Форум » Рассказы, написанные посетителями нашего форума и авторами интернет-ресурсов. » Про "Ремнишку" » Ответить
Про "Ремнишку"
Альбина: Спускаемся вчера в раздевалку, смотрю, под вешалкой, прямо под моей курткой на рюкзаке парень сидит, класса так из шестого. Вид совершенно отсутствующий. Пока я шапку-шарф доставал к этому первому, Отсутствующему, ещё один подсаживается, типа, Сочувствующий, и Отсутствующий ему говорит так еле слышно: -- И по матеше тройка… если б только по лит-ре… а теперь -всё… А, забыл сказать, у нас каникулы начались, это они, значит, про четвертные говорили. Да я бы, может, на них и внимания не обратил, своих забот полон рот, но тут вдруг прыщ какой-то как выскочит! Тоже мелкий, из их класса, наверное, на вид – чистый Гарри Поттер. Очки и те круглые. Выскочил и как заорёт: -- Не может быть!!! Неужели и нашего Андрюшеньку за отметки дрючат?! Неужели и он «ремнишки» сегодня огребёт?! Глянул я на «Андрюшеньку» - и что-то сразу мне МОЯ история с «ремнишкой» вспомнилась. Несмотря на то, что уже три года, ого, прошло. Почти таким же мелким был, получается и видок такой же был тогда, наверно. Как будто жизнь кончилась. В общем, я этому Гарри Поттеру такого пинка дал, что он из раздевалки вылетел. Отсутствующий как будто ничего и не заметил, а Сочувствующий мне говорит: -- У него мать собаку обещала выкинуть, если тройки будут… Во, дура, думаю, а вслух спрашиваю: -- У тебя что, два трояка остальные двойки? -- Не, наоборот, двоек нет… - улыбается кривенько. Тут мимо меня барахло какое-то пролетело, розовое, в рюшечках – это Гарри Поттер в меня запустил, а сам в отдалении прыгает, факи мне показывает, куртку-то не успел взять. Я на него посмотрел и у этих двоих спрашиваю: -- Ну, а «ремнишка»-то бывает? -- Нет, что ты?.. – отвечает этот, стало быть, Андрей. – Меня дома не бьют. -- А ты попроси… -- Чего? -- Попроси, чтоб побили, а собаку не трогали. -- Не… не получится ничего… они не такие… -- Так ты постарайся. Истерику закати. Башкой об стенку побейся. Или разозли как-нибудь очень сильно. -- Если разозлить, - это Сочувствующий в корень зрит. – То так могут врезать, что совсем не обрадуешься. А у Отсутствующего вдруг глаза загорелись, и я добавил: -- У меня тоже «не такие», но один раз получилось. -- Что получилось? -- Такую же гадость на «ремнишку» сменять. Тут Гарри Поттер совсем офигел – какой-то шапкой мне по голове попал. Пришлось идти ему мозг вправлять. Пока догнал, пока вправил, смотрю, Отсутствующий с Сочувствующим уже у самой двери на улицу. Андрей чуть ли не бегом бежит. Посмотрел я им вслед, да, думаю. С одной стороны, хорошо, что я его к жизни вернул, а с другой, если б я рассказал, как на самом деле всё было, он, может, так бы не радовался… А началось тогда это всё на биологии. Дурацкий предмет, правда? Особенно когда уже точно знаешь, что ни врачом, ни живодёром, когда вырастешь, не будешь. А я уже тогда решил, что хочу быть архитектором. Отец говорит, правда, что там, в архитектурном, всё давно куплено и ни за что не попасть, но это мы ещё посмотрим. На крайний случай можно и в строители податься, дома проектировать, ну, или дороги. Но лучше всего, конечно, терема и соборы всякие. Это самые красивые здания. Я это знал и до того, как попал в наш клуб. Это ещё за пару лет до того было. Поехали в выходные с родителями в «Коломенское» гулять, залезли к церкви на такую высооокую гору, знаете наверно, там–то и увидели Ивана и компанию. Девчонки сидели с мольбертами и рисовали собор, а все остальные помогали музейным работникам. Там такие гробницы каменные стоят, вот они их и чистили от мха