-ИСТОРИЯ РОЗГИ- Дж.Глас Бертрам ТОМ I Главы XXX

Форум » Тема телесных наказаний в литературе. » -ИСТОРИЯ РОЗГИ- Дж.Глас Бертрам ТОМ I Главы XXX - XХXIV » Ответить

-ИСТОРИЯ РОЗГИ- Дж.Глас Бертрам ТОМ I Главы XXX - XХXIV

Guran: -ИСТОРИЯ РОЗГИ- Дж.Глас Бертрам ТОМ I Глава XXX Флагелляция в Америке В нашем распоряжении имеется очень мало сведений о нравах коренных жителей Америки, и положительно невозможно сказать, применяются ли у них по суду телесные наказания. Мы можем только констатировать тот удивительный факт, что среди индейцев существуют самые возвышенные и идеальные мысли, о которых может только мечтать человечество. Пророчество, моление, монастырское уединение, исповедь у специально назначенного для этой цели исповедника, бессмертие души и надежда на будущее блаженство — при этом вера в волшебство и в целесообразность живой жертвы, которая приносится идолам их, — глубочайшие мысли и безотрадное суеверие — все это совмещалось у населяющих Новый Свет народов. Покаяние посредством телесного умерщвления плоти получило широкие права гражданства в Мексике, а также отчасти и в Южной Америке. У мексиканцев неожиданно появился бог, называемый Кетцалькоатль (в буквальном переводе — зеленая змея), белобородый мужчина с высоким лбом, в чужестранной одежде. Он явился законодателем самого строгого умерщвления плоти во искупление грехов; он первый начал бичевать себя колючими ветками кактуса и агавы, но в то же время запрещал подчинившимся его влиянию людям человеческое жертвоприношение. Во время пребывания его в Анагуаке здесь царило слепое повиновение, но законодатель покинул Анагуаку и отправился в пустыню Холула и управлял там народом, проявляя при этом необычайную мудрость; через некоторое время он переправился далеко отсюда, и больше о нем никто никогда ничего не слышал. Таким образом, для нас остаются Соединенные Штаты, и здесь именно мы имеем в виду проследить развитие телесных наказаний. Первые колонисты северных штатов принесли с собой непоколебимую веру в непогрешимость розги, а также в значительной степени и религиозную нетерпимость, вследствие которой, собственно говоря, они и покинули свою родину. Они явились основателями позорного столба, который существует и по настоящее время, сохранив за собой данное ему сначала назначение. Квакеры считаются первыми американцами, испытавшими на себе всю «прелесть» телесных наказаний; как и в Старом Свете, экзекуции сыпались на них в изобилии и производились иногда у позорного столба, иногда же применялась позорная тачка. Проповедники и радетели телесного умерщвления плоти подвергались сильному гонению; не щадили и принадлежащих к этой секте женщин и девушек и отдавали их в руки палача, который немилосердно плетью и веревками избивал своих клиентов. Достаточно было выразить хотя бы в самой слабой степени сострадание приговоренному к телесному наказанию, чтобы самому тут же лечь под розги и быть безжалостно избитым тем же экзекутором. Кто давал у себя приют какому-нибудь квакеру, тот подвергался наказанию плетью; кто защищал квакеров или принимал от них на хранение принадлежащие им вещи, того также секли немилосердно. В 1657 году против квакеров был опубликован следующий закон: «Кто из жителей Бостона так или иначе устроит, чтобы квакер поселился в городе, подвергнется штрафу в сто фунтов стерлингов и до уплаты этих денег заключается в тюрьму под стражу. Кто принимает у себя в доме и угощает человека, зная, что последний — квакер, платит за каждый проведенный у него гостем час штрафных сорок шиллингов и, пока не внесет этих денег, арестовывается в тюрьме. Ко всем тем, кто поучает квакеров и проповедует среди них, применяются те же законы, какие введены для лиц, приезжающих из-за границы, а именно: за первое нарушение закона, если преступник мужчина, отрезается ухо, и наказанный заключается в тюрьму до тех пор, пока не изыщет средств для того, чтобы быть отправленным из пределов колонии; уличенные во второй раз в том же преступлении подвергаются отрезанию второго уха и тюремному заключению на тех же основаниях, что и в первый раз. Если виновной окажется женщина, то она подвергается сильному наказанию розгами и всему тому, чему провинившийся в первый раз мужчина. Рецидивисты, попавшиеся в третий раз, будь то мужчина или женщина, караются просверлением языка с помощью раскаленного железа и последующим заключением в тюрьму с применением тяжелых принудительных работ до тех пор, пока на их собственный счет не явится возможность выслать их за границу». И до сих пор в Америке применяются позорный столб и наказание розгами, применяются часто и в сильной мере, причем точка зрения ортодоксальных партий как нельзя более ярко и характерно выражена в приводимых ниже словах губернатора Плимута, который выразился так: «По моему глубокому убеждению, квакеры — это такой народ, который необходимо было бы вовсе стереть с лица земли. Ни к ним, ни к женам и детям их нельзя иметь сожаления, а тем более оказывать им милость». В штате Делавар имеется три позорных столба: один в Довере, один в Джорджстауне и один в Нью-Кастле, причем американцы считают их лучшим карательным методом для наказания за несерьезные преступления. Одна из выдающихся в этих штатах газет в следующих выражениях расхваливает исправительное влияние, оказываемое применением наказания у позорного столба. «Если не позволит нам время и в газете не окажется достаточно места, мы будем пропускать бесполезные расхваливания целесообразного и неоценимого исправительного метода, иначе говоря — наказания у позорного столба. Успехи последнего слишком красноречиво говорят сами за себя, причем отсутствие в судебных камерах подсудимых, известных под именем «старых знакомцев», т. е. рецидивистов, идет рука об руку с ежегодным уменьшением количества совершаемых у нас преступлений вообще. Таким образом, позорная площадь и позорный столб не нуждаются в рекламе, ибо результаты прекрасного влияния их на преступников и преступниц — налицо». Позорный столб в Нью-Кастле состоит из платформы, поднятой над землей футов на шесть; в четырех футах над ней прикреплена гвоздями доска, в которой проделано три отверстия: одно для головы и два для рук наказуемого. Доска эта устроена таким образом, что верхняя часть ее может быть, по желанию, снята, а снимают ее перед тем, как фиксируют в отверстиях голову и верхние конечности преступника, после чего ее опускают снова на место. При этом у тучных людей образуется столь значительное давление одной части на другую, что нередко возникает опасность удушения во время экзекуции. Посреди платформы устроены блоки, посредством которых подлежащие наказанию попадают наверх. Порка производится с помощью девятихвостой «кошки» и в большинстве случаев не очень жестоко, ибо члены магистратуры стесняются, очевидно, своей ролью при наказаниях и никогда палача не поощряют. Впрочем, на долю наказываемых не всегда выпадает подобное счастье, и местная газета сообщает, например, об одной совершенной по суду экзекуции, во время которой величие закона слишком сильно торжествовало на спинах преступников. После того