Форум » Рассказы, написанные посетителями нашего форума и авторами интернет-ресурсов. » Васенька. Детский страх наказания ремнем и страстное желание быть наказанным. » Ответить
Васенька. Детский страх наказания ремнем и страстное желание быть наказанным.
Guran: I. Детский страх наказания ремнем и страстное желание быть наказанным. Когда случалось говорить о том, пороли ли Васеньку в детстве, он всегда отвечал отрицательно. Мама-учительница, воспитывала его и старшую сестру едва ли не по Макаренко, они росли довольно свободыми от наказаний детьми, в отличии от соседских сестер-девчонок, которых их мать (тоже учительница) лупила ремнем и чьи визги и рыдания в кирпичной хрущевке было слышно лучше, чем хриплый голос диктора новостей из дермантиновой коробки радио. Но.. было таки одно обстоятельство связанное с наказанием, которое кажется очень сильно в Васеньино сознание (а может и в подсознание?) впечаталось. Так сильно, что и после пятидесяти лет он многое из своего совсем раннего детства помнил, да и его взрослые предпочтения сильно в эту сторону детства клонились.. Отец специально Васенькиным воспитанием занимался мало, он служил детям примером, какими быть не надо. Когда засыпал, откинувшись на спинку дивана после работы и выпивки – примером безмолвным, когда требовал с матери на «пивко» в воскресенье и скандалил - то примером громкоговорящим. Хотя конечно, страсть воспитательная и в нем иногда тоже просыпалась. Васенька помнил три таких случая и все они глубоко отозвались в его жизни. Но первый опыт был пожалуй самым значительным и связан именно с наказаниями. Было Васеньке тогда что-то около 3-х или 3,5 лет, жила его семья в новой квартире (тот самый кирпичный дом) и у родителей была широкая железная кровать, укрытая шелковым китайским покрывалом и уставленная подушками. У Васеньки с сестрой кровати были тоже железные, но много короче и на них особо не разбежишься, хотя первые разгонные прыжки дети начинали именно на своих. Родительская кровать имела одно дополнительное преимущество, которым отец был страшно горд и о котором любил много раз повторять – она была, таинственной для Васеньки, «варшавской сеткой». Отец так и говорил, что вот мол «кровать-варшавская сетка» и с таким упором говорил, что было понятно его особое «понимание предмета» и необходимость обязательного восхищения. Гости, которые иногда заходили, понимали гордость отца и восхищались. По какому поводу они с сестрой устроили детский праздник было уже не важно, главное, что было очень весело. Они прыгали на всех кроватях по очереди и у Васеньки это уже неплохо получалось. Особено хорошо удавалось прыгать ему на широкой родительской кровати. На маленьких детских приходилось все-таки держаться за спинку, чтоб не улететь на голый деревянный пол, и скок на них был жестковат. Зато на маминой кровати ход качания был такой плавный и степенный, что нисколько не подбрасывало, а только качало вверх и вниз с довольно размашистой амплитудой. А если сестра вдруг прыгала в середину кровати от твердого края в самый момент Васенькиного плавного взлетания, то подьемная сила сразу обрывалась и уходила вниз, его коленки подгибались, он бухался на живот и трепыхался в такт беспорядочного дрожания кровати. Было