и просто земли. И все желающие вообще могли присоединиться. И я тоже взял щётку и перчатки. Так и познакомились. Они из Дома детского творчества туда приехали, у них кружок там был историко-архитектурный, меня позвали к ним заниматься приходить. И я пришёл, это от нашего дома не так уж далеко оказалось, даже на метро не надо ехать, на троллейбусе только. Кружок из двух групп состоял, я к Ивану Ивановичу попал. Вообще-то второй руководитель у нас тоже Иван Иванович, нашему Ивану Ивановичу он отец. Прикольно, правда? Это у них семейное всё. Поэтому чтоб не путаться, мы нашего Ивана Ивановича просто Иваном звали, а то и Ванькой. Он студент у нас тогда ещё был, а сейчас в аспирантуре учится. И столько всего интересного знает! Ему картинку покажи с собором каким-нибудь, он такого нарассказывает, обалдеть можно. И рисует здорово. А летом один раз в поход ходили, настоящий, с палатками, так он песни пел под гитару, закачаешься. А ещё мы на экскурсии ездили, но не очень часто. Два или три раза, и в самое ближайшее время опять собирались. «Поймать последнюю погоду», октябрь потому что уже кончался, вот-вот совсем похолодает. Поэтому и каникул ждать не стали, заказали экскурсию на следующую субботу, и выбрали, чтоб не очень далеко ехать, в Новый Иерусалим. Это под Москвой. Ну вот, значит, урок, биология, стало быть, начался как обычно. Мы со Светкой Карасёвой сидели в среднем ряду на предпоследней парте. А сзади нас Маринка с Наташкой. Им биология тоже на фиг не сдалась, поэтому мы в карты обычно резались пара на пару. Как-то случайно это у нас началось в этом году, чуть ли не прямо первого сентября. Я сразу садился на стул верхом, лицом к Наташке и спиной к доске, так удобнее. Ольга Сергеевна обычно в начале урока хоть и равнодушно, но в обязательном порядке делала мне замечание по этому поводу, которое я пропускал мимо ушей, а в тот день ничего не сказала. Даже не взглянула, только прошла мимо по проходу и зачем-то приоткрыла дверь. В её кабинете она в конце класса. Это я уже всё потом вспомнил, а тогда и внимания не обратил. Минут пятнадцать от урока прошло примерно. Не знаю, зачем я на дверь глаза поднял, а в коридоре завучиха наша, Маргарита Михална, стоит, а за её плечом… мой отец возвышается и прямо на меня смотрит! Развернуло меня как-то само собой. В доску уставился, по спине - мороз самый настоящий прошёл. А им за дверью чего уж теперь стоять, слышу - дверь открылась. Все заоборачивались, встали. -- Ольга Сергеевна, мы поприсутствуем на Вашем уроке? - завучиха слааадким таким голосом спрашивает. И они с отцом на последнюю парту у двери садятся. Класс притих, но мало кто понял, конечно, что это за явление такое. Зато биологичка чуть ли не светится, как на именинах. Не иначе заранее знала всё. -- Сергеев, - это она мне. – Не напомнишь ли, на чём мы остановились? Я встал, а что говорить – без понятия. В голове вакуум просто. -- Ну, может, расскажешь нам параграф на сегодня заданный хотя бы? Я молчу, понятное дело. Я этот учебник, кажется, вообще не открывал ни разу. Тут Маргарита сзади поднимается и торжественно так говорит: -- И такая картина почти на каждом уроке. Мы его заберём на минуточку? Вышли мы в коридор, ну и Маргарита давай на меня стучать. Что от рук отбился, что не делаю ни хрена, грублю, хамлю, уроки срываю, прогуливаю. Я слушал и даже сообразить не мог, правда эта всё или она краски сгущает, нарочно хочет, чтоб мне влетело посильнее. Блин, во-первых, так стыдно было. Предки мои до того не знали в какую сторону дверь в школе открывается, только на собрания являлись и то «для галочки» больше. А тут