть ее по ногам. Часто бывало, что дамы старались вырвать у нее под розгами какую-нибудь тайну; под влиянием боли она сознавалась в какой-нибудь связи, в которой ее смутно подозревали. Когда жертва сознавалась в каких-нибудь интимностях, в сущности довольно пустяшных, удары начинали сыпаться чаще, розги хлестали с удвоенной силой, тогда она нередко каялась в таких проступках, которых никогда не совершала, или, думая избавиться от своих мучительниц, начинала признаваться в своих любовных увлечениях, выкрикивая между ударами розог самые интимные подробности. В это время все присутствующие обыкновенно уже не в силах сдерживать своего возбуждения, лихорадочно раздеваются, хватают розги и начинают хлестать друг друга, кружась в бешеном танце. После этого кандидатку отвязывают, все к ней подходят и крепко целуют, говоря, что она принята в члены клуба «Независимых дам». Общество это, пишет мне профессор Ролледер, было закрыто, благодаря довольно комичному случаю, рассказанному одной из берлинских газет. Одна из кандидаток, разозленная тем, что ее подвергли истязанию, в отместку не придумала ничего лучшего, как представить в кандидатки своего юного возлюбленного. Последний, переодетый девушкой, был принят обществом с обычным церемониалом, но так как его коварная подруга скрыла от него все подробности приема, то он, конечно, стал энергично протестовать, когда ему велено было раздеться перед дамами, и просил позволить ему переодеться в новый костюм в соседней комнате. Понятно, что непослушание его требовало, по обычаю, примерного наказания. Потребовалось содействие чуть не всех членов, чтобы его раздеть, но этого им не удалось бы сделать, так он умело защищался, если бы не пришла на помощь сама президентша, которая, вооружившись пучком розог, стала ими хлестать его по чем попало. Благодаря этому дамы его раздели, и уже собирались снять с него рубашку, как он заорал во всю мочь: — Бога ради, остановитесь! Приведя сюда, меня обманули, я не женщина!.. Это открытие, как гром, поразило всех присутствующих. Но президентша не потеряла головы. Возмущенная, она поворачивается к представившей его девушке и говорит: — Вас первой нужно выпороть за то, что вы оскорбили наш клуб, приведя сюда лицо другого пола. Будьте спокойны, я велю вас жестоко высечь! Как девушка ни сопротивлялась, она в мгновение была раздета обозленными членами общества и привязана к лестнице, но теперь, по требованию некоторых членов общества, ее привязали к лестнице за ноги. Потребовалось опять все присутствие духа президентши, чтобы сдержать ярость членов, когда поднялся вопрос о том, сколько ей дать ударов розгами. Некоторые требовали дать ей тысячу розог в два приема… В конце концов, послушались президентши и назначили триста розог в два приема, причем через каждые пятьдесят ударов розги будут меняться, и наказывать должны по очереди две самые сильные и злые дамы. Уже хотели начать экзекуцию, когда вице-президентша заявила, что она находит наказание совсем слабым и не соответствующим важности проступка девушки перед обществом, а потому предлагает, если уж не хотят дать ей больше ударов, то хотя бы наказывать одновременно с двух сторон, для чего выбрать еще двух сильных дам. Как ни протестовала президентша, предложение это при голосовании получило большинство голосов. Выпороли ее очень жестоко, так что, когда ее отвязали от лестницы, она дошла до дивана с помощью двух дам. Возлюбленный ее все время смотрел, как секли его подругу, и не заметил, как к нему тихонько подошли две дамы и, схватив за руки, связали их шнурком. Как только его подруга была отвязана от лестницы, тотчас же на ее место привязали его. После бесконечных споров о числе розог, которое ему следует дать, и нескольких голосований решено было большинством голосов дать ему тысячу пятьсот розог, менять розги, а также сменяться и наказывающим через каждые пятьдесят ударов, между каждыми пятьюстами ударов давать три минуты отдыха и наказывать, как и его подругу, с двух сторон одновременно, но ему, опять же по предложению вице-президентши, постановлено было считать удары только с одной стороны, а с другой стороны удар не считается. Как президентша ни доказывала, что раз постановили уже дать тысячу пятьсот ударов, то не следует подобным предложением удваивать назначенное число ударов, большинством голосов было принято предложение вице-президентши. Таким образом, ему предстояло получить три тысячи розог. Потребовалось почти целый час ждать начала экзекуции, пока принесли прутья и вязали из них пучки розог. Этой работой занялись все дамы. Наконец все шестьдесят пучков были готовы. Президентша велела начать сечь его. Он так был утомлен долгим ожиданием, что был доволен, когда ему прикололи рубашку на шее и начали пороть. Пять или шесть ударов он вынес, не произнеся ни звука… Но розги свистели и хлестали с силой, которой он не ожидал от женских ручек. От жгучей боли он стал сперва слегка вскрикивать, находя в этом как будто облегчение. Президентша, хотя и протестовала против числа ударов, видимо, теперь изменила свое мнение, и сама старалась усилить и без того жестокое наказание. Она сама вызвалась считать удары, и наказывающие дамы должны были бить по ее счету. Благодаря этой процедуре, удары ложились методично и уверенно, с тягостной медленностью. Теперь наказываемый все время, как маленький школьник, кричит во всю глотку и молит о прощении… Во время наказания его розгами президентша, так же как и во время перерыва, не раз требует, чтобы он обещал никому ничего не рассказывать о их обществе. Впрочем, ко второму перерыву, т.е. когда ему была дана тысяча или, вернее, две тысячи розог, она смягчилась и, собрав всех дам, сделала предложение простить ему остальные пятьсот или, вернее, тысячу розог, ввиду того, что он просит прощения и обещается ничего не разбалтывать… К несчастью его, предложение это не получило большинства голосов. Пришлось снова его сечь, что было исполнено с не меньшей жестокостью. Наконец экзекуция была окончена, и их обоих отвели в соседнюю комнату, где они оделись, затем они вышли из клуба, дав еще раз обещание никому ничего не рассказывать. Неизвестно, кто из них не сдержал своего слова, но только полиция проведала обо всем и после допроса всех лиц закрыла клуб… Профессор д-р Ролледер как раз лечил отца молодого человека. Отец сам ему говорил, что «дамские ручки так отделали его сына, что тот два дня пролежал в кровати. _______________________________________________________
Guran: -ИСТОРИЯ РОЗГИ- Дж.Глас Бертрам Глава XVII Связь флагелляции с ... У детей, говорит д-р Форель в своем труде «Половой вопрос», половой инстинкт неудержимо дает себя чувствовать проявлениями в половых органах, у мальчиков в особенности в яйцах. Если молодой человек не может удовлетворить своего полового аппетита, который заявляет о своем существовании все с возрастающей силой в виде учащающихся с каждым днем поллюций, то этот аппетит, когда он особенно силен, вызывает у молодого человека ночью эротические сны, разрешающиеся обыкновенно ночными поллюциями или извержениями семени, если только он днем и вообще во время бодрствования не вызовет сладострастного возбуждения и, в конце концов, извержения семени, сопровождаемого эрекцией члена. Это последнее явление называется мастурбацией или онанизмом. Об этом пороке есть классическое сочинение моего друга, профессора Ролледера (на русском языке в полном, без всяких сокращений, переводе д-р Шехтера), к этому сочинению я и отсылаю всех, интересующихся этим пороком, его предупреждением и лечением у лиц всех возрастов. «Мужчина, — продолжает д-ра Форель, — онанирует трением своего члена о мягкий предмет. В последнем случае с онанизмом соединяется эротическое представление в воображении голых женщин или половых органов женщины. Подобную мастурбацию можно назвать, так сказать, удовлетворяющей природную потребность, так как она не основана на извращении аппетита, но только служит для удовлетворения естественной потребности, не могущей быть удовлетворенной по тем или другим причинам. Но существует целый ряд манипуляций, употребляющихся с той же целью, которые являются как бы психическими эквивалентами первой мастурбации. В глухих гарнизонах, в закрытых учебных заведениях, где находятся юноши, за которыми плохо смотрят, часто приходится встречать похотливых лиц, удовлетворяющих свою похоть при помощи педерастии, то есть вводя свой уд в анус более молодого товарища, в особенности более или менее напоминающего по наружности женщину. Животная содомия тоже практикуется нередко с той же целью. Мужчин, предающихся таким порокам, считают глубоко развращенными, к ним относятся с большим презрением, более или менее лицемерным. В действительности они довольно часто — славные малые, в остальных случаях очень честные, одаренные от природы повышенною половою чувствительностью. Попадаются иногда между ними слабоумные, над которыми женщины подсмеиваются и отталкивают от себя, почему они поневоле прибегают к таким актам. Конечно, есть между ними и циники, более или менее порочные. Половой аппетит у женщины не может возбуждаться, как у мужчины, скоплением спермы. Она не имеет поллюций, являющихся последствием сладострастных ощущений, и лишена, таким образом, возможности искусственно вызывать половой аппетит. По одной этой причине нужно у женщины вызвать патологическое половое возбуждение, чтобы у ней явились сладострастные