как приговоренных привели на позорную площадь, начался обряд раскаяния в грехах и преступлениях. К самой экзекуции было приступлено ровно в 1 час дня. В первую очередь к столбу подвели нескольких подростков-негритят, приблизительно лет пятнадцати, обвинявшихся в воровстве. Они были приговорены к 20-30 ударам, и, хотя последние наносились палачом самым добросовестным образом, юноши не издали ни единого стона, и только заметно было, с каким мужеством удерживались они от внешнего проявления болевого ощущения. Далее были наказаны несколько взрослых негров за кражу ржи, и полученные каждым из них сорок ударов особого впечатления на них, очевидно, не произвели. Затем настала очередь ирландца, который, находясь в пансионате, попался в присвоении не принадлежащих ему вещей; пока под плетью белая кожа его принимала красную окраску, несчастный кричал самым ужасным образом, надрывая душу всех присутствующих при экзекуции. Последним подошел к позорному столбу немец, уличенный также в воровстве; этот заливался горючими слезами еще до начала экзекуции, объясняя их больше всего выпавшим на его долю позором. Во время же наказания он вел себя безупречно и не издал ни одного жалобного звука. Следующий случай, имевший место несколько лет тому назад, красноречиво говорит о том, что розга продолжает играть некоторую роль также и в американских школах. В одной из общественных школ Кембриджа, в штате Массачусетс, молодую девицу-ученицу обвинили в ужасном преступлении: во время урока она шепотом подсказала попавшей в затруднительное положение товарке. Учительница тут же приговорила ее к наказанию розгами. Девушка сопротивлялась так сильно, что пришлось позвать на помощь смотрителя училища и двух младших учителей. Трое мужчин эти набросились на девушку и смяли ее; двое крепко держали ее руками, а смотритель вооружился кожаным ремнем и в присутствии всех учителей и учащихся школы отсчитал преступнице сорок ударов. О случае было доведено до сведения властей, смотрителя отдали под суд, но присяжные оправдали его. Комитет общественных училищ собрался на особое заседание, но в конце концов было решено поставить на происшедшей истории крест, так как телесное наказание является частью школьной дисциплины. Произошли выборы нового комитета, члены которого единогласно подписали постановление «вывести телесные наказания из обихода всех школ, находящихся в Кембридже». ____________________________________________

Ответов - 4

Guran: -ИСТОРИЯ РОЗГИ- Дж.Глас Бертрам ТОМ I Глава XXXI Экзекуция рабов Лишь только история телесных наказаний коснется рабов и торговли ими, как открываются самые мрачные картины. Особенно возмутительные вещи творятся с рабами в Америке, где господствует специальная точка зрения, в силу которой держать рабов в повиновении возможно только чрезвычайной суровостью, и где рабовладельцам дано законное право применять к своим невольникам телесные наказания. В 1740 году обнародовано было в Америке законоположение, имевшее в виду защитить интересы рабов; в нем, между прочим, говорится следующее: «В том случае, если кто-нибудь отрежет невольнику язык, выколет ему глаза, жестоким образом обварит его кипятком, будет жечь ему тело или лишит какого-нибудь органа, либо наложит на раба тяжелое наказание, за исключением экзекуции плетью или розгами, или будет бить его кнутом, предназначенным для лошади, или дубиной, либо закует его в цепи, — тот подвергается денежному взысканию в сто фунтов стерлингов». В своде гражданских законов Луизианы мы находим следующее место: «Раб должен вполне и беспрекословно подчиняться воле своего господина. Последнему разрешается наказывать первого, но не применять при этом особых жестокостей; вообще возбраняется причинять невольнику такие повреждения, которые сопряжены с опасностью для жизни, инвалидностью и потерей работоспособности». Несмотря на подобные ограничения, засекания рабов до смерти являются далеко не редкими фактами. Так, из ежедневной прессы известно, что в 1850 году, например, помещик Симон Сутер был приговорен к пятилетнему заключению в тюрьме именно за то, что после жестокого наказания один из его невольников отправился к праотцам. Экзекуция над этим несчастным негром началась с того, что он был привязан к дереву и получил солидное количество палочных ударов. Когда руки господина устали работать палкой, продолжение истязания было поручено негру и негритянке, также рабам этого не в меру жестокого американца. Затем пошли другие пытки: избитого прижигали железом, смачивали водой и посыпали красным перцем. Далее его привязали веревками к колоде и снова били палкой и каблуками. Истязания продолжались до тех пор, пока несчастный не отдал душу Богу. Привлеченный к суду и приговоренный к тюремному заключению, Сутер остался приговором недоволен и перенес дело в высшую инстанцию, которая, утвердив первоначальное решение суда, пояснила апеллятору, что ему, собственно говоря, полагалось как убийце быть приговоренным к смертной казни. На полицию в Бостоне была возложена обязанность забирать в кутузку всех «цветных», встреченных на улице в неурочное время, или в так называемые «послеполицейские» часы. Наутро таких заключенных выпускали на свободу, но предварительно отсчитывали им библейские тридцать девять ударов. Низшие полицейские чины за исполнение подобных обязанностей экзекуторов получали особый гонорар. Точно так же в полицейских управлениях производились порки тех невольников, которые являлись сюда для этой цели по приказанию своих господ с особыми препроводительными записками, в которых излагалась воля господина. В виде доказательства необходимости применения к невольникам телесных наказаний Обенштедт рассказывает следующий анекдот. Некая дама из Нью-Йорка проводила зиму на юге и наняла для услуг невольницу; в одно прекрасное утро, когда госпожа поручила ей какую-то работу, та вздумала уклониться от выполнения. Сколько ни уговаривала ее барыня, она все кричала: «Нет, нет! Я не исполню вашего приказания! Не желаю! Принуждать вы не смеете меня! Я не боюсь даже того, что вы прикажете высечь меня!» Дама оказалась мягкосердечной, не высекла упрямицы и не послала ее для этой цели в полицию. В Виргинии вместо плети прибегают при телесных наказаниях к кожаному ремню и к особой палке; при этом имеется в виду не обезображивать спины невольника рубцами и таким образом не обесценивать его. Плеть из воловьего хвоста, бывшая прежде сильно в ходу, признана была под конец негодной, ибо она до того сильно исполосовывала кожу и вырывала мясо клочьями, что рыночная цена рабов сильно понижалась, коль скоро где-либо на теле их замечались следы прогулок этого варварского инструмента. Упомянутая выше палка, явившаяся на смену воловьего хвоста, представляет собою длинную тонкую деревянную линейку, снабженную массой маленьких отверстий; американцы говорят, что по своей идее она, в смысле успешности, ничем не отличается от кожаного ремня. Такой линейкой можно избить человека буквально до смерти, и тем не менее на коже решительно никаких следов истязаний заметно не будет. Зачисление негров в ряды