сразу, без предупреждения, да ещё отца вызвали, не маму. Хотя… позвонили, небось, а он как раз после дежурства должен был домой сегодня ехать, вот и зашёл по пути… Ох, как мне не хотелось стоять перед ним в тот момент, не знал, как в глаза ему посмотрю. Ну, а во-вторых, боюсь я папу иногда, если честно. Ему всегда достаточно было зыркнуть в мою сторону попристальней, у меня душа в пятки уходила. Он меня не бил никогда, не ругал почти, но я всегда чувствовал, что может. Вот переступлю грань какую-то и привет. Так гаечки подкрутит, дышать буду разрешения спрашивать. Бывало, что заслуживал я хороших люлей, и сам это знал, и со страху такое нести начинал, что вообще забывал, с кем говорю, и выходил за рамки приличного. Так он меня мог за шкирку взять в прямом смысле слова и к стеночке аккуратненько лицом прислонить, не ударить, а именно прислонить. Я сразу в себя приходил и язык прикусывал. А однажды руки за спину заломил, я опомниться не успел, как согнутый задницей к верху оказался. Подержал так минутку и отпустил, всё это молча, не больно даже, но такая силища чувствовалась, как будто я вообще никто. В общем, когда выдохлась Маргарита, наконец, меня колотило мелкой дрожью, и глаза были на мокром месте. Отец спросил, можно ли мне пару слов сказать наедине. Отошёл, и я следом потащился, чудо что в голос не ревел ещё. -- Что, до седьмого класса дожил и не научился на стуле ровно сидеть? – очень тихо спросил меня отец, глядя куда-то за окно. – Ну так я научу. Дело это не простое, конечно, много времени понадобится. В следующие выходные и займёмся. У меня в глазах потемнело, когда я понял, ЧТО он имеет в виду. Это значило, что на экскурсию я не еду. И вообще может не только я. Потому что нашему ИванИванычу его отец ИванИваныч–старший ставил одно неизменное условие: едешь в группой, берёшь двоих родителей. И одним из этих родителей в следующую субботу должен был быть никто иной, как мой отец. -- Папа… - я даже реветь забыл. – Ребята-то здесь при чём? -- Я всё сказал, - оборвал меня отец, - Ивану сам позвоню, - и он направился обратно к Маргарите. Тут я от ужаса потерял голову. И страх. И чувство меры. -- Ты это нарочно! – сказал я ему в спину. – Ты с самого начала не хотел ехать и теперь нарочно это придумал! -- Конечно, - спокойно отозвался он. – Именно поэтому я напрягал людей, и переносил дежурства. В субботу все прямо рвались работать вместо меня... И они с завучихой преспокойно скрылись в её кабинете, а я свернул в туалет, где и просидел до конца урока. Из чувства противоречия что ли урок английского я сорвал вполне сознательно. С физики меня тоже вышибли за дверь. А на русский с литературой я просто не пошёл. Пошёл домой. Потому что сил не было никаких, только одного хотелось: уговорить отца изменить своё решение. Я был уверен, что у меня получится, если нормально попросить. Отец работал начальником смены на электростанции и часто дежурил по ночам. Днём после дежурства он обычно отсыпался на диване в большой комнате. Так было и на этот раз. Когда я тихо вошёл в квартиру и заглянул в комнату, то увидел отца, лежащим на диване под пледом. Но он не спал. Я даже растерялся, когда он внезапно открыл глаза и выжидательно посмотрел на меня. Пламенные речи я растерял по дороге домой, слёзы стояли где-то совсем близко. Просто разреветься никак в мои планы не входило… Я постарался взять себя в руки и выпалил: -- Па, извини меня пожалуйста, я не должен был так говорить… Но ты тоже.. хорош… При чём тут одно с другим? Школа – это школа, а клуб – это клуб… и… -- У тебя шесть двоек выходит в первой четверти, – вдруг сказал он. Я