грезы или охота мастурбировать. По той же самой причине у женщины не может быть речи о мастурбации с целью удовлетворения половой потребности, строго говоря. Между тем, онанизм весьма част среди женщин, хотя не так част, как среди мужчин. У нее он является последствием временного возбуждения, искусственного и местного, или следствием дурного примера, или, наконец, благодаря гиперестезии, безусловно патологической. Но раз это вошло у ней в привычку, то она, как и мужчина, с большим трудом перестает онанировать, заставляя себя противиться сладострастным желаниям. Женщина мастурбирует трением клитора пальцем или введением какого-нибудь округленного предмета во влагалище и при помощи этого предмета подражая движениям коитуса. Некоторые истеричные женщины введением разных предметов в свой половой орган часто вызывают воспаление. У сумасшедших женщин мастурбация иногда совершается беспрерывно, причем нельзя им помешать ее делать». Невозможно было изложить с большей психологической точностью и ясностью это явление, которое как у женщины, так и у мужчины заменяет отчасти, а иногда и вполне, натуральный половой акт. Можно сказать с полной уверенностью, что онанизм практикуется девятью десятыми человечества в ту или иную пору жизни каждого субъекта и тем или иным способом, в зависимости от темпераментов, субъектов и условий их жизни. Я думаю только, что д-р Форель ошибается, утверждая, что онанизм менее распространен среди женщин, чем среди мужчин… По моему мнению, как раз наоборот. Нормальный мужчина, которому натуральное удовлетворение половой потребности не представляет затруднений, редко когда онанирует; тогда как многие женщины, замужние и имеющие даже любовников, предаются и онанизму, который им доставляет более живое наслаждение и которым они могут заниматься беззаботно и без всякого стеснения. Ведь не следует забывать, что, если мужчина в коитусе находит полное наслаждение (я говорю о мужчине нормальном), — женщина при коитусе не испытывает такого же наслаждения, и даже, если оно и существует, к нему примешивается горечь смеси страхов с другими посторонними мыслями, которые его портят и искажают… Один уже страх, что каждое объятие грозит ей возможностью забеременеть, приводит женщину в такое душевное состояние, которое мужской эгоизм никогда не будет в силах ни понять, ни разделить. Между тем, нетрудно представить себе, что эта боязнь беременности должна парализовать у женщины половые восторги; и вот тут-то и следует искать причину, почему так много женщин стремится к онанизму и сафизму, находя в них половое удовлетворение и не испытывая постоянного страха, уменьшающего их наслаждение при коитусе. Однако многие женщины с нормальным инстинктом бессознательно мечтают, находясь в объятиях женщины или мастурбируя, о силе мужских объятий, нередко даже о их грубости. Эта потребность в насилии в минуты сафизма и превращает многих лесбиянок и онанисток во флагеллянток того или другого рода. ____________________________________________________________________
Guran: Так как у мужчины флагелляция в состоянии удовлетворить половую потребность и сама по себе является главным источником наслаждения, у женщины она обыкновенно служит только средством сделать мастурбацию более приятной и острой. Только в случае особенно порывистого сафизма пассивная жертва его испытывает достаточно сильное страдание, чтобы не обращаться к непосредственному воздействию на свои наружные половые органы. Да и то подобные случаи довольно редки. Можно почти с полной достоверностью сказать, что у лесбиянок, активных и пассивных, практикующих флагелляцию, не только мастурбация постоянно сопровождает последнюю, но играет главную роль. В подтверждение изложенного я приведу несколько фактов, мною лично наблюденных или взятых из вполне достоверных источников. М-м А. В. славилась своей красотой и распущенностью при Наполеоне III. Ходили слухи, что он дал ей тридцать тысяч франков, чтобы присутствовать при ее любовных восторгах со своими собаками. Страстная охотница, она держала свору собак, которые доставляли ей наслаждение не только как охотнице, но и как женщине… Бывали часы, когда она запиралась со своими четвероногими друзьями, превосходно выдрессированными для удовлетворения ее довольно странных вкусов. В то время, как она била одних, другие горячо лизали ее или даже «третировали», как подругу своего рода. Эта барынька, довольно циничная, была даже предметом одной басни: про нее рассказывали, что она любезно предложила себя обществу ученых для производства опытов возможности оплодотворения женщины каким-нибудь животным самцом!.. Заглянув в седую историческую старину, мы встретим там одну похотливую лесбиянку, онанистку и флагеллянтку в лице Елены, жены византийского императора Юлиана Отступника. По словам историка Тацита, [18] она для возбуждения своих чувств приказывала при себе сечь розгами или плетью юных голых галльских невольниц в то время, как другие молодые женщины, чаще даже дети, безнравственно ее ласкали. Мы уже не раз говорили, что Маргарита Валуа, по свидетельству состоявшего при ней генерала д'Арка (полные выдержки о сечении читатель найдет в главе «Странная страсть» сочинения д-ра Дебэ «Физиология брака», в полном со многими дополнениями переводе д-ра медицины А. З-го), была страстная любительница телесных наказаний. Подвергая за серьезные проступки своих фрейлин жестоким наказаниям розгами, она за неважные шалости или даже просто без всякого повода, чтобы насладиться смущением от страха перед розгами какой-нибудь хорошенькой, совсем еще юной вновь назначенной фрейлины, приказывала ее, как изобразил один современный придворный художник, наказывать розгами. Наказывающая девушка была также голая и только в поясе, прикрывающем ее половой орган; как и греческую императрицу Елену, королеву Маргариту в это время, одетую в греческий костюм, окружают две обнаженные молодые девушки и ласкают… Королева Маргарита была очень образованная и, вероятно, читала Тацита, откуда и напала на мысль повторить сцену императрицы Елены… Впрочем, это мое личное предположение… По словам Тацита, императрица Елена находила особенное удовольствие приказывать сечь розгами в своем присутствии молодых галльских девушек, так как они были довольно полные, блондинки и имели чрезвычайно нежную кожу, которая под розгами краснела скорее и сильнее, чем смуглая кожа девушек юга; благодаря этому императрица испытывала более острое сладострастное удовольствие… Конечно, теперь трудно сказать, в какой дозе примешивался садизм во всех подобных развлечениях. Но если внимательно прочесть страницы историка, сообщающего нам вышеупомянутые факты, то можно заметить, что императрица предавалась особенно жестоким развлечениям, когда она злоупотребляла спиртными напитками, тогда как в трезвом виде она была сравнительно умеренной флагеллянткой. Впрочем, нет даже надобности забираться в такие исторические дебри, — стоит только прочитать тайные полицейские дознания или судебные отчеты, чтобы на каждом шагу встретить до невозможности скандальные истории, где матери или мачехи подвергают истязанию своих детей обоего пола под предлогом наказания, а в сущности — для удовлетворения своих похотливых желаний. Луиза Ж., жена углекопа, бездетная, взяла за привычку каждое утро, как только ее муж уходил на работу, брать к себе в кровать находившегося у них на воспитании молодого племянника, мальчика восьми лет. Она занималась с ним разными продолжительными манипуляциями, наслаждалась разными бесстыдными с ним прикосновениями, затем она секла его розгами, впрочем не особенно строго, требуя от него ласк, пока у нее не появлялась сладострастная спазма. Мария Т., поденщица, вдова, пользуется отличной репутацией, часто караулит на выходе из школы мальчиков и, соблазнив некоторых из них игрушками и конфетками, приводит к себе на квартиру, где раздевает их и сечет розгами, а в промежутки при помощи разных предметов мастурбирует себя. Евгения М., нянька, в течение долгого времени сечет детей розгами в отсутствие родителей, заставляет их себя мастурбировать и разными угрозами так запугивает детей, что те не смеют ничего рассказать о ее проделках. Виргиния С., портниха, свою десятилетнюю дочь долго наказывает розгами и часто очень жестоко, привязывая на скамейке и моча во время наказывания розги в уксусе. Во время сечения и после него мастурбирует себя с такой яростью, что с нею происходит настоящий истерический припадок. Леопольдина В., сельская акушерка, чрезвычайно ловко избавляла от тяжести забеременевших молодых девушек. Но необходимым условием она ставила, чтобы девушка предварительно позволила себя подвергнуть продолжительному и чувствительному сечению розгами, которое, как она уверяла своих пациенток, необходимо для успеха операции. У следователя же она призналась, что единственной целью было удовлетворение ее страсти к активной флагелляции. По ее словам, во время сечения она онанировала себя и при этом испытывала такое страшное наслаждение, которое никогда ни один естественный коитус ей еще не доставил. Сестра Евлалия была воспитательницей в одной из школ для мальчиков, содержимых конгрегациями. Ей было поручено наблюдать за мальчиками в возрасте от пяти до семи лет. Отчаянная онанистка и флагеллянтка, она удовлетворяла свои страсти при помощи своих учеников, которым под страхом жестокого наказания розгами невольно приходилось исполнять все ее