союзников, принимавших участие во время американской войны в сражениях с неприятелями, послужило печальной иллюстрацией тех тяжелых телесных наказаний, каким в тот период подвергались черные невольники. Один из полковых врачей расположенного в Мичигане отряда говорит, что из шестисот черных новобранцев, которым он произвел телесный осмотр, два процента имели на своем теле следы перенесенных ими тяжелых телесных наказаний. «У многих имелись настолько значительные рубцы от бывших рваных ран, что в отверстие углублений свободно можно было вложить два пальца», говорит этот врач. В одном случае он констатировал тысячу рубцов, каждый из которых имел в длину от шести до восьми дюймов. Другой офицер повествует, что из пятнадцати рекрутов решительно у всех оказались следы ударов плетью и что многих новобранцев пришлось признать для военной службы негодными, вследствие тех недостатков, которые явились следствием либо повторных телесных наказаний, либо укусов собаками, либо ножевых ран, выстрелов и контузий тяжелыми предметами, вроде дубинок, производивших переломы и раздробление костей. В большинстве случаев экзекуции рабов производились следующим образом. Невольника клали ничком, руки и ноги его привязывали к специально для этой цели предназначенным железным кольцам, и, придав ему таким образом наиболее «удобное» положение, мучители начинали порку, производя ее с таким усердием, что мышцы обнажались от покрывающей их кожи. Еще более жестокой пыткой было закапывание несчастных в яму, в которой они оставались от трех до четырех недель, если только смерть раньше не избавляла их от нечеловеческих мучений. Если желательно было усилить наказание, то практиковался следующий способ: в образовавшиеся от ударов плетью раны насыпался перец либо в раны наливался растопленный воск или сургуч, который удалялся оттуда опять-таки с помощью плети. Один из рабовладельцев имел обыкновение в виде наказания черных надрезывать им своим охотничьим ножом пятки, другой самодур вложил негра в пресс, употребляющийся на бумагопрядильных фабриках, и так сжал несчастного, что тот вскоре отдал Богу душу. Как объяснил позднее этот изверг, он имел в виду лишь напугать негра, но в раже завел дело слишком далеко… Один из проповедников, заглянув случайно в сарай своей соседки, увидел там подвешенную к балке за руки женщину; последняя была наполовину обнажена, по спине ее струилась кровь, во рту торчал кляп. Оказалось, что такому наказанию подверг невольницу помещик только временно: он прервал экзекуцию, отправился позавтракать, провел несколько времени среди своей семьи и затем снова возвратился в сарай для продолжения истязания подвешенной невольницы. Мало того, желая научить своих трех сыновей-подростков обращению с неграми, он позволил им поупражняться над бедной женщиной, и в результате несчастная представляла собой ком израненного и изрубленного мяса и производила крайне удручающее впечатление. Особенно много страдали занятые на плантациях «цветные» женщины и девушки от любви и ревности. Надсмотрщики пользовались над рабочими обоих полов почти неограниченной властью, и та девушка, которая так или иначе уклонялась от нежностей, подводилась обыкновенно надсмотрщиком под какой-либо проступок и безжалостно избивалась, нередко даже до полусмерти. Что касается ревности, то на этой почве несчастные невольницы нередко претерпевали адские муки. Само собой разумеется, гордые американки ни за что не хотели мириться с мыслью, что «подлые твари» обращают на себя внимание их мужей. Обыкновенно попавшую под подозрение или уличенную девушку отсылали в официальное «заведение для экзекуции», где боль несчастных в значительной мере увеличивалась доставшимся на их долю, благодаря публичности порки, позором. Очень часто при наказаниях присутствовали сами разгневанные барыни, не гнушавшиеся подходящими словами и примерами подбадривать палачей к применению наибольшей строгости. Положение невольников в Вест-Индии точно так же заставляет сожалеть о судьбе этих несчастных. Надсмотрщики с точностью выполняют все инструкции своих господ, составленные с жестокостью и изощренностью. Наряду с экзекуциями при помощи плети и розог здесь существуют и другие пытки, как-то: клеймение раскаленным железом, отрезание ушей, вырывание ноздрей, сожжение живьем и т. д. Иногда рабов секут, обмазывают медом, заковывают в цепи и подвешивают под палящими лучами жгучего солнца… Несчастные, вследствие укусов насекомых и хищных птиц, страдают до тех пор, пока смерть не прекращает ужасных мучений. Один из миссионеров, стараясь обратить какого-то негра в христианство, нарисовал ему все ужасы ада, ожидающие тех, кто не принадлежит к церкви. «Нет, отец, неправда! — возразил невольник. — Подобные наказания созданы не для нас, негров, они — для белых, которые беспощадно мучают своих черных братьев». И когда в Вест-Индии произошел известный бунт невольников, негры сильно отомстили своим палачам за все их жестокости. Не лучше, чем в Вест-Индии, обстояло дело и в других европейских колониях. Испанцы в Южной Америке обходились со своими невольниками относительно недурно, но зато французы, португальцы и голландцы обращались с неграми в высшей степени жестоко. Повсюду для европейских дам и креолок плеть, розга и бамбуковая палка играли роль прекрасного средства для приятного препровождения времени. Если же невольницы хотя бы слегка задевали за струны ревности своих повелительниц, то дело принимало крайне тяжелый оборот: либо несчастную забивали до смерти, либо госпожа переставала истязать ее тогда, когда руки ее от усталости отказывались более работать плетью. Некоторые любительницы усаживали провинившихся негритянок в удобное для себя положение и щипали их в одно из наиболее чувствительных мест до тех пор, пока жертва не впадала в обморочное состояние. Последняя массовая экзекуция, коснувшаяся негров, произошла в 1865 году вследствие невольничьего восстания на Ямайке. Говорят, что первые полученные об этом сведения были преувеличены, но все же путем расспросов специально командированной на Ямайку комиссии удалось констатировать тот факт, что в упомянутый период женщин и мужчин жесточайшим образом секли только за то, что они имели несчастье принадлежать к черной расе. В течение трех недель вся местность была объявлена находящейся на военном положении, а за это время то здесь, то там без всякого суда и следствия, не выслушивая объяснений и возражений, власти производили какую-то бешеную вакханалию; обоего пола и разного возраста негры безжалостно избивались, расстреливались, вешались и прочее. В своем донесении лейтенант Адкок говорит следующее: «Утром приказал высечь четверых и повесить шестерых из взбунтовавшихся негров, в обеденное время, имея при себе тридцать человек команды, произвел рекогносцировку. Возвратился в 4 часа дня с пленными. Девять человек приказал высечь, шесть негритянских хижин сжечь дотла. Относительно группы захваченных в плен — человек 30-60 — созвал военный суд. Некоторых из них еще до разбора дела распорядился высечь. Один из подсудимых, что-то вроде священника или учителя, был приговорен к пятидесяти ударам, другому всыпали сто, остальных восемь частью повесили, частью расстреляли». В Моран-Бее временный генерал-губернатор устроил подлинный ад. Основным правилом у него было: «Сначала избить, а затем только разобрать дело по существу». Один несчастный негр скрежетал во время экзекуции зубами и в наказание за это был… повешен. Некоторых избивали сначала девятихвостой «кошкой», а затем заставляли пробежать сквозь строй (наказание шпицрутенами). Солдаты отпрашивались у офицеров как будто в отпуск, на самом же деле устраивали на несчастных негров настоящие охоты, точно это были не люди, а дикие звери. Закончим эту главу отчетом о казни, постигшей двух рабовладельцев. 