замолчал, как споткнулся. До каникул было ещё две недели и учителя не начали даже говорить о результатах, поэтому слова отца стали для меня полной неожиданностью. Он посмотрел, как я оторопело разеваю рот, усмехнулся и почесал щетинистый подбородок. -- Иди уроки делай. -- Но папа… А по каким предметам?.. – спросил я безнадёжно, глядя себе под ноги. -- Да по всем, - был ответ. – Тебя подменили что ли? Говорят, никогда не думали, что ты такие кренделя начнёшь выделывать. Из отличников ни пойми куда! -- Пап… ну я всё исправлю… честно… только поедем, а? -- А это вообще не обсуждается. -- Но почему?! -- Потому что! Потому что, - сказал он и вскочил с дивана, отбросив плед. – Ты что там возомнил вообще? Что есть в школе предметы нужные, а есть не нужные? Да в школе такой мизер преподают, не освоить который позор для любого человека, ты понимаешь?! Конечно, побасенки Ивана слушать интересно, но он ведь не расскажет тебе всего, тем более, что и альтернативной исторической хрени у него в башке полно, я с ним в тот раз достаточно пообщался на эту тему, чтоб судить. Литература… книжку проглотим, а понимать, про что вообще читали не нужно? На географию забьём, подумаешь, нам дальше, чем на перекладных по шестьдесят вёрст в день ехать не надо, так? Английский… ну это вообще ненужная вещь, не древнерусский же! Зато физкультура – наше всё! За это можно быть спокойным! Собственноручно что ли кирпичи будешь укладывать в своих дворцах? На большее не претендуешь? -- Папа! – я уже не очень понимал, о чём он вообще говорит. Зато его слова про Ваньку мне совсем не понравились, и вообще показалось, что отец хочет запретить мне там заниматься. – Я всё равно поеду! Я пешком пойду! Я… Я.. Олега попрошу, он вместо тебя поедет! Олег - это мой старший брат. Очень-очень старший, с женой и двумя дочками, не на много меня младшими. И конечно он никуда бы со мной не поехал, я придумал это только что. Я вообще опять плохо соображал, что говорю, от обиды и боязни потерять последнее самообладание и разреветься. -- Я повторяю последний раз, – почти по слогам сказал на это отец. – Думать надо было раньше. Все следующие выходные ты будешь учиться сидеть за столом ровно! С восьми утра до восьми вечера! А сейчас ты идёшь учить уроки! Марш! -- Это не честно! Просто не честно! Ну оставь меня без денег карманных! Без компьютера на месяц! Гулять не пускай сколько хочешь! Почему мне нельзя завтра отсидеть на твоём ё..ном стуле?! Завтра такая же суббота!!! -- Что?! – заорал и он. – Ты что сейчас сказал?! Ты с кем вообще разговариваешь, не забыл?! – он навис надо мной, как скала. Я замолчал и стоял, глотая слёзы. - Уйди с глаз моих, пока я тебе не вломил! – сказал он зло и толкнул меня кончиками пальцев в грудь. -- А вломи! – Вдруг осенило меня.– Вломи, я согласен! Отлупи! Выдери! Только потом – поедем! Пожалуйста! Давай, куда мне лечь? -- Ты в своём уме? – я чувствовал, как кончается его терпение. -- А что? Олега ты же так наказывал, - вспомнил я. Олег и правда иной раз подкалывал отца, напоминая о своём «трудном» детстве. – Вот и меня накажи! Ремнём? Чем ещё наказывают? Палкой?.. -- Во-первых, - отец, вроде, снова взял себя в руки, - вы с Олегом несколько разные люди. Он – Олег, а ты, вроде бы, у нас Гоша. Во-вторых, он тогда был гораздо младше, чем ты сейчас. В-третьих, это было очень давно. Ты думаешь, я за эти 20 лет не изменился? Да может, верни мне его сейчас таким же оторвой, каким он был, я бы его и пальцем теперь не тронул, а такие же хороводы водил, как с тобой… -- Не надо хороводов! -- перебил я его.