капризы. Буквально не проходило ни одного урока, чтобы она не вытащила за уши со скамейки по крайней мере одного ученика в соседнюю комнату, где она заставляла его долго кричать и вертеться под ударами розог; затем, не давая ему как следует подвязать штанишки, выталкивала из комнаты, чтобы наедине заняться онанированием себя. В Лондоне в одной из очень известных и посещаемых водолечебниц происходили довольно любопытные сцены скрытой флагелляции. В то время, как для некоторых клиентов все шло нормальным порядком и с соблюдением величайшей скромности, для других, которые были далеко не всегда кокотки, а часто девушки из очень хороших семей, происходила полная перемена декорации. Практиковавший врач, отчаянный флагеллянт, некоторым из своих пациенток делал душ сам собственноручно, направляя бьющую струю на ребра, ягодицы и вообще жирные части тела; затем он производил массаж, прописываемый для полноты реакции в виде ручной флагелляции и даже умеренного сечения розгами. Бесполезно пояснять, что пациентки вовсе не были так глупы, чтобы не раскусить настоящей цели подобного массажа. Но они испытывали полное наслаждение от довольно оригинального лечения, которое для некоторых из них еще дополнялось смелыми прикосновениями, чрезвычайно умело рассчитанными. Последние тем особенно были прелестны, что доктор никогда ни одной из своих пациенток не сознавался, что ими он старается удовлетворить только свое сладострастие, а напротив, постоянно с замечательным упорством утверждал, что они необходимы в интересах восстановления здоровья пациентки. Кто не знает, что большинство массажисток, публикующих в газетах, — не более, как простые онанистки. Но между ними встречаются и массажистки, практикующие настоящий медицинский массаж, но в то же время старающиеся отыскать среди своих действительно больных клиенток таких, которые страдают извращенным сладострастием, но не хотят в этом сознаться, и вот они их удовлетворяют с удивительно искусным лицемерием… Есть немало женщин, которые ни за что в мире не признаются в любви к сафизму, флагелляции, но которые готовы с наслаждением удовлетворить эти скрытые свои страсти при посредстве массажа, являющегося для них простой флагелляцией или даже скрытым онанизмом. Я знал в Лондоне одну массажистку, фамилии которой не назову, — для читателя она не интересна; эта массажистка практиковала настоящий медицинский массаж, но в то же самое время это был замечательный психолог в юбке! Достаточно было ей взглянуть на клиентку, чтобы сразу же угадать, что она могла от нее ожидать, и решить, возможно ли попробовать вызвать у ней развитие скрытых страстей, потворство которым может быть для нее очень прибыльным. Женский массаж часто назначается как успокаивающее средство при нервных болезнях, как укрепляющее средство для лимфатических натур, а также чтобы бороться с перерождением жировых тканей тела или заставить похудеть тучную женщину или имеющую наклонность к чрезмерной полноте. В таких случаях он применяется специально к наиболее жирным частям тела пациентки и сопровождается более или менее сильными шлепками. После первых же ударов при подобной флагелляции опытной массажистке нетрудно заметить, если ее удары и манипуляции вызывают у пациентки сладострастный трепет, и в таком случае от ее ловкости зависит соразмерять их, доводя до высшей степени возбуждения или грубо обрывая… Моя знакомая массажистка не имела соперниц в искусстве превращать сеанс массажа в непрерывное чувственное наслаждение для той особы, которая отдавала себя в ее опытные руки. Впрочем, клиентками ее были преимущественно светские барыни с незапятнанной репутацией, особенно дорожившие ею, а потому они сами и массажистка всегда умели хранить свою тайну… Ни одного неприличного прикосновения, ни одной двусмысленной фразы во время сеанса! Между тем, сладкие вздохи, прерывистое дыхание под ласкающими ударами массажистки были слишком ясны даже для близоруких свидетелей, если бы эти тайные сцены имели таковых. Массажистка заставляла платить по полтора фунта стерлингов (около 15 р.) за какой-нибудь сеанс в двадцать минут и не в состоянии была удовлетворить всех желающих, так велико было их число! В начале своей практики она сама испытала сладострастное удовольствие от своих клиенток, потом появилось равнодушие или даже отвращение к некоторым аномалиям, и с тех пор у ней было только, так сказать, мозговое наслаждение: постараться определить настоящую психологию той особы, которая сладострастно трепетала под ее растираниями и шлепками. Одна очень высокопоставленная дама взяла ее к себе на постоянную службу, и та пробыла при ней около восьми лет. Впоследствии, через много лет, я случайно встретился с этой массажисткой. Ей было уже под шестьдесят лет, и она бросила свою специальность, давно наживши большое состояние. Ее наблюдения отличались замечательной точностью и тонкостью. Вот, например, некоторые из них: «У мужчины воображение возбуждается под ударами розог или руки, тогда как у женщины кожа, очень нечувствительная, становится восприимчивой к ударам, только если у нее работает воображение в известном направлении… Вообще мысль о сечении пугает большинство женщин, и на таких женщин сама флагелляция часто не производит ровно никакого впечатления как в отношении боли, так и в отношении сладострастия. Женщины, испытывавшие сладострастное удовольствие, постоянно закрывали глаза в минуту моих ласк, а мои шлепки, видимо, доставляли им полное наслаждение. Для некоторых требовалось, чтобы сладострастное наслаждение возрастало у них медленно, сначала при помощи легких дуновений, потом ручных прикосновений, сперва очень слабых, но все более и более усиливавшихся, до того, что растирания и шлепки, становившиеся очень сильными, почти жестокими, следовали теперь уже беспрерывно… Другие же, наоборот, испытывали наслаждение от неожиданных сильных ударов, чередовавшихся с едва заметными прикосновениями. У них сладострастное наслаждение возникало именно от неожиданности удара, от ожидания его, а также от его непродолжительности, — продолжайся удары непрерывно и долго, наслаждение сменилось бы неприятным чувством. Встречаются женщины, испытывающие высшее сладострастное наслаждение, когда касаются их бедер. Троньте их ниже талии, по покатости крупа, и вы увидите, как они покраснеют от удовольствия!.. В каждой женщине, даже такой, которая не имеет ни малейшего понятия о сафической любви, таится бессознательная лесбиянка, — активная или пассивная. Я узнавала тех и других, смотря по тому, как изгибалось их тело под давлением моих рук. У первых ляжки как бы вдавались вовнутрь, все их тело подавалось вперед, совершенно инстинктивно, как это делает мужчина во время обладания женщиной. Тогда как у вторых круп поднимался, подражая невольно движению при коитусе противоположного пола. У меня была клиенткой одна маркиза, женщина страшно высокомерная, не удостаивавшая даже кивком головы при входе; но когда я уходила, она каждый раз горячо жала мне руку и всегда немного прибавляла против условленной платы. Будь у нее любовники, она на них потратила бы все до последнего гроша; к счастью для кошелька ее мужа, она была честная женщина». Страсть к флагелляции есть половое извращение, наблюдающееся как у субъектов гетеросексуальных, так и гомосексуальных. Активная флагелляция заменяет коитус, который нельзя совершить вследствие внешних препятствий, или она удовлетворяет сладострастие, которое не было удовлетворено нормальным совокуплением. В пассивной флагелляции субъекты, страдающие импотенцией, нередко находят средство, могущее оживить их половую способность. Известно, что половое возбуждение может быть вызвано раздражением нервов седалищной области при помощи флагелляции или трением. Нередко замечали, что наказанные розгами мальчики имели поллюцию во время самого наказания или тотчас же после него. Особенно часто у них член приходил в состояние возбуждения. Пассивная флагелляция заменяет, как и активная, иногда нормальный коитус. Она способна, как я уже сказал, вызвать половое возбуждение. Последнее подтверждается следующими историческими фактами. В XIII и XIV веках существовали секты флагеллянтов. Сектанты ради покаяния и для умерщвления плоти секли себя собственноручно, думая, благодаря этому, сохранить целомудрие, рекомендовавшееся церковью, освободив свой ум от господства над ним чувств. Вначале церковь относилась довольно благосклонно к этим сектам и помогала их распространению, но потом обнаружилось как раз обратное — флагелляция именно возбуждала половую чувственность, что подтверждалось многочисленными скандальными фактами; тогда церкви пришлось, в конце концов, выступить с осуждением флагелляции. Вот факты, взятые из жизни Марии де Еоцци и Елисаветы де Жентон. Эти две героини флагелляции доказывают вполне, какое возбуждающее действие производят розги и плетки на половую чувственность. Первая девушка, из очень хорошей семьи, была монахиней ордена камерлистов во Флоренции, в 1580 году она пользовалась громкой известностью, благодаря своим флагелляциям; она даже за это удостоилась чести быть цитированной в анналах. Для нее было величайшим счастьем, если настоятель монастыря велел завязывать ей руки на спину и сечь ее розгами по обнаженным ягодицам в присутствии всех сестер монастыря. Телесные наказания, которым она подвергалась с самого раннего детства, окончательно расстроили ее нервную систему, и вряд ли