8 мая 1811 года А. В. Лодж, член государственного совета в Тортоле, был приговорен судом под председательством Спенсера Персиваля к смертной казни за то, что он до того сильно избил плетью принадлежавшего ему негра, что тот во время экзекуции испустил дух. Такое жестокое наказание было назначено за кражу одного мангустана. [9] Считаем нелишним заметить, однако, что подобное обхождение с черным должно быть названо пустяком в сравнении с теми жестокостями, которые позволял себе этот джентльмен по отношению к своим невольникам. Пожалуй, казнь этого господина должна считаться единственным фактом такого рода, происшедшим когда-либо в Вест-Индии. В данном случае преступник действительно заслужил доставшуюся на его долю участь. Во всех остальных примерах привлечения рабовладельцев к суду в огромном большинстве случаев фигурируют оправдательные приговоры, несмотря на то, что сплошь и рядом их уличали весьма веские свидетельские показания. Подобный же случай имел место в Южной Африке. Мистер Гебгард, сын одного из миссионеров-проповедников, был привлечен к суду. Дело разбиралось в Капштадте 21 февраля 1822 года. Согласно обвинительному акту, Гебгарду вменялось в вину убийство невольника во время наказания его розгами. Судьи вынесли смертный приговор, который был приведен в исполнение 15 ноября того же года. На казни присутствовало невероятное количество публики. ___________________________________________________________________

Guran: -ИСТОРИЯ РОЗГИ- Дж.Глас Бертрам ТОМ I Глава XXXII Флагелляция во Франции Во французском уложении о наказаниях розга занимает относительно незначительное место. В прежние времена и небольшие сравнительно преступления карались смертью, изуродованием или изгнанием. Зато в домашнем кругу, а также и в школе телесные наказания пользовались большим почетом. Таким образом, розга и плеть, заботившиеся о воспитании детей, особенно наиболее непослушных из них, постоянно бывали заняты своим делом. В исправительных заведениях, в домах для умалишенных, в тюремных больницах женщин и девушек били часто, били беспощадно. В своих мемуарах госпожа де Жанлис передает потомству, что ее мать до страсти любила применять розгу, и «когда, — говорит писательница, — я замечала, что розга свищет менее хлестко, нежели обычно, и опускается на тело не с прежней силой, я сейчас же думала тревожно о том, здорова ли мама». Душевнобольные в специальных заведениях очень часто подвергались тяжким экзекуциям; у Вольтера на эту тему имеется талантливый рассказ. В 1723 году из Китая во Францию возвратился патер Фуке, иезуит. В Поднебесной империи священник этот провел двадцать пять лет и все время слыл там одним из деятельнейших миссионеров. В конце концов он разошелся во мнениях с другими иезуитами-миссионерами и возымел намерение принести на них жалобу его святейшеству, самому папе. В качестве свидетеля патер Фуке привез с собой одного китайца, которого хотел секретным образом провести с собой в Рим. Предварительно же он остановился в Париже. Здесь иезуиты узнали о планах и намерениях Фуке, причем последний был об этом также осведомлен. Не долго думая, он отправился на курьерских в Рим, и досточтимым отцам иезуитам достался в руки один только китаец. Этот несчастный ни слова не понимал по-французски. Добродушные отцы распорядились изготовлением ордера на арест, сославшись на то, что имеют необходимость привести в дом заключения душевнобольного. Полицейский чиновник не замедлил явиться со стражником, чтобы, во исполнение приказания, забрать сумасшедшего в дом для умалишенных. В указанном месте он встретил человека, который совершенно иначе кланялся, чем французы, говорил непонятные слова ревучим голосом и корчил чрезвычайно удивленные рожи. Выразив «сумасшедшему» сожаление, полицейский приказал связать ему руки и в таком виде доставил в Шарантон, где несчастного два раза в день «угощали» солидными порциями розог. Удивлению китайца, само собой разумеется, не было пределов: он решительно ничего не понимал и находил поведение французов в высшей степени удивительным, чтобы не сказать более. Три года прожил несчастный на хлебе и воде среди безнадежно умалишенных и охранявших их сторожей, думая все время, что французы подразделяются на два сорта людей: одна половина из них танцует, в то время как другая хлещет пляшущих розгами и плетью. В своих сочинениях Вольтер часто упоминает о розге, и именно в тех местах, где хочет высмеять отцов-иезуитов. И Фенелон в известном труде, посвященном воспитанию, высказывает свое мнение относительно телесных наказаний вообще. О том, какого мнения придерживался по данному вопросу Руссо, мы будем говорить далее. В мемуарах прославившейся госпожи Буриньон, которая особенно много страдала от видений религиозного характера, очень часто упоминается о наказаниях розгами, и лишь только находившиеся в ее исправительном заведении дети уклонялись от наказания, их считали заколдованными или одержимыми бесом, причем в результате их окружали особой заботливостью и состраданием. Били во Франции совсем маленьких детей, и, по уверению гувернанток и бонн, телесные наказания развивали мышцы и укрепляли кожу подрастающего поколения. Сами гувернантки тоже не забывались, и к ним родители вверенных их попечению детей нередко обращались с многозначительной фразой: «Берегитесь, сударыня, или же нам придется отправиться с вами в Нидерланды», [10] — что говорило красноречиво об угрожающей экзекуции. Во всех французских школах при монастырях розга, в применении к молодым девушкам, подолгу без употребления не залеживалась, что, разумеется, объясняется флагеллянтизмом, игравшим среди монашенок довольно выдающуюся роль. Святые сестры с энтузиазмом и восхищением наказывали точно так же своих учениц, как это проделывали святые отцы по отношению к своим кающимся детям. В школах для мальчиков также недостатка в ударах не было, причем «школа добрых отцов святого Лазаря» безусловно должна была получить в этом отношении пальму первенства. Мало того, что эти «добрые отцы» щедрой рукой награждали своих учеников розгами, — они подвергали экзекуции и тех, кого им поручали наказывать, и тех, с которыми вообще они дел никаких не имели. Никогда не было отказа в исполнении просьбы, изложенной хотя бы в письме следующего содержания: «Господин М. М., свидетельствуя свое уважение патеру Х., покорнейше просит угостить подателя сего двадцатью