-- Я же говорю, не надо! Просто выдери меня и всё! За двойки, за плохое поведение, за то, что матом ругаюсь! Ты же говоришь, что нас всех мало порют, поэтому мы такие. Вот ты и выпори, я сразу исправлюсь, и мы поедем в Истру! -- По-твоему, порка - леденец на палочке? Или думаешь, что не допросишься? Или Иван плохо вам про розги рассказывает, не доходит, что «выпори» - это не просто слово? -- Мне всё равно, ты понимаешь?! Мне всё равно - из-за одного меня, ты хочешь наказать ВСЕХ! -- По-моему, ты заслужил именно такое за своё поведение. -- По-моему, тебе просто нравится меня мучить, вот и всё… - горько проговорил я и повернулся, чтобы гордо удалиться. -- Мучить? – странным голосом спросил за спиной отец, и я почему-то остановился, но промолчать ума не хватило. -- Да, мучить! Пообещал гадость сделать ни за что, и смотришь, как я унижаюсь тут! -- Унижаешься? - опять якобы удивился отец. -- Да! Я извинился, я всё исправлю, я даже попросил наказать меня! Чего тебе ещё надо? «Иван плохо про розги рассказывает», - передразнил я. – Он хорошо рассказывает: пусть розги, но зато ты человек, а не козёл отпущения, вот что в розгах самое главное! -- Человек?.. На колени, - вдруг очень тихо проговорил отец и вышвырнул из угла комнаты стул. – В угол на колени, - пояснил он ещё тише и с ещё большей угрозой в голосе. Он смотрел на меня острыми, беспощадными глазами. Таким я ещё никогда его не видел. Поэтому остался оторопело стоять на месте, а отец между тем быстро вышел из комнаты и почти сразу же вернулся с одной из кухонных пластиковых банок в руках. В угол полетела газета, а на неё посыпался жёлтый, крупный горох из этой самой банки. Я попятился, но отец не дал мне уйти, больно стиснув руку повыше локтя, толкнул к газете. -- И знаешь что, - добавил отец, - раздевайся сразу догола. Постоишь часок, потом ремня получишь и ещё часок постоишь, на горохе да с руками за головой. И если тогда хоть что-нибудь поймёшь, то и на экскурсию, может быть, поедешь. Ну как? Ты ведь этого хотел? -- Нет, я этого не хотел… - непослушными губами проговорил я и почувствовал, что упёрся лопатками в дверь. -- Раздевайся, - снова послышался глухой приказ. Я покосился на газету в углу. Согласиться и вытерпеть? Спине было холодно, и мурашки ползли за шиворот, каждая размером с хорошего таракана. Согласиться и тогда в Клубе ничего не узнают? -- Папа, можно я пойду, - пролепетал я. -- Можно. Раздевайся и иди за ремнём. За моим. Выберешь в шкафу, какой понравится. -- Папа! Но отец как не услышал. Я стоял и размышлял, на сколько позволяли это делать эмоции. Допросился. Сам. Получите. Наказание ремнём по-прежнему не казалось мне чем-то ужасным, уж по сравнению с тем, что мне пообещал отец, точно. Но меня пугало, что отец стал каким-то... не моим… опасным каким-то. Он снова был безмятежно спокоен и насмешливо смотрел на меня сверху вниз. Потом он взял с тумбочки телефон и спросил меня невинным голосом: -- Ну? Я звоню Ивану? И я потянул с себя идиотскую форменную безрукавку. Погано было раздеваться по приказу, погано чувствовать, что коленки дрожат, а самой наготы я не стеснялся. Мы с отцом в бассейн ходили два раза в неделю, да и дома я мог после ванны довольно долго шлындать голяком. По-моему, он просто забыл про это, когда хотел выдумать кару понеприятней. Я срывал с себя одежду и швырял ею в ковёр на стене. Последними туда полетели плавки. Уже ни о чём не думая, я шагнул к газете в углу и встал на колени. Сначала ничего особенного не почувствовал. Даже плечами пожал, показывая отцу, что мне по фигу его горох. Он не обратил внимания и лёг обратно на диван. И даже глаза закрыл, вроде как решил всё-таки