какая-либо другая героиня флагелляции испытала столько унижений, сколько эта девушка. Во время галлюцинаций, которыми она страдала, ей виделись любовные сцены. Внутренний огонь угрожал сжечь ее, и она кричала часто: «Довольно! Не давайте пожирающему меня огню сжечь меня совсем, — не о подобной смерти я мечтаю, — она сопровождалась бы слишком сильным блаженством и наслаждением!» Так длилось довольно продолжительное время. Но дьявол рисовал ее воображению самые сладострастные и похотливые сцены, так что она не раз была готова потерять невинность! То же самое происходило и с Елисаветой де Жентон. Из этой флагелляция сделала самую бесшабашную вакханку. С нею случались припадки, достигавшие невероятной силы, когда она, возбужденная необычайной флагелляцией, воображала себя соединившеюся со своим идеалом; в подобном состоянии она испытывала такое высокое блаженство, что кричала: «О, любовь, о любовь бесконечная, о любовь! А вы, земные создания, повторяйте все вместе со мною: любовь! любовь!» Мы уже сказали, что пассивная флагелляция очень близко подходит к мазохизму. Часто субъект стремится достигнуть полового возбуждения — эрекции члена для совершения с подругой нормального совокупления — при помощи флагелляции как высшего унижения по человеческим понятиям. Я лично знал одного господина, который мне признавался, что он не любил самую боль наказания розгами, которому, часто довольно серьезно, подвергала его подруга, но ему доставляло наслаждение и вызывало эрекцию члена, позволявшую совершить нормальный коитус, часто само назначение ему наказания розгами и все приготовительные действия. Почти всегда требовалась со стороны подруги, не знавшей, конечно, таких подробностей, особенная настойчивость, чтобы довести дело до конца и подвергнуть его наказанию, нередко довольно серьезному, так как подруга его была с наклонностью к садизму. Бывало, что, лежа с подругой в кровати, он не мог добиться эрекции члена, и она, рассерженная, говорила строго: «Ты, кажется, выведешь меня окончательно из терпения; я вот привяжу тебя на столе и так выпорю розгами, что ты дня два не сядешь!» Почти всегда эти слова производили магическое действие, и эрекция являлась. Конечно, подруга это заметила и прибегала всегда к такому средству в критических случаях, когда желала скорее акта. Редко ей приходилось привести угрозу в исполнение. В таких случаях она наказывала всегда особенно больно и всегда заканчивала наказание угрозой, что «если через полчаса не будешь молодцом, то опять выпорю вдвое больнее!» Но, по словам моего пациента, два раза никогда не приходилось его наказывать, так как он всегда был в назначенный срок «молодцом» и исполнял желание строгой подруги. Подобные же феномены наблюдаются и у лиц гомосексуальных. Д-р Молль сообщает по этому поводу следующий факт: — Один господин, страдающий половым извращением, которого я знаю и который находится в связи с другим таким же больным, часто испытывает желание, чтобы его любовник обращался с ним грубо, для этого он старается возбудить у него ревность, чтобы добиться своей цели. «Маленькая сцена ревности, — рассказывал он мне, — возбуждает страшно моего возлюбленного, и она заканчивается побоями; но побои от него доставляют мне величайшее наслаждение. Когда мой друг бьет меня, я иногда просто готов упасть в обморок от испытываемого сладострастного наслаждения». Я лично знаю тоже одного извращенного, который не испытывает полового удовлетворения, и у него не бывает истечения семени с наслаждением, если мужчина, с которым он имеет сообщение, не трет ему щеткой спину до крови; без этого для него нет удовлетворения. Подобных наблюдений немало было оглашено в специальных медицинских журналах. Д-р Лидстон знал одного интеллигентного мужчину, у которого половое возбуждение являлось только после сильнейшего наказания розгами по обнаженным ягодицам. Есть очень немало женщин, страдающих мазохизмом, выражающимся в жажде флагелляции. Многие из них умоляют мужей или любовников избавить их от телесного наказания, как будто они испытывают ужас, а в действительности весьма часто они желают быть высеченными в минуты страсти. Флагелляция, которой добиваются женщины, толкает часто их на желание разыгрывать роль мужчины, и они обладают подругой с тем большею горячностью, чем флагелляция их была суровее и продолжительнее… Вот еще один случай, лично мне известный. Августина Г., высокая и красивая девушка двадцати пяти лет, пошла по торной дорожке с шестнадцати лет. Вначале она имела несколько приличных любовников, но потом пала очень низко, стала пьянствовать. В это время она сошлась с одним человеком, на вид довольно приличным, удивительно изворотливым, страшно ленивым, научившим ее очень ловким штучкам, дававшим порядочные доходы, которыми он пользовался. С этих пор Августина стала меньше пить и зажила припеваючи, так что все женщины в ее квартале были просто поражены. Они знали, что она страшно нуждалась, эта дылда-брюнетка, обожательница ликеров, отдававшаяся какому-то подозрительному первому встречному, который, несмотря на ее покладистость, молодость и хорошенькую мордочку, оскорблял и обворовывал ее. Августина теперь имела свою квартиру с собственной обстановкой и даже свою прислугу. Она охотилась только за господами и почти никогда не возвращалась без добычи. В чем разгадка? Уж не заслужила ли она премию, обещанную Сарданапалом тому, кто выдумает новое наслаждение? Понятно, что завистливые души стали подозревать ее в каких-нибудь тайных пороках. Ее обвиняли в том, что она предается порокам, от которых покраснел бы даже житель Содома и Гоморы. В этом отношении они жестоко ошибались. Порок раздражает нервы, от него дурнеют, а Августина выглядела совсем свеженькой и красивее, чем когда-либо. Каким же это способом ей удавалось заставлять мужчин делать ей хорошие подарки, не растрачивая своих прелестей? Красивый мот, ее новый друг, заметил, что уличные любовники — большею частью люди уже изрядно поистаскавшиеся, ищущие главным образом чего-нибудь нового для возбуждения своих утомленных половых органов… Ну, а Августина обладала замечательной пластикой и особенно великолепно развитым и красивым крупом; его-то сутенер и посоветовал своей подруге эксплуатировать. Первые уроки флагелляции были даны ей лично им самим, но он упустил одно из вида — что от розог на теле появляются довольно некрасивые следы. Кроме того, Августина жаловалась, что ласки розог слишком для нее тяжелы… Приходилось поискать что-нибудь другое; тогда он смастерил особую плетку из резиновых, диаметром в полтора сантиметра дутых трубочек. Плетка была из пяти хвостов. После ударов не оставалось следов на теле. Боль тоже была ничтожная или почти ничтожная. С этого времени наша красавица заставляла своих случайных поклонников сечь ее, ни один из них не отказывался исполнить этот ее каприз. Августина так ловко извивалась крупом во время сечения, что все пороли ее с особенным удовольствием и испытывая большое наслаждение, так что, когда приходилось расплачиваться, никто не жалел заплатить хорошо девушке, позволявшей себя так сильно пороть! Она во время наказания была так грациозна, с таким удовольствием позволяла любоваться своим покрасневшим крупом, что иногда это подталкивало флагеллянта в свою очередь просить и его подвергнуть сечению, но хитрая девица в таком случае брала хорошие березовые розги и секла так сильно, что тот вскоре просил ее прекратить и платил щедро, думая, что и она была должна так же страдать, когда он ее сек. Иногда она пускала в ход другую штуку, если замечала, что субъекта можно поймать на удочку. По совету все того же своего сутенера, она приобрела якобы художественное биде, роскошно разрисованное. Этот инструмент был разбит на несколько кусков и искусно склеен, но довольно слабо и совершенно незаметно. Временный поклонник, которому она любезно предлагает сделать свой туалет в ее кабинете, конечно, для обмывания усаживается на стоящее на виду биде, которое в ту же секунду разваливается на кусочки, и он летит на пол страшно сконфуженный… Разбитое биде никуда теперь не годится. Августина в сопровождении горничной на шум вбегает и участливо справляется, не поранил ли себя господин. Потом с глазами, полными слез, произносит: — Художественная вещь… дорогая память!… При этом она начинает уже рыдать. Еще секунда и она поклялась бы, что биде досталось ей от матери! — Не плачьте, — говорит тот, — я вам куплю другое. — Такого не найти больше! — Тогда я вам заплачу за него! На другой день утром наивный посетитель оставляет за разбитое вечером биде три фунта стерлингов (около 30 р.). _______________________________________________________________