ударами». Само собой разумеется, что при письме прилагалось также и соответствующее вознаграждение за хлопоты и труды. А так как упомянутая только что школа помещалась в центре столицы, то в конце концов в этой семинарии образовалось настоящее коммерческое предприятие для приведения в исполнение телесных наказаний. Родители посылали сюда неучтивых и выбившихся из повиновения сыновей, опекуны — своих непослушных опекаемых, учителя — наименее успевавших учеников, и т. д. И раз только к письму или словесной просьбе прилагались деньги — сделка была окончена, и наказание приводилось в исполнение без рассмотрения вызвавшего его преступления. Сколько ударов указывалось, столько и отсчитывалось. К тому же у святых отцов имелся постоянно такой обильный запас различных экзекуционных инструментов и сильной прислуги, которая умела обращаться с последними, что никому из «заказчиков» нечего было бояться отказа. Не обходилось здесь и без комических приключений и совпадений. Молодые люди, которым поручалось передать письмо в монастырь Св. Лазаря, не зная о содержании его, в свою очередь перепоручали это дело другим, и в результате несчастные жертвы случайности в награду за свое добродушие и услужливость переживали под розгами довольно неприятные минуты и ощущения. Для покинутых любовниц святые отцы нередко играли роль мстителей и блестяще выполняли дело наказания легкомысленно относившихся к любви и верности возлюбленных. У Беранже имеется песенка, относящаяся к иезуитам и к наказаниям ими учеников: «Вы откуда, чернецы?» «Из-под земли, вот откуда!» И каждый стих заканчивался: И так мы бьем, мы все бьем Красивых мальчиков красивые части тела. То, что общественное мнение касательно телесных наказаний изменилось с тех пор, когда «добрые отцы» Святого Лазаря упражнялись в телесных наказаниях, ясно вытекает из случая, опубликованного в 1832 году. Аббат Луизон, председатель одного из воспитательных заведений в Болонье, был предан суду за то, что подверг наказанию плетью десятилетнего мальчика Алексея. Президент судебной палаты, где рассматривалось дело, пожелал узнать, каким именно образом была сделана послужившая для экзекуции Алексея плеть. На этот вопрос подсудимый ответил, что плетка состояла из семи тонких веревок с узелками на конце каждой из них. Когда же президент заявил аббату Луизону, что, согласно показаниям школьных товарищей потерпевшего, каждая веревка по толщине своей напоминала вставку для пера, а каждый узел был величиной с добрую вишню, — подсудимый возразил, что свидетели стояли в значительном отдалении от Алексея, ясно видеть не могли, были сильно испуганы, и от страха предметы показались им значительно больше натуральной величины. Прокурор выразил желание поглядеть на плетку, но аббат уклонился от исполнения желания его, вследствие чего после десятиминутного совещания был вынесен следующий приговор: так как подсудимый телесно наказал мальчика, не имея на это никакого права, он приговаривается к штрафу в сто франков, к двадцатидневному тюремному заключению и уплате судебных издержек. Последней женщиной, наказанной плетью по суду во Франции, была графиня де ла Мотт, принимавшая участие в краже пресловутого ожерелья, в свое время заставившего о себе много говорить. История этого ожерелья относится ко временам Марии Антуанетты и настолько всем известна, что мы не находим нужным повторять ее здесь. Графиню приговорили привязать за шею к позорной тачке и в обнаженном виде подвергнуть наказанию плетью. Затем постановлено было выжечь на обоих плечах ее по букве В (воровка) и после всего этого подвергнуть пожизненному заключению в тюрьме Сальпетриер. После произнесения приговора графиня разразилась целым потоком брани и оскорбительных выражений по адресу королевы и парламента, а во время совершения операции клеймения сопротивление ее было настолько велико, что палачу еле-еле удалось справиться с ней и исполнить свое дело. Беззаконное наказание плетью и розгами женщины имело место в Париже и в позднейшие времена. В ужасный период Французской революции, когда мясники, хулиганы, бродяжки и всякий уличный сброд вообще взяли в свои руки власть над страной, а также позднее, когда владычество перешло на сторону так называвшейся «золотой молодежи», розга, разумеется, отдыху не имела. Во время первого периода наблюдалось желание группы известных парижанок собрать выгнанных из монастырей монашенок, чтобы затем подвергнуть их позорной экзекуции. Наиболее известным случаем этого рода является дело девицы легкого, но революционного поведения Тариан де Мерикур, высеченной публично и притом самым жестоким образом шайкой женщин. Со стыда и ярости несчастная лишилась рассудка и прожила еще двадцать лет в доме для умалишенных в Шарантоне. Если ей удавалось избежать бдительного надзора сторожих, она срывала с себя одежды и пыталась наносить себе столь же позорное наказание, которое выпало на ее долю со стороны озверевшей толпы. Когда же наступил период реакции, ужасы со стороны «золотой молодежи» были нисколько, кажется, не меньше. Партия эта, состоявшая из знатных развратников, чистопробной интеллигенции, модных дам и профессоров теологии, дошла до того, что с помощью картечи разрывала людей на части, закалывала безоружных пленных и арестованных и подвергала телесному наказанию молодых девушек. Женщин привязывали обыкновенно к «дереву свободы», раздевали догола и секли плетью или розгами. Одну молодую барышню, почти подростка, пятнадцати лет, самым издевательским образом наказали на улице розгами только за то, что она поцеловала труп своего отца. Антитеррористы Парижа окружали по вечерам помещения, в которых происходили собрания якобинцев, и всячески издевались над последними. Так, они бросали в окна камни и нападали на членов клуба, когда они выходили после заседания на улицу. Особенно излюбленной мишенью для мести служили при этом женщины, которых они называли «фуриями гильотины». Где бы ни показались эти особы, их сейчас же избивали плетью, причем крики жертв террора еще более возбуждали злобу и ужас якобинцев. _____________________________________________________