поспать. Надолго меня, конечно, не хватило. Сначала начали колоться горошины под коленками, потом заныли ноги, потом спина. И я сел на пятки. Тут выяснилось, что отец всё видит. -- Два дополнительных «ремня», - проговорил он тут же. – Четыре. Шесть, - продолжил он, видя, что я не поднимаюсь. -- Ты издеваешься?! -- Да, и объясняю тебе значение слова «мучиться», раз уж учить словесность в школе ты не желаешь. Я всхлипнул и выпрямился снова. Я садился ещё несколько раз, заработал двенадцать «призовых» и дальше уже рыдал без остановки. От обиды, и от того, что не могу вытерпеть. Ткнулся лбом в стену, так было чуточку легче стоять, и ревел. А тут ещё позвонила Машка. Это была девчонка оттуда, из клуба. Её мама одну не пускала ездить, только со мной. Выводила на остановку, через две после моей, и подсаживала ко мне в троллейбус. Вот Машка и звонила узнать, еду ли я на занятия завтра. Вы когда-нибудь разговаривали с девчонкой, стоя на горохе в углу, по уши в соплях, да так, чтобы она ни о чём не догадалась? Мне пришлось. Отец передал мне трубку, не взирая на мои отчаянные протесты. И Машка заподозрила только, что у меня насморк. Зато когда она отключилась, отец объявил, что хватит мне уже стоять и велел идти за ремнём. И я пошёл. Выбирать долго не стал, сдёрнул с вешалки первый попавшийся. Попался довольно широкий, коричневого цвета. Пока я ходил, отец собрал диван. Я вошёл, и он велел мне перегнуться через подлокотник. Я решил, что буду думать только о Ваньке и ребятах, что всё это надо вытерпеть ради них. Я подчинился, лёг животом на мягкий валик и спрятал лицо, но отцу что-то не понравилось, и он протянул меня ещё чуть-чуть вперёд. Ноги сразу потеряли опору, задница оказалась выше всего остального, руки безрезультатно искали, за что схватиться, пока отец не прижал их коленом. Одну свою ладонь он положил мне на затылок, а второй рукой размахнулся, и я первый раз в жизни услышал, как где-то наверху хлопает ремень. Ой, мамочки, как же больно мне было! Как я орал и ЧТО я орал! Но мне даже стыдно не было ни тогда, ни позже. Я почти сразу согласился, что ремень не леденец на палочке, я кричал, что всё понял, я плакал, я просил прощения, я обещал исправиться, я пробовал вырываться, но отец держал меня очень крепко, а хлестал очень сильно и очень долго. В общем, я убедился, что не обманывался на его счёт: холодная суровость, которую я замечал в нём постоянно, была самая настоящая, не притворная, и я не зря её опасался. Вопли мои его не трогали абсолютно, рука ни разу не сбилась над моей несчастной исхлёстанной пятой точкой. От этого наверно у меня в мозгах что-то перевернулось. Я в какой-то момент перестал воспринимать то, что эту боль причиняет мне отец. Стало казаться, что надо мной властвует нечто бесплотное и бездушное, как будто сама ситуация в которую я попал, обрела силу и заставляет извиваться и реветь. Орать и вырываться я так и не перестал, выкрикивал что-то даже после того, как отец меня отпустил. Тут же я оказался снова в углу. Получил увесистый шлепок по и без того горящей заднице и сообразил, что надо поднять руки на голову. Теперь отец вообще не отходил от меня и продержал носом в угол обещанный час. А может и больше. Я за это время даже успокоился почти, слёзы кончились и задница болеть стала поменьше. В конце концов он поставил меня на негнущиеся ноги и велел убираться. Я рухнул на кровать в своей комнате и сразу отрубился. Успел только удивиться, что часы показывают какое-то странное время, как будто прошло не два с лишним часа, а почти в два раза меньше. Я бы из школы ещё не вернулся, если б не ушёл с