Guran: -ИСТОРИЯ РОЗГИ- Дж.Глас Бертрам ГЛАВА XVIII Телесные наказания женщин на Востоке Хотя торговля рабами строго преследуется в Азии и в Африке, торговцы, поставщики для турецких гаремов, находят средства добывать человеческое мясо к услугам азиатских пашей. В прежние времена владетельные особы содержали особых комиссаров, объезжавших Грузию и Кавказ вообще с целью похищения девушек, славившихся своей красотой, — для снабжения ими гаремов вышеупомянутых особ. Так как подобный варварский способ в наше время не практикуется, торговцы рабынями прибегают к другим средствам: они по прежнему охотятся за человеческой дичью, но вместо силы теперь пускают в ход обольщение, прельщая молодую девушку более или менее значительной суммой денег и стараясь уговорить ее бросить своих бедных родителей, чтобы жить в роскоши и безделье. Нередко также и родители продают своих дочерей этим торговцам человеческим телом. Но так как громадное большинство таких девушек без всякого образования и очень невоспитанные, покупатели отправляют в особые учреждения, нечто в роде пансионов, где опытные женщины обучают их манерам и уменью держать себя в предстоящем им новом положении; благодаря этому ценность их значительно возрастает против того, если бы их продать немедленно после покупки. Подобные воспитательные пансионы существуют, главным образом, в Малой Азии и Аравии, они представляют как бы склады женщин, черных и белых, всевозможных рас, — в распоряжении богатых мусульман. Подобные учреждения могут быть посещаемы довольно свободно даже европейцами; за несколько золотых монет допускают осматривать эти оригинальные пансионы, обыкновенно устроенные с большой роскошью, так как нередко их посещают очень богатые особы — с целью лично выбрать женщину. В таких учреждениях женщины считаются рабынями, а потому обращаются с ними очень строго. Разве не необходимо, чтобы будущий господин нашел полное и беспрекословное послушaние в той, которую он покупает для своего наслаждения? Вот почему, если которая-либо из них в чем-нибудь провинится, то она немедленно передается в руки евнухов, которые наказывают ее телесно. В таком доме каждая рабыня спит на досках, покрытых только ковром, говорит корреспондент газеты «Стандарт», который провел четыре дня за большие деньги в таком учреждении и имел возможность наблюдать все порядки, на колени ей на ночь одеваются особые колодки, чтобы она привыкла спать неподвижно и не могла впоследствии будить своего будущего господина. Утром эти колодки снимаются. После этого их всех одновременно гонят в особую комнату, где в полу понаделаны дыры, предназначенные для удовлетворения естественной потребности, которая удовлетворяется ими всеми одновременно. После того, как они удовлетворили свою естественную потребность, их ведут в умывальную комнату, где их тщательно массажируют, а затем сажают в довольно горячую ванную; по выходе из которой они поступают в распоряжение педикюрш и маникюрш, которые служат им в то же самое время и горничными, причесывающими и одевающими их. Если которая из рабынь заслужила своим поведением награды, то ей позволяют спать без колодок или даже с подругой, с которой она может забавляться разными чувственными наслаждениями, которые, для развития в ней сладострастия, сильно поощряются. Наказания бывают исключительно телесные и очень жестокие; тут можно встретить самую варварскую утонченность с чисто дьявольской жестокостью. Для наказаний имеется особая комната. В ней находятся всегда наготове всевозможные орудия наказания: ременные плети, веревочные плети, длинные прутья, лежащие в воде, для сохранения гибкости, волосяные щетки, стальные цепочки, снабженные более или менее тяжелыми гирями и т.д.; посреди комнаты стоит скамья, на которой наказывают, довольно широкая и снабженная кольцами, крючками, веревками, ремнями; один вид подобной скамьи наводить ужас… Обыкновенно за небольшой проступок дается не более двадцати ударов по обнаженному телу розгами или плетью, — главное при наказании, чтобы ни по одному месту тела не пришлось два удара и кожа не была бы повреждена. За более важные проступки подвергают всевозможным истязаниям, продолжая заботиться о целости кожи. Подвергают и значительно большему числу ударов розгами или плетью, но тогда, опять же с целью сохранения кожи, секут через мокрые простыни, которые во время наказания меняют несколько раз. После двадцатого удара или вообще после окончания наказания розгами или плетью наказанную относят в соседнюю ванную комнату, где ее немедленно погружают в холодную ванну. При корреспонденте, находившемся в соседней ванной комнате и наблюдавшем через отверстие, наказывали трех провинившихся женщин. Наказание происходило в присутствии владельца дома и производилось тремя евнухами. Наказанных приводили по очереди. Все они послушно ложились на скамью и вообще давали все делать с собой перед наказанием, но во время наказания неистово кричали… Вот описание экзекуции: «Первой привели наказывать девушку совсем ребенка еще. Она была в одной рубашке. Около скамьи стоял с розгами в руках один евнух и часто ими зловеще свистел в воздухе. Девушка, видимо, что-то хотела объяснить, но ей не дали и два евнуха быстро уложили ее на скамейку и привязали. Было удивительно грустно смотреть на обнаженную девушку, лежавшую привязанной на скамье. Как только евнухи привязали ее, то отошли в сторону. К ней близко подошел владелец и стал что-то скоро говорить… Евнух с розгами отошел на шаг от скамьи и смотрел, как собака, в глаза владельцу. Затем, вероятно, тот велел начать ее сечь, потому что евнух свистнул розгами в воздухе и ударил по телу. Свист резкий, отвратительный. Раздался нечеловеческий крик и на теле легла красная полоса. Через каждые пять ударов евнух переходил на другую сторону скамьи, меняя при этом каждый раз розги. Считал удары другой евнух. Мгновение между ударами казалось мне целым часом. Когда ей дали двадцать ударов, то евнухи быстро отвязали девушку, она встала и стала что-то говорить владельцу. Все время, пока ее пороли, она неистово орала односложными звуками, произнося какие-то слова между ударами… Когда она встала и стала говорить, то лицо у нее было бледное-бледное, видимо она силилась улыбнуться, но у нее выходила какая-то жалкая гримаса. По знаку рукой владельца, ее увели и через несколько секунд привели другую. Эта была высокая, уже вполне сформировавшаяся девушка черкешенка. На ней лица не было… Девушку заметно колотила дрожь, она как-то беспомощно оглядывалась, словно затравленный заяц… Владелец несколько раз повторил громко одно слово, — переводчик перевел корреспонденту, что он говорить ей „ложись». В это время один евнух, уходивший, вернулся с двумя простынями, намоченными в воде. По объяснение переводчика, значило, что ее будут очень строго наказывать… Но она не ложилась, тогда два евнуха взяли ее, подняли на руки, положили на скамейку и привязали. Владелец опять сказал что-то, оказавшееся приказанием дать ей двести ударов. Даже переводчик сказал: «Больно много, — большая вина у нее!» Снова свист, дикие крики, причитания в промежутки между ударами, теперь полос не было видно, а только судорожные вздрагивания тела. Эта наказанная сама уже не могла встать со скамьи, — ей помогли евнухи, которые и увели ее, поддерживая… Наконец, привели третью, приблизительно такую же девушку, как вторая. Эту не раз ложили на скамейке. Она была подвергнута истязанию грудей, после этого наказана на скамейке плетью и, как и две ранее наказанных, посажена в холодную ванну. Последняя, во время истязания, впала в обморочное состояние…» Мы уже сказали, что при всех истязаниях стараются причинить как можно больше мучений, не повреждая кожи. По словам того же корреспондента, очень часто наказывают провинившуюся девушку еще так, раздевают ее донага, ставят спиной к колонне в комнате или стене, связав кисти рук, поднимают их вверх и привязывают за руки к стене так, чтобы один локоть закрывал лицо, ноги наказываемой привязывали к кольцам в полу и в таком положении владелец или евнух наказывают ее розгами по передней части тела. Так как эта часть тела особенно чувствительна, а наказание производится обыкновенно довольно жестоко, то редко когда несчастная выносит назначенное число розог, не потеряв от боли сознания; но ее тогда приводят в чувство и затем опять продолжают драть, пока не дадут сполна назначенное число ударов. Правда, подобному наказание подвергают за более важные проступки, как например — за побег, на которых не действуют другие наказания, за покушение к побегу, потерю невинности, при чем за последний проступок всегда наказывают, не щадя кожи и нередко засекают на смерть. За побег обыкновенно подвергают подобному наказанию после жестокого истязания и наказания по задней части тела, после выхода из ванной… Корреспонденту удалось купить в Бейруте рисунок, изображающей наказание подобным способом девушки владельцем подобного склада рабынь. ____________________________________________________________________