Guran: -ИСТОРИЯ РОЗГИ- Дж.Глас Бертрам ТОМ I Глава XXXIII Флагелляция во Франции (продолжение) Французская литература последнего столетия особенно богата рассказами и фактами из области телесных наказаний, вызвавших большое сочувствие среди представительниц прекрасного пола. В большинстве случаев женщины сами так или иначе принимали здесь участие, о чем свидетельствуют приводимые ниже примеры. Так, в Италии, равно как и во Франции, властвовал обычай, в силу которого дамы избивали своих знакомых в постели в день «Избиения младенцев». В этот день дамы имели право мстить за все оскорбления, нанесенные им друзьями в течение целого года. Они заранее условливались ходить группами и, нагрузившись различными орудиями наказания, с раннего утра отправлялись на охоту. И горе было тому, несчастному, кто не сумел как следует запереться в своем доме! Женщины нападали на него и оставляли свою жертву только после того, как основательно наминали ей бока. Помимо этого, праздник превращался еще в день избиения реальных младенцев. Согласно обычаю, рано утром начиналась порка детей, коей имелось в виду «запечатлеть в памяти подрастающего поколения имевшие место при Ироде избиения». Щедрой рукой досталось наказание на долю некоего хирурга по приказу своей пациентки, французской принцессы. Врач этот был избит немилосердно. Принцесса, позднее супруга Генриха IV, имела большую склонность к политическим интригам. Во время гражданской войны Лиги она сделала попытку обложить город Ажан податью в свою пользу. Попытка эта не удалась, и принцесса вынуждена была спасаться бегством. При вполне понятной спешке невозможно было озаботиться приобретением дамского седла, и беглянке пришлось много миль проскакать, сидя на лошади за спиной правившего всадника. Преодолевая массу опасностей, им удалось, наконец, счастливо добраться в Узун (Овернь), но утомление, вызванное долгим путешествием и неудобным положением на седле, не прошло для принцессы бесследно: у нее развилась сильнейшая лихорадка, разбитость и ломота. Приглашенный хирург быстро справился с взятой на себя задачей; несмотря на высокое знание своего дела, врач этот отличался крупным недостатком: он не умел держать язык за зубами. Повсюду слышались шутки хирурга относительно лечения и курьезов с ее высочеством. Принцесса узнала о распространяемых на ее счет слухах и положила конец выведшим ее из себя инсинуациям путем назначенной врачу экзекуции. И все это по праву сильного! Из архивов французского окружного суда извлекаем преинтереснейший случай, относящийся к акту мести знатной дамы во времена царствования Людовика XIV. Маркиза дю Тренель и госпожа де Лианкур проживали вблизи Шомона; каждая из дам из кожи лезла вон, чтобы перещеголять свою соперницу и выставить другую перед обществом в невыгодном для нее свете. Война велась во всех смыслах ожесточенная, и в конце концов маркиза пришла в отчаяние и решилась на крайние меры. В сопровождении штата своей прислуги она подкараулила госпожу де Лианкур, приказала вытащить несчастную женщину из ее экипажа и… высекла розгами. Госпожа де Лианкур обратилась с жалобой в суд, который вынес приговор, гласивший: Маркиза дю Тренель должна попросить у потерпевшей на коленях прощения, обязуется уплатить двадцать тысяч рублей штрафу за бесчестье и подвергается ссылке в места, расположенные вне пределов суда, постановившего настоящий приговор. Довольно высокая плата за удовольствие угостить свою соперницу порцией «березовой каши»! Несчастные слуги поплатились еще хуже: несмотря на то, что они являлись только исполнителями приказаний своей госпожи, их отправили на галеры. В другом случае двух дам знатного происхождения уголовный суд приговорил к тяжелому наказанию за то, что они, воспылав завистью к красоте дочери мелкого арендатора и заподозрив в ее лице опасную для себя конкурентку, приказали высечь ни в чем невинную девушку розгами. О графине Дюбарри также рассказывается, что за какое-то нанесенное ей оскорбление она прибегла к наказанию обидчицы розгами. Ей показалось, что маркиза фон Розен подтрунивает над ней; когда же она рассказала о своем горе королю, то Людовик, находясь в хорошем расположении духа, успокоил ее тем, что сказал: «Ведь маркиза еще дитя; самым подходящим наказанием может послужить для нее розга». Этот ответ короля дал графине Дюбарри повод вообразить, что ей даруется право отомстить маркизе именно розгой. Воспользовавшись первым визитом маркизы, Дюбарри, не долго думая, основательнейшим образом выполнила акт мести. Маркиза фон Розен принесла жалобу королю, но Дюбарри в свое оправдание сослалась на то, что, наказывая телесно маркизу, она точно следовала инструкции, полученной ею от его величества. Интересно далее утверждение многих придворных, которые уверяли, что Людовик во время экзекуции находился в укромном местечке и с удовольствием наблюдал за процедурой порки маркизы. Придворный шут герцога Феррарского, Гонелла, приехал во Флоренцию, чтобы здесь сыграть свою свадьбу. Возвратившись после свадебного путешествия, он позволил себе по адресу своей госпожи неуместную шутку, которая обошлась ему слишком недешево. Уверив герцогиню, что молодая жена его страдает глухотою, он убедил затем последнюю в том, что герцогиня глуха и ничего ровно не слышит. Во время представления супруги шута ко двору между обеими дамами, одной, знатной, и другой, низкого происхождения, произошел чрезвычайно комичный разговор, ибо каждая из них, будучи уверена в том, что ее собеседница одержима глухотою, говорила обычные при дворе и представлении комплименты, буквально надрывая при этом глотку. Окружавшее обеих женщин общество еле-еле удержалось от хохота и с необычайными усилиями старалось придать своим физиономиям серьезное выражение. Когда герцогиня узнала сущую правду, она не подала вида неудовольствия, но в глубине души решила отомстить шуту. Как-то утром она приказала позвать шута к себе; когда последний вошел в комнату, дверь за ним была заперта на ключ, причем его окружила целая банда женщин, вооруженных прутьями, много обещавшими уже при одном поверхностном взгляде на них. «Ну-с, каналья! Сейчас тебя будут наказывать! Я научу тебя, как шутить с такими дамами, которые по своему общественному положению стоят неизмеримо выше твоей жены!» — сказала герцогиня. Шут упал на колени, сожалел о своем поступке, слезно просил прощения и умолял до наказания выслушать еще одну просьбу. Получив разрешение и не вставая с колен, придворный шут сказал: «Высокоуважаемая госпожа, и вы, почтенные дамы! Имею честь попросить только об одном: пусть первый удар нанесет мне та из вас, которая когда-либо и каким бы то ни было образом совершила поступок против чести». Само собой разумеется, что герцогиня не пожелала начать лично экзекуцию и приказала сделать это кому-либо из пожилых дам, но эти последние решительно отказались выполнить приказание. Молодые девушки, невзирая на строгий этикет, расхохотались, прутья полетели в угол, и Гонелла был спасен. Точно такой же хитростью избавился от опасности французский поэт Клопинель: за сочиненные им сатирические и неприличные стихи, посвященные прекрасному полу, фрейлины двора Карла Красивого порешили наказать невоздержанного на злые шутки поэта розгами, но находчивость спасла его так же, как и Гонеллу. У Брантома описан случай, в котором некоторая принцесса фигурирует в качестве судьи над иезуитом, достойно ею наказанным. Дело в том, что Филипп II Испанский вздумал вступить во второй брак со своей племянницей, дочерью Максимилиана II и вдовой Карла IX, короля французского. Принцесса отвергла предложение короля Филиппа II, после чего последний вместе со своей сестрою, матерью принцессы, обратился за содействием к одному из отцов иезуитов, славившемуся своей ученостью, образованностью и эрудицией. Но иезуит этот тщетно пустил в ход всю силу своего красноречия: принцесса оставалась непреклонной. Когда повторные попытки иезуита слишком надоели принцессе, и когда тот, несмотря на предостережения ее высочества, продолжал убеждать ее согласиться на предложение Филиппа, — принцесса