уроков. На следующий день я по секрету рассказал Ивану, что со мной приключилось. На всякий случай, потому что понятия не имел, едем ли мы с отцом на экскурсию. Отец со мной не разговаривал! Не я с ним, а он со мной! Иван сочувственно поцокал языком и сходу посоветовал какую-то мазь от синяков. Но вся загвоздка была в том, что синяков у меня не было! Ни одного вообще! Сидеть было немножко больно, а следов не осталось. Выходило, что вчера, когда мне казалось, что сильнее бить просто невозможно, на самом деле отец меня чуть ли не гладил, любя?! И в углу-то я стоял минут по двадцать всего, если верить часам. Когда я сообщил об этом Ваньке, он сразу как-то расслабился и заулыбался. И сказал, чтоб я не переживал: даже если отец меня не отпустит, Ванька найдёт желающих в сопровождение. Отец со мной не разговаривал, но и Ивану с отказом не звонил. Я беспрепятственно съездил в клуб в субботу и во вторник. В среду не выдержал, подошёл вечером к отцу и спросил, едем ли мы всё-таки на экскурсию или нет? -- А ты что-нибудь понял? – спросил он, откладывая газету и сажая меня напротив. -- Понял, - ответил я. -- И что же ты понял? Про розги-то, человек… -- …Что под розгами от человека мало что остаётся, - с трудом проговорил я. -- То-то же. Ещё будешь просить когда-нибудь? -- Не буду, - убеждённо сказал я и скрестил за спиной пальцы. По совету Красной Шапочки из детского кино. Потому что это было враньё. Я точно знал, что, случись мне снова выбирать между быстрой поркой, пусть даже в сто раз более жестокой, чем я испытал, и перспективой подвести друзей да ещё с тупой отсидкой над учебниками от зари до зари в виде бонуса, я бы снова просил порку… Хорошо, что за три прошедших года не пришлось, и тем не менее. Но отец удовлетворился моим ответом. Мы помирились и в Истру поехали. Вы видели, какая там мельница на отшибе стоит? Без единого гвоздя и с колесом до неба! Ради неё одной уже стОило упираться!!! А сам монастырь? А горячие пироги в кафешке? И всё это я получил в обмен на порцию этой самой «ремнишки». Так что Андрея я по большому счёту не обманул: если выбросить все наши с отцом заморочки, то можно сказать, что она хоть не вкусная и не дюже полезная, но есть можно. При крааайней необходимости.
Ответов - 9
В.63: Да! Вот такие унас дети. Разве что разные по характеру родителей. Одни родители как толька пришол со школы, раздели на голо и уложили через спинку дивана. Даже говорить не стали, о экскурсии. Спустили ремень, и разукрасили попу так была похожа на спелый помидор. Но, нет изменилася взгляд людей. Покричат, потормошат что . заум взялся. А на ребенка глянь, а унего взгляд отсутствует что на него кричат, он смотрит в окно как собаки бегают. Мама на папу смотрит и врукм сует ему ремень, папа смотрит на ремень говорит , жене а!!! почему я? На жена, ты мать тебе и карты вруки. Жена взглянула намужа, заплакала. И сквозь слезы так как нам сына воспитывать? А!! Пауза*** короткий ответ нез- з- з - на- ю.
Nikita-80: Спасибо, Альбина! Хороший рассказ, интересный и поучительный. И мальчишка такой правильный). Совестливый и любознательный. Ну вот как можно не познать, что такое порка? И ведь, наверняка, снова найдет повод, чтоб напроситься).
LinaV: Сильно, Альбина ! Спасибо! Никак отдышаться-продышаться не могу... прочла на одном дыхании. Альбина пишет: -- И что же ты понял? Про розги-то, человек… -- …Что под розгами от человека мало что остаётся, - с трудом проговорил я. Вот это - просто супер! Глубоко и, повторюсь, очень сильно! Все герои прорисованы ярко, ни одного картонного, даже тот "Гарри Поттер"... а уж главные - без сомнения!