Guran: -ИСТОРИЯ РОЗГИ- Дж.Глас Бертрам ГЛАВА XIX Телесные наказания женщин в Испании По словам известного испанского историка Кольменара, в средние века в Мадриде, существовали процессии флагеллянтов, о которых я говорил в первом томе. В церемониал этих процессий входило столько же религиозного, сколько и любовного отношения к женщине. Но я предпочитаю предоставить слово самому историку. Вот что он пишет: «В этих процессиях принимали участие все кающиеся или флагеллянты, стекавшиеся со всех кварталов города. На голову они надевали очень высокий, белый полотняный колпак в виде сахарной головы, с передней части его спускалась широкая полотняная полоса, которая закрывала лицо. Среди участвующих, конечно, были лица, подвергавшие себя публичной флагелляции, движимые чувствами действительной набожности; но другие практиковали ее, чтобы угодить своим любовницам; подобная галантность была совершенно оригинальной и неведомой другим народам. Эти милые флагеллянты надевали белые перчатки и такого же цвета ботинки, рубашку, рукава которой были украшены лентами, на голове и на плаще была лента любимого цвета. Они бичевали себя по вполне определенным правилам веревочной плеткой, на концах хвостов которой были вплетены кусочки стекла. Тот, кто сек себя с большей силой, считался более мужественным и достойным большого уважения. Эти странные влюбленные, проходя под окнами своих дульциней, наносили себе более сильные удары. Но в то же время все эти флагеллянты выражали свое восхищение и перед встречными женщинами, особенно если они были хорошенькие, в таком случае они старались, чтобы несколько капель их крови попало на них. Если даме нравился флагеллянт и она хотела отнестись благосклонно к его ухаживанию, она поднимала свою вуаль. В те времена многие жены находили, что из-за телесного наказания, которому подверг ее муж, не стоит особенно огорчаться. Некоторые из них даже находили удовольствие в этих побоях. Муж, бьющий жену, доказывает, что он дорожит ею, иначе он не старался бы ее исправить наказаниями. В то время подобного взгляда придерживались почти все народы. Раньше, когда на жену смотрели почти как на рабыню, дело обстояло совершенно иначе: за малейшую провинность муж приказывал сечь ее своей прислуге и, вероятно, подобное унижение не доставляло ей большого удовольствия. По видимому, в Испании мужья или любовники, приказывающие пороть своих жен или любовниц, не пользовались от них за то большим уважением, если судить по рассказу знаменитого Сервантеса — «Ринконет и Картадийо». «…Только что Мониподио, капитан королевской гвардии, начальник караула, собрался поужинать в компании двух веселых молодых дам, как в дверь сильно постучались. Мониподио прицепил шашку и, подойдя к двери, грозно спросил: «Кто там?» — Никто, это я только, Ваше Высокоблагородие, Фагарот — караульный, — пришел доложить вам, что вот тут стоит девушка — Юлия Каригарта, вся растрепанная и в слезах, как будто с ней приключилось ужасное несчастье. Действительно, за дверью слышались женские всхлипывания. Услыхав их, Мониподио отворил дверь. Он приказал Фагароту вернуться в караульный дом и в другой раз не сметь так громко стучать в дверь, что тот обещал исполнить… В то время как Мониподио отечески журил караульного за слишком сильный стук в дверь, в комнату вошла Каригарта, девушка из разряда тех же особ, с которыми капитан собирался весело провести время. Волосы у нее были распущены, лицо все в синяках, и, лишь только она вошла в комнату, как упала на пол… 06е гостьи капитана бросились ей на помощь. Облив лицо водой и расшнуровав ее, они увидали на груди тоже много синяков. Как только девушка пришла в себя она стала кричать: — Да поразит Правосудие Бога и короля этого бессовестного разбойника, труса, мошенника, которого я уже не раз спасала от виселицы, хотя у этого молокососа еще молоко не обсохло на губах. Что я за несчастная женщина! Посмотрите на меня, — я потеряла свою молодость и красоту ради такого негодяя и неисправимого бездельника! — Успокойся, Каригарта, — сказал Мониподио, — я, ведь здесь и готов оказать тебе полное правосудие. Расскажи, в чем дело. Ты потратишь на свой рассказ больше времени, чем я на наказание твоего обидчика. Скажи, ты серьезно с ним поссорилась и хочешь, чтобы я за тебя отомстил ему, тогда скажи только слово… — Поссорилась! Я бы очень была рада только поссориться! Я скорее готова отправиться в ад, чем сесть с таким мерзавцем за один стол или лечь с ним вместе в кровать! И подняв платье до колен, даже немного выше, она показала свои ляжки, которые были все в грязи и синих полосах, затем продолжала: — Вот полюбуйтесь, как меня отделал этот негодяй Реполидо, который обязан мне больше своей матери! И вы знаете за что? Разве я дала ему малейший повод? Ровно никакого! Он избил меня за то только, что проигравшись до последнего гроша, этот разбойник послал ко мне Кабрило, чтобы я прислала ему тридцать реалов, а я дала только двадцать четыре. И одному Богу известно, как тяжело они мне достались! Вместо того, чтобы отблагодарить меня, он решил, что я точно украла из той суммы, которую он надеялся получить в своем пылком воображении… Сегодня утром он увел меня в дальние поля, что за королевскими садами; там под одним каштановым деревом раздел меня совершенно донага и, сняв с себя свой ременный пояс, не смотря на мои мольбы и крики, стал безжалостно пороть меня им по чем попало; он даже не снял с пояса пряжек!.. Драл он меня до тех пор, пока я не потеряла сознание. Вот полюбуйтесь на следы такой ужасной порки!.. Мониподио обещал, что обидчик будет жестоко наказан, как только его разыщут и приведут сюда. — Не бойся, Каригарта, у меня длинные розги и я шкуру ему спущу! Одна из барышень, гостей капитана, стала также утешать Каригарту и говорить ей: — Я бы многое дала, чтобы со мной случилось подобное с моим другом; не забывай Каригарта, что кто сильно любит, тот сильно и наказывает! Когда наши бездельники секут нас или просто колотят, — значит они нас любят… Сознайся, после того, как он тебя избил до полусмерти, я уверена, он тебя приласкал разочек? — Как, разочек?! Да ты очумела! Он уговорил идти домой и мне даже показалось, что у него были слезы на глазах после того, как он меня так жестоко выпорол.» Инквизиция! Вот слово, при произнесении которого у вас, невольно в воображении рисуются картины самых жестоких сцен! Мы знаем, как изобретателен был ум по части пыток. Китайцы, как известно, считающиеся мастерами по части причинения страданий преступникам, не в состоянии были изобрести решительно ни одного самого ужасного истязания, которое не было бы в ходу в страшных тюрьмах, где были заключены еретики. Инквизиционные суды возникли в латинской Европе, где католицизм торжествовал свою победу помпой и роскошью своих религиозных церемоний. В течение долгих веков, благодаря ему, в набожных городах разносился запах горелого человеческого мяса. Ведь каких-нибудь всего полтораста лет назад людей жгли на кострах! В своем труде я не собираюсь вовсе говорить подробно о пытках в тюрьмах Инквизиции. Пабло Воиг и Павел де Сен-Виктор, особенно последний, в своем замечательном сочинении «Люди и Бог», говорят о флагелляции в Испании. Последний рассказывает разные подробности о сектах флагеллянтов и дает вообще много подробностей о флагелляции с сладострастной целью. Что касается до Пабло Воиг, то он сообщает, что в 1640 году, на одной из городских площадей города Мурсии была публично наказана розгами маркиза Мерседес Ажийо. Ее секли, предварительно раздев донага, что вызвало громадный скандал во всей Испании, где подобные наказания не производились публично, чтобы не оскорблять высокого целомудрия испанцев. Кальвинист Базер, из Цюриха, известный своими проповедями против пьянства и незаконных связей, рассказывает, что однажды ему пришлось быть в городе Саламанке. Его внимание было поражено встреченной им процессией с осужденными женщинами. Тут были все совсем молоденькие девушки, смуглые, с блестящими от слез глазами, большею частью еврейки. Почтенный философ полюбопытствовал узнать, к какому наказанию они приговорены. Ему сообщили, что их везут в монастырь «Девичий», где их будут наказывать розгами, при чем во время наказания монашенки будут петь духовные песни, подходящие к грехам этих еретичек. Вольтер сообщает тоже, что иногда секли розгами под аккомпанемент церковного органа. Вообразите, до чего человек мог додуматься, чтобы пороть розгами под орган или пение духовных песен! Правда, это хоть немного нарушает монотонность подобных церемоний и все-таки дает известный местный колорит наказаниям розгами в древней Иберии. Но наказание розгами, которому подвергали провинившихся девушек в «Девичьем монастыре» было вовсе не такое, чтобы можно было шутить. Дело не ограничивалось тем, что было поднято несколько женских юбок и отшлепано несколько женских крупов. Нет, тут лилась кровь, в цвет которой окрашено кардинальское облачение, из комнаты, где наказывали девушек, неслись отчаянные крики от истязаний, которым их подвергали. Монаха, вооруженного розгами или плетью, ничто не способно было смягчить — ни молодость, ни красота еретички-девушки. Привязанная к позорному столбу или растянутая на скамье, девушка должна была оставить всякую надежду; ей не предстоит вынести известное число ударов розгами или плетью… Ее будут пороть даже не до тех пор, пока устанет монах-палач, а пока кровь не польется ручьем, пока она не умрет… Эти молодые женские тела, извивающиеся под ударами розог или плетей подобно змеям, представляли ужасное зрелище. Вы напрасно станете искать в глазах секущего монаха малейшего признака сожаления… Он совершенно равнодушен, как машина, бездушная даже к прелестям самым секретным, которые обезумевшая от боли девушка выставляет на показ без всякого стыда… Еще на днях (в октябре 1909г.), под давлением католических монахов, был расстрелян невинный патриот Феррера, настаивавший на том, чтобы народная школа была светской и не находилась в руках монахов. Гнусный поступок испанского правительства вызвал негодование во многих странах. Во Франции и Италии произошли забастовки, народные манифестации, окончившиеся столкновениями с полицией; были даже убитые и раненые с обеих сторон. В Испании, где католицизм проникает всюду и проявляет часто совсем неуместное своевластие, не все обстоит благополучно среди этого наиболее преданного народа. История знаменитого Антония Переца и его сотоварища Филиппа II представляет одну из самых кровавых страниц, которую только превосходит история завоевания Южной Америки. Это было время