приказала высечь его плетью, и высечь притом самым жестоким образом. В одном издававшемся в Германии иллюстрированном журнале был напечатан рассказ, главным действующим лицом которого является некая парижанка. Эксцентричная особа эта держала при себе монашенку, исполнявшую роль не только духовника, но и палача, ибо два раза в неделю аккуратнейшим манером наказывала розгами свою госпожу, разумеется, с полного согласия последней. Дама принадлежала к высшей парижской аристократии, и потому разоблачения о подобной жизни ее произвели огромное впечатление во всех слоях населения Парижа и далеко за пределами его. Кто мог бы подумать, что наутро по возвращении со светского бала, красавица босиком и в одной сорочке пробиралась по длинному, вымощенному кирпичом коридору в домашнюю часовенку свою, где поджидали уже вооруженные пучками розог святые сестры… Раздавалось приказание улечься на холодных ступенях алтаря, и начиналась далеко не бутафорская экзекуция… Обратный путь в свои роскошные хоромы парижанка, по приказанию монахинь, должна была проделать ползком на коленях. В заключение настоящей главы приводим описание одного французского «Клуба розог», почерпнутое нами из старого французского романа. Клуб этот был основан незадолго до владычества террора, причем дамы, состоявшие членами этого веселого кружка, с очаровательной элегантностью угощали друг друга ударами розог. Экзекуции предшествовал обыкновенно допрос особым комитетом, и если последний находил свою сестру виновной в каком-либо проступке, то приговор немедленно приводился в исполнение: подсудимую раздевали и наказывали определенным количеством ударов березовыми прутьями. Если отнестись к упомянутому выше роману, и в частности к упоминанию о столь оригинальном клубе с доверием, то состоявшие членами клуба дамы самого высшего общества без всяких церемоний наказывались розгами от рук своих товарок по убеждению. Аристократки эти изображаются в романе учредителями новых веяний, они, по словам автора, задавали в обществе тон, изобретали моды, некоторые из которых имели большое сходство с костюмом нашей прародительницы Евы… ______________________________________________________

Guran: -ИСТОРИЯ РОЗГИ- Дж.Глас Бертрам ТОМ I Глава XХXIV Розга в Германии и Голландии Рассмотрев телесные наказания во Франции, мы переходим к прочим государствам континента: Голландии, Германии, Австрии и Польше, в каждом из которых телесные наказания носили свой собственный отпечаток, имели свои особенности и обычаи. Как в Германии, так и в Австрии, Голландии и Польше существовали позорные плацы или площади, воздвигались позорные столбы, процветали тюрьмы и другие исправительного характера учреждения. Не менее часто прибегали к розге в этих государствах и в домашней обстановке, причем плетка не была в загоне также и среди представителей педагогического и юридического мира. В различных городах Германии позорный столб водружался на рыночных и базарных площадях; преступников обыкновенно раздевали, причем экзекуцию производил специально для этой цели содержавшийся палач. Орудием наказания служили березовые розги, число ударов доходило иногда до семидесяти. Среди зрителей преобладали представительницы прекрасного пола всех возрастов, которые взирали на процедуру наказания с нескрываемым удовольствием. Розга в домашнем применении была так хорошо известна им, что они не ощущали ни малейших укоров совести, когда наблюдали за взмахами ее в публичном месте. В Австрии, Голландии и Германии родители нисколько не церемонились даже с вполне взрослыми детьми своими и частенько наказывали их розгами дома либо отправляли на известный срок в специальные исправительные заведения. Особенно могучим средством считалась розга от влюбчивости в период полового созревания и, разумеется, чаще всего тогда, когда «предмет» любви так или иначе приходился родителям не по нраву. Сын одного из именитых купцов столицы Голландии, Амстердама, безумно влюбился в дочь бургомистра. По целым неделям он буквально не прикасался к пище, не пил, не спал и временами походил на человека, лучшим местом пребывания которого может явиться сумасшедший дом. Озабоченный состоянием сына, отец юноши приглашал знаменитейших врачей города, но все предписания последних никакого влияния на здоровье молодого человека не оказывали. В один неблагоприятный для юноши день отец его нашел случайно письмо, адресованное сыном даме своего сердца. Все стало купцу ясно, диагноз немедленно определился, а вместе с ним изменился и способ лечения больного. Врачей в дом более не приглашали… Юношу отправили в исправительное заведение, где несколько добрых порций березовой каши совершенно избавили молодого больного от не менее «молодой мечты любви». Воспитанники учебных заведений находились с розгой в самых близких, хотя и далеко не дружественных отношениях, причем на недостаток в количестве ударов никто из них пожаловаться не мог. Чаще всего били по рукам, хотя доставалось и другим участкам молодого тела. До конца прошлого столетия в Гронингене существовал обычай, в силу которого перед каникулами ученики должны были прыгать через обруч, в то время как учитель награждал их ударом розги по тому месту, откуда у всех людей обыкновенно растут ноги. Иногда учитель с расставленными ногами становился у ворот школы и проделывал ту же самую процедуру, т. е. награждал проскальзывавших через «тоннель» учеников ударами розг. Что касается древних германских законов, то по отношению к телесным наказаниям их можно было смело назвать щедрыми. Тюрьмы и исправительные заведения щеголяли целым арсеналом орудий такого вида, как плети, палки и березовые прутья. В смысле постановления приговора о телесном наказании судьи и члены магистратуры пользовались вполне ограниченной властью. В исправительных тюрьмах, главный контингент обитателей которых составляли несчастные женщины, очень часто томились лица совершенно невинные, попадавшие сюда либо по капризу знатных мира сего, либо из особых соображений бессердечных родственников. Экзекуции над женщинами полагалось производить женщинам, причем разрешалось снимать только верхнее платье. На самом же деле, в большинстве случаев, их наказывал тюремный сторож, предварительно совсем обнажая свою жертву. Телесному наказанию в Германии сплошь и рядом подвергались не имевшие оседлости бродяги и те приезжие, которые по недостатку материальных средств были лишены возможности отправиться на родину. Усердные экзекуции назначались также виновным в преступлении против шестой заповеди. Иллюстрацией этого служат старинные вышивки, на которых увековечены сценки наказания женщинами стоящих перед ними на коленях рыцарей. В песнях нибелунгов древне-германского эпоса поется, как божественный супруг, рыцарь Зигфрид, наказывал телесно свою супругу Кримхидьду за то, что она выдала тайну, которую он ей под секретом рассказал. Далее, княгиня Гудрун была привязана к железной кровати и избита ветвями терновника по приказанию озлобленной королевы за то, что осмелилась отказаться выйти замуж за королевича с отвратительной внешностью. Как мы уже упоминали