Мирина: Спасибо, Альбина! Рассказ просто прелесть! Прочла с огромным интересом. Парень очень реальный, живой. Вполне вероятно, что тяжелые воспоминания о боли и стархе при порке постепенно потеряют свою остроту, ведь часто психика человека защищает его от ужасных воспоминаний, смягчая события, которые по происшествии времени уже не кажутся столь страшными, а вот приятные впечатления о поездке как раз и останутся и при необходимости "все опять повторится сначала"...
Альбина: Спасибо за отзывы! А как считаете, вот этот момент на сколько часто в жизни встречается? В-третьих, это было очень давно. Ты думаешь, я за эти 20 лет не изменился? Да может, верни мне его сейчас таким же оторвой, каким он был, я бы его и пальцем теперь не тронул, а такие же хороводы водил, как с тобой… Обычно глядишь: человек уже и прадедом стал, а все одно твердит, за 50 лет не поменялся будто... Или меняются люди все же?
Мимо проходил: Альбина пишет: А как считаете, вот этот момент на сколько часто в жизни встречается? цитата: В-третьих, это было очень давно. Ты думаешь, я за эти 20 лет не изменился? Да может, верни мне его сейчас таким же оторвой, каким он был, я бы его и пальцем теперь не тронул, а такие же хороводы водил, как с тобой… Обычно глядишь: человек уже и прадедом стал, а все одно твердит, за 50 лет не поменялся будто... Или меняются люди все же? Люди не сами меняются - их жизнь меняет. Большинство с возрастом или становятся равнодушными и апатичными, или обозлёнными на весь мир, или ударяются в религию, или ещё что-то подобное. Сохранить себя удаётся немногим. А рассказ, действительно, очень хороший - правдоподобный.
Skabi4evskij: конечно, от "дверей восприятия" зависит. и я не знаю, какие смыслы вкладывал в текст автор... но что-то мне видится, что папахен тут тематик , который сдерживается, но которому мешают показательный диалог: -- По-моему, тебе просто нравится меня мучить, вот и всё… - горько проговорил я и повернулся, чтобы гордо удалиться. -- Мучить? – странным голосом спросил за спиной отец, и я почему-то остановился, но промолчать ума не хватило. -- Да, мучить! Пообещал гадость сделать ни за что, и смотришь, как я унижаюсь тут! -- Унижаешься? - опять якобы удивился отец. -- Да! Я извинился, я всё исправлю, я даже попросил наказать меня! Чего тебе ещё надо? «Иван плохо про розги рассказывает», - передразнил я. – Он хорошо рассказывает: пусть розги, но зато ты человек, а не козёл отпущения, вот что в розгах самое главное! -- Человек?.. На колени, - вдруг очень тихо проговорил отец и вышвырнул из угла комнаты стул. – В угол на колени, - пояснил он ещё тише и с ещё большей угрозой в голосе. Он смотрел на меня острыми, беспощадными глазами. Таким я ещё никогда его не видел. в любом случае рассказ хороший, необычный наказание не "жесть" и заканчивается позитивно
Kris: Skabi4evskij пишет: конечно, от "дверей восприятия" зависит. и я не знаю, какие смыслы вкладывал в текст автор... но что-то мне видится, что папахен тут тематик , который сдерживается, но которому мешают показательный диалог: Есть такое. Если так, то на грани пацан ходит, спящего зверя лучше не будить. Впрочем, он так сильно на порку напрашивается, что тоже латентщиной попахивает.
Skabi4evskij: Kris пишет: Впрочем, он так сильно на порку напрашивается, что тоже латентщиной попахивает. ну а что? была бы отличная тематическая семья, где все всё понимают... но порка тогда, наверное, только за отличную учёбу и примерное поведение?
полная версия страницы