полного торжества розог и плетей, за которое расплачивались несчастные туземцы. Я не считаю себя компетентным описывать все тогдашние трагедии или пытки. Могу только заметить, что даже в наше время, до войны Испании с Северо-Американскими Соединенными Штатами, иезуиты являлись полными господами на острове Куба и не стеснялись подвергать телесному наказанию кого угодно. В газете «Таймс» была подробно рассказана история, как две молодых девушки-негритянки, виновные в том, что попались на глаза монаху в довольно легком одеянии, были, по приказанию монаха, схвачены и приведены в монастырь иезуитов, где их раздели, растянули на скамейке и наказали розгами настолько жестоко, что они потеряли сознание. Мало того, монахи заставили перед их окровавленными телами дефилировать негритянских мальчиков и девочек. Наглядное обучение, сказали бы педагоги! Но возвратимся к Инквизиции, продолжавшейся много веков, в течение которых женщин секли потому что телесные наказания были вообще в тогдашних нравах, а также потому, что на подобные истязания смотрели как на одно из тысячи средств пытки. Но изобретательность пытальщиков не остановилась на нем, и они придумали для евреев такие ужасные истязания, которые только могли зародиться в их развращенном воображении. Тело допрашиваемых с «пристрастием» (под пыткой) женщин всегда подвергалось истязаниям, которые нередко вдохновлялись далеко нецеломудренной жестокостью. Не трудно представить себе, как должно было возбуждать умы, извращенные половым воздержанием, зрелище обнаженных и обезумевших женщин. Отсюда до удовлетворения своего возбужденного сладострастия оставался один шаг, который довольно часто переступался, в чем легко убедиться, если не полениться порыться в мемуарах современников. Среди испанских девушек, наказанных телесно, я могу указать на Консепцию Нунец. Случай с этой совсем юной барышней настолько типичен, что перед нами, как живая, встает вся эта бурная и кровавая эпоха. Передавая этот случай, я постараюсь, по возможности, сохранить местный колорит языка историка Жуанеса, у которого я его беру. Консепция Нунец. Лишь только вечерняя прохлада спускалась на апельсиновый лес и воздух наполнялся резким ароматом бергамотов, Консепция Нунец шла в церковь, где долго перед ликом Мадонны молилась за упокой усопших. Это была маленькая деревенская церковь, освещавшаяся несколькими свечками, криво поставленными в паникадила на хорах. Завернувшись в свою черную мантилью, Нунец преклоняла колена перед алтарем, рассыпав на плитах лепестки из розы, приколотой в ее черных, как смоль, волосах. Консепция, дочь мясника Антония Нунец, была самая красивая девушка в своей деревне, — маленькой деревушке на берегу Средиземного моря. Вся деревня жила добычей от моря и почти все жители были рыбаки. Девушки не отличались недоступностью, были веселы и занимались …, на счет их добродетели ходили самые неблагоприятные слухи. Они не выходили замуж, так как, обыкновенно, растрачивали «капитал» честной девушки. Достигши семнадцати лет, они поступали в какую-нибудь труппу странствующих актеров или отправлялись в Мадрид, где поступали в дома терпимости. Морской воздух, ветер с гор и аромат апельсиновых рощ придавали их смуглым, золотистым телам эластичность вполне спелого плода, запах которого сводил с ума сердца мужчин. Бесспорно самой прекрасной между ними была Консепция Нунец. Высокая и дородная, с талией более тонкой, чем обыкновенно у испанок, она соединяла с прелестью своего соблазнительного стана еще грациозное личико с правильными чертами. Стоило раз увидать ее глазки, большие и темно-синие, ее розовый ротик, где ряд зубов походил на жемчужины в атласном розовом футляре, как вы безнадежно погибли и готовы были продать свою душу Сатане. Консепция отлично знала, какое очарование она внушала мужчинам. Она походила на те тропические деревья, которые соблазняют своей тенью и плодами усталого путника и причиняют смерть раньше, чем он отведает их. Она уже знала тайну любви, — еще будучи совсем маленькой девочкой она любопытными глазенками смотрела вместе со своим другом, таких же лет мальчиком, как бык выражал свой любовный восторг, крепко обнимая корову. В четырнадцать лет, уже совсем пленительная женщина, она стала любовницей одного восемнадцатилетнего матроса, погибшего вскоре во время бури в море. Консепция ходила молиться за упокой души своего возлюбленного в крошечную деревенскую церковь, где Мадонна осушала слезы всех верующих. Но новая любовь заставила забыть прежнюю. Красавица брюнетка познала другие объятия. Она была на верху блаженства, когда близко сошлась с одним мясником, красивым, как Антиной. С этих пор Консепция была похожа на ядовитый цветок, один аромат которого убивает; мужчины дрались из-за нее, и палки с ножами были в ходу круглый год. Ревность разделила молодых мужчин, которые сердца свои бросили к ногам красавицы девушки; а она раздавала свои благосклонные взгляды направо и налево, как бы пронзая ими грудь, так как из-за них обыкновенно происходили драки на ножах. «Мюжер. [19] У нее в глазах кинжалы, а мы перед нею, как годовалый бык перед шпагой тореадора»! — говорил Мануило Карриес, самый высокий, самый сильный и самый богатый из рыбаков побережья. И этот ловкий и здоровый, как юный бог, малый любил Консепцию, но она не любила его, или, по крайней мере, этого не было заметно. Когда она черпала воду из колодца, делая своим телом сладострастные колебания, которые положительно приводили в исступление всех мужчин, она видела, что в тени за ней следит пара черных глаз, как дикое животное следит за барашком, пришедшим на водопой. Консепция не боялась нисколько. Она хохотала от души, показывая при этом свои очень маленькие зубы и розовые десны. — Эй, Мануило, напрасно прячешься, я тебя видела… Ты все еще меня любишь? Влюбленный, пойманный, с досадой скрывался в чаще кактусов и алоэ, выражая свое бешенство ударами ножа в стволы деревьев. Иногда, после жестокой внутренней борьбы, когда он сознавал себя побежденным, он робко подходил к молодой девушке, улыбающейся и смотрящей на него благосклонно. — Когда же ты меня полюбишь? — Когда? Вот забавный вопрос! Нет, ты подумай, разве я обязана тебя любить… А между тем, ты мне далеко не противен, нет ты мне не противен. Я полюблю тебя, как только сделаешься тореадором! Это означало тоже самое, что никогда, так как бедный Мануило не имел ни малейшей склонности к трудному искусству борца с быками. Он возвращался домой разбитый, удрученный и полный ненависти ко всем тем, которые пользовались ласками Консепции. Раз утром, когда все рыбаки были совсем уже готовы, чтобы выйти на рыбную ловлю в открытое море, лодка Мануило оставалась на песке, в то время как все остальные весело покачивались на воде, как бы подсмеиваясь над ней. Мануило в ту же ночь уехал, унеся с собой свои сети и все свои сбережения. Когда эту новость сообщили Консепции, то она весело и дерзко рассмеялась. — Он вернется, — сказала она, — я знаю, где он находится, он уехал в город, чтобы наняться в шуло (помощники тореадора)… Но его не возьмут и вы увидите, что завтра он опять будет среди нас. Но ни завтра, ни послезавтра, ни в течение многих следующих дней никто не видал Мануило. Именно в это время, — ровно год как уехал Мануило, — торговец быками, богатый и веселый человек, увез с собой Консепцию, оставшись очень доволен ею после того, как провел с нею три ночи в деревне. С отъездом ее в деревне стало уныло, как в саду без цветов, в птичнике без птиц, но зато в деревне молодежь перестала драться. В узких улицах, окружающих королевские цирковые арены в Мадриде, в час когда сентиментальные влюбленные распевают любовные романсы под балконами своих возлюбленных, — сквозь щели закрытых ставень одного кабачка пробивался желтый луч от еврейской лампочки. Это был трактирчик, где по вечерам собирались шуло, пикадоры и вообще темные личности, которые, обыкновенно, бродят за кулисами цирковых арен. Слышались звуки гитары, какой-то глухой сдавленный голос напевал популярный романс, шумел баскский барабан, раздавался веселый смех женщин и площадная брань во всех четырех концах низкой и полной табачного дыма зале. Среди комнаты стоял чрезвычайно длинный стол, за которым каждый из собутыльников мог свободно расположиться с локтями на столе и поглощать вино, подаваемое кабатчиком. На первом плане вырисовывалась на стене тень Мануило, сильно похудевшего, благодаря жизни, полной приключений. Он служил простым рабочим на королевских аренах, желая во что бы то ни стало осуществить свою мечту и сделаться тореадором, которому бы аплодировали все хорошенькие дамы Мадрида и в особенности Консепция Нунец, веселое личико которой рисовалось ему не раз в его воображении. Вошел высокий, сухой и мускулистый молодой парень, неся на руках свернутую шаль. — Здорово, ребята! — сказал он, — синьора еще не пришла? После того, как трактирщик отрицательно кивнул головой, он сел к столу и, взяв гитару, стал играть какую-то «хабанеру» с довольно страстными звуками. Женщины повысыпали из всех углов; опрокинув корпус назад, выпятив сильно круп и высунув руки вперед, они стали танцевать с разными телодвижениями. — Анда! Анда! Олле! Олле! Мужчины хлопали в ладоши в такт. — Синьора… синьора! Высокая молодая девушка, стройная, с матовым цветом лица, блестящими глазами от страсти, вскочила на стол ловким кошачьим прыжком. — Олле! Олле! Заиграли три гитары, раздался