выше, иезуиты благословляли применение розги, в особенности как средство для наказания молодых девушек. Здесь уместно упомянуть о святой Кресценции, которая безгранично верила в могущество розги. Преклоняясь сама пред влиянием розги на самой себе, она советовала всем широкое применение ее. Как-то раз к ней за советом обратилась одна из ее двоюродных сестер, семнадцатилетняя красавица, дочь которой была уже влюблена в красавца — соседа. Святая Кресценция попросила прислать молодую девушку к себе, а уж средство у нее имеется. «Великолепное средство» — сказала она. Лишь только Мариела — так звали юную красавицу — вошла в дом своей святой родственницы, как последняя предстала перед ней с огромной розгой в руках. Через несколько минут гостья украсилась синяками и кровоподтеками. Помимо этого, матери влюбленной девушки преподана была инструкция повторного и более частого применения предпринятого Кресценцией лечения вплоть до достижения Мариелой девятнадцатилетнего возраста. Несчастной девушке ничего другого, кроме повиновения решению святой родственницы, не оставалось, и когда мать ее не имела времени или сил лично заняться «лечением», «больную» отправляли для систематических экзекуций к родственницам… В школах при церквях и монастырях били щедро и часто. Известные аугсбургские монашенки, слывшие под именем «Stifel (по-немецки сапог) Nonnen» вследствие того, что зимою должны были надевать на ноги маленькие сапоги, содержали школу для мальчиков, в которой обучались ученики в возрасте от восьми до десяти лет. Если кто-либо из них должен был быть наказан, то его заставляли влезать головой в отверстие печи таким образом, что нижняя часть туловища вместе с нижними конечностями оставалась снаружи. Затем наказуемого раздевали и основательным образом обрабатывали розгой. Выше мы уже говорили о том, что в немецких гимназиях исполнение телесных наказаний поручалось так называемому «синему человеку» (der «blu Mann), но в школах, находившихся в руках самих иезуитов или их последователей, экзекуция производилась самим «господином учителем». В огромном большинстве случаев подобные школы учреждались для совместного обучения мальчиков и девочек, и последних так же часто секли, как и первых. В свое оправдание иезуиты обыкновенно говорили, что розга представляет собой «необходимую, существенную составную часть целого». И если считать только что приведенное положение исходной точкой иезуитских понятий, то частое злоупотребление розгой ничего удивительного собой представить не может. Случай с патером Мареллем в Баварии и одним аббатом из Гента произвели большой переполох и долго считались сенсационными. Аббат этот был одержим форменной страстью к раздаче ударов направо и налево. Очень часто он бил учеников вверенной ему школы собственноручно, а если, вследствие какой-нибудь причины, присутствовать в том помещении, где происходила экзекуция, не мог, то уж во всяком случае заглядывал в окошко. Святые отцы безумно радовались случаю пустить розгу в ход и, мало того, любили при этом отпускать специальные шуточки. Ударить один раз розгой по руке, обозначалось выражением «положительная степень» (pozitiv). Порка по седалищным частям называлась на их условном языке «сравнительной степенью», форменная же экзекуция, проведенная по всем правилам иезуитского искусства, нашла название степени «превосходной». Любовное отношение к порке, развитое и вскормленное иезуитами, мало-помалу стало достоянием семьи, и очень часто экзекуция в «превосходной степени» доставалась детям не только в школе, но и дома. До этого периода телесное наказание во многих германских государствах, особенно в гессенских владениях, рассматривалось, как политическое преступление. Неожиданно в высший государственный совет Пруссии было внесено предложение об обязательном введении телесного наказания, но оно было отвергнуто большинством голосов. Некий субъект, содержавшийся в одной из тюрем Германии, описал после своего освобождения различные роды и виды новых методов, введенных в деле телесного наказания. Многие из них по своей натуре представляются настолько жестокими, что не слишком зверское применение плети является по сравнению с этими новыми методами буквально благодеянием. Малейшие уклонения от существующего в тюрьме режима карались публичным выговором в присутствии всех тюремных служащих и лишением известных свобод и преимуществ, изредка допускающихся в домах заключения. Далее следовал карцер, постепенный перевод на хлеб и воду, лишение постели, кандалы и — как крайняя мера — специальный стул. Стул этот представлял собой нечто вроде деревянного кресла; преступник усаживался на него, причем шея, грудь, живот, верхние и нижние конечности стягивались особым кожаным ремнем. Благодаря давлению последнего, происходила задержка в кровообращении, что влекло за собой чрезвычайно неприятные ощущения. Случалось, что провинившихся заставляли сидеть на таком стуле шесть часов кряду, пока изо рта, носа и ушей их не показывалась кровь. Крики и стоны несчастных невозможно было в таких случаях выносить. Хотя Польша и не существует уже больше как отдельное государство, тем не менее поляки сохранили особый отпечаток, ярко характеризующий как их национальность, так и особую манеру этого народа жить. Воспитание детей и содержание прислуги не обходилось без телесного наказания, которое занимает при этом видное место. В те времена, когда все крестьяне были крепостными, жестокие порки являлись чем-то понятным, само собой разумеющимся, и много трудов стоило «барам» отучиться от веками присвоенного им преимущества. Когда был обнародован царский указ о даровании свободы, и крепостные, почуяв свое право, уклонялись от производства работ, — польские помещики все-таки прибегли к экзекуциям. Один из шляхтичей, рассказывают, выразился так: «С нашими рабами уже просто и выдержать нельзя, они от рук отбились с тех пор, как вообразили себя свободными людьми. Прежде, чем уехать из дому, я приказал хорошенько высечь десяток другой мужчин и женщин; пусть они на своей шкуре почувствуют, что я еще их господин и повелитель. Недавно я, вообразите себе, застал повара на кухне в обществе других дворовых, и он объяснял им их новые права! Само собой разумеется, я приказал хорошенько наказать этого каналью плетью!» Богатые поляки содержали огромный штат дворни и поддерживали известную субординацию исключительно при содействии плети, розог и других подходящих инструментов. Каждое отступление от заведенного порядка, каждое не пришедшееся по вкусу блюдо наказывалось жестокими порками. В определенный день и час, накануне Пасхи, хозяйки-польки имели обыкновение наказывать весь штат прислуги. Всех дворовых собирали в одно помещение, сюда являлась барыня с плетью в руках и, не делая никакой разницы между полом, возрастом и положением, била по очереди всех своих верноподданных. Что касается девушек, то и они не избегали экзекуций, с той только разницей, что их наказывали не en masse, а каждую в той комнате, в которой она жила. ___________________________________________________________

полная версия страницы