звук кастаньет и Мануило, весь бледный встал и ушел в темный угол комнаты. Красавица Консепция танцевала вместе с другими публичными женщинами недалеко от стола. Он думал, что все это — сон, но нет, это не было видение, — его руки касались легкой материи шарфа прелестной Нунец. Совершенно опьяневший от ревности, от отчаяния, он сидел в своем углу, потеряв всякую способность к размышлению; перед его глазами, в вихре танца кружились обожаемые формы и он слышал шум юбок, его обдавало запахом, приводившим его в полное безумие. Под резкие звуки гитар и бубен, под веселый припев «олле», девушки с высоко вздымавшеюся грудью медленно раздевались. Тогда сладострастная балерина стала со спокойным бесстыдством мимировать возбуждающей танец папиросниц. Многие писатели говорили о грубой сладострастности этого танца. Женщина берет в рот сигару, зажигает ее, держа руки в бока. Она кончает танец, вынимая изо рта сигару и вставляя ее в… другое место. Среди смеха, плоских шуток пьяных людей Консепция стала также танцевать танец папиросниц, не сократив даже его финального жеста… Раздался гром аплодисментов, женщины прыгали от радости, мужчины чокались стаканами с вином, проливая его на стол. Консепция, задыхающаяся, раскрасневшаяся одевалась, прикрывая шалью свои обнаженные плечи и грудь. Вдруг блеснул нож и пронзил насквозь материю, — это был нож Мануило. Но он промахнулся, — кто-то подтолкнул его под руку и оружие оцарапало только кисть руки молодой женщины, которая стала кричать, что есть силы. Затем раздалась площадная брань, началась драка и тот, кого величали Жозе, бросился на Мануило. В углу Консепция стонала, перевязывая себе руку салфеткой. На дерущихся бросились и их развели. Они ругали друг друга и показывали кулаки. Тогда патрон, до сих пор не вмешивавшийся, и все время сохранявший полное спокойствие, взял Мануило за плечи и вытолкнул вон на улицу. Снова появилось вино и попойка продолжалась до самой зари. Консепция, опираясь на руку Жозе, уже забыла танец, Мануило и свою рану. Жозе смотрел на нее влюбленными глазами… Солдаты Наполеона I наводнили Испанию и одерживали легкие победы в стычках с гверильясами. Можно сказать, что красавицы испанки были не менее упорны в своей ненависти к неприятелю, чем сами испанцы и если французские солдаты могли хвастаться победами, то, конечно, только не любовными. Гордые черноволосые девы отчаянно сопротивлялись и уступали только насилию французов. Впрочем, как среди мужчин всегда находятся изменники, так и между женщинами встречались изменницы. В глазах пылких испанских патриотов достаточно было малейшего знака симпатии к неприятельским солдатам, чтобы быть обвиненным в измене родине. Было несколько девушек, которые, соблазнившись красотой гусар или драгун, капитулировали без всякого сопротивления. Они за это жестоко платились. Стоило им только попасть в руки банды патриотов, как их подвергали жестокому наказанию розгами, или плетьми, оканчивавшемуся, обыкновенно смертью, после мучительной агонии. Самым беспощадным из этих импровизированных судей был, конечно, высокий, худой молодой человек с фанатическим лицом священника; его звали все «Монажийо»; внушаемый им ужас был настолько велик, что французы обещали большую премию тому, кто доставить его им живым или мертвым. О «Монажийо» говорили во всех концах Испании, и слава о его подвигах способствовала возрождению у многих надежды на освобождение страны от французов. Консепция Нунец была именно из числа женщин, не оказавших сопротивления неприятелю. Прежде всего потому, что ее профессия давала ей возможность очень легко вступать в связь с красивыми французскими лейтенантами. Она становилась все красивее и красивее и была способна вскружить голову всем мужчинам, даже самому «Монажийо». С лицом непорочной девственницы, на вид кроткой, но в действительности коварной, Консепция очень походила на обманчивые поверхности глубоких болот или на те роскошные, но ядовитые цветки, что растут на берегах гниющих вод. У ней была интрижка с одним драгунским лейтенантом, потом с гусарским капитаном, затем случай свел ее с адъютантом четвертой кавалерийской бригады. Она отнюдь не скрывала своей страсти к военной форме, а кирасы, латы и другие украшения наполеоновских солдат являлись для нее самым лучшим возбуждающим средством. Уже таково свойство женского ума: последствия имеют мало связи с причиной. Консепция не могла видеть без сладострастного трепета золотых шнуров гусарского мундира. Она сошлась с совсем юным офицером, убедившим ее последовать за армией, двигавшейся на Сарагоссу. После многих колебаний прелестная куртизанка согласилась на его предложение и последовала за армией в экипаже, запряженном четырьмя мулами, которых меняли на каждом привале. Не без замирания сердца, смешанного с трепетом, она смотрела на кивера солдат, конвоировавших ее; ей вдруг приходила в голову сумасбродная мысль считать их число, которое всегда ей казалось слишком недостаточным. Во время движения отряда по узким лесным тропинкам, не раз происходили перестрелки с испанскими народными ополченцами (гверильясами). Тогда она вспоминала свою маленькую деревенскую церковь и усердно молила свою прежнюю Мадонну, чтобы последняя пуля сразила ее, — так как она предпочитала скорее смерть, чем попасть в руки фанатических гверильясов. Как нарочно в отряде, за которым она следовала, постоянно шли рассказы о смелых подвигах «Монажийо». Но все были спокойны, полагая, что если нападение и возможно, то его можно ожидать на хвост колонны, где могла достаться хорошая пожива, чем на их отряд, где добыча была бы совсем ничтожная. Однако, раз ночью во время перехода их отрядом маленького тесного ущелья, сплошь поросшего кактусами и другими растениями, раздались вдруг выстрелы, затем из засады выскочило несколько человек с кинжалами в руках и набросились на хвост колонны. Произошла короткая борьба, раздалось еще несколько ружейных выстрелов. один мул жалобно мычал. Все солдаты конвоя были перебиты и их трупы валялись на краю дороги. Консепция, еле живая от страху, лежала в опрокинутом экипаже, притаив дыхание, рассчитывая, что ее не заметят. Кто-то громко прокричал: «Ищите хорошенько, она должна быть тут… Вот там…. Нет… аа!» Одна рука, затем две или три другие осторожно освободили ее из под экипажа. Как только она была вынесена из под экипажа, ее крепко связали ремнями, засунули в рот кляп и, как мешок, бросили на носилки из ветвей, которые два человека понесли беглым шагом. Она положительно не могла сделать ни малейшего представления о невольном путешествии, совершенном ею. Обезумевшая от страха, глядела она на звезды, горевшие на небе, издавая по временам глухое рычание, заглушаемое кляпом во рту. Среди молчания ночи она ясно расслышала звон колокола… Это был монастырь Санта-Фэ, где была главная квартира «Монажийо». Консепция на другой же день предстала перед судом, членами которого были сам «Монажийо», Жозе из Кордовы и один бакалавр из Саламанки, занимавшийся медициной в память одного из своих братьев, погибшего на виселице. Саламанкский бакалавр сам присутствовал при повешении своего брата и бесчисленное число раз рассказывал о последних его минутах. Это был человек жестокий и бесстрастный; он сражался просто по страсти к подобным приключениям и ему было мало дела до Испании. Он дрался раньше за Англию, за еретиков на каком-то корабле, — он потому сражался за «Монажийо», что эта война, состоявшая вся из нечаянных нападений и засад, была ему особенно по душе. Вот из каких лиц состоял трибунал; было велено привести Консепцию. Она вела себя, как ведут в подобных случаях знаменитые кокотки. Она только и знала, что рыдала и ползала перед судьями па коленах. — Гнусное животное, — закричал на нее «Монажийо» с поднятыми кулаками, — ты путалась с врагами веры, с слугами дьявола, будь готова теперь предстать перед престолом Всевышнего и искупить своя злодеяния под ударами плети… Молись, чтобы Господь простил тебя»! — Пощади! Пощади меня! Божия Матерь спаси меня!.. Молодая женщина, выкрикивая эти слова, продолжала ползать на коленах, обнимая руками колена то одного, то другого судьи. Два человека принесли в это время тяжелую скамейку и поставили ее посреди комнаты со сводами, напоминавшей готическую часовню. — Разложите ее, как змею, совершенно голою на скамейке… Как самое презренное животное! — приказал «Монажийо», подойдя одновременно сам к скамье. Консепция и не помышляла даже о сопротивлении. В миг ее раздели, разорвав в клочья платье и белье, в которых она больше не будет уже иметь нужды. И вот молодая женщина предстала обнаженная во всей своей дивной красе. Грубо двое мужчин своими мозолистыми руками взяли за ноги и за руки и разложили ее на скамейке. Ее должны были сечь до смерти, что она знала, и молила теперь Бога послать ей скорее смерть. Один импровизированный палач взял плеть, которая была сплетена из трех кожаных полос; на концах ее были узлы с вплетенной в них проволокой. Он вытянул плетью несчастную, раздался нечеловеческий крик. Затем посыпались следующие удары. «Монажийо» бесстрастно присутствовал при истязании… Наконец она испустила дух… «Монажийо» опустился на колена перед ее телом; потом встал, взял ее за голову и поцеловал. Так погибла бедная Консепция Нунец, виновная в том только, что сильно подчинялась капризам своей молодой крови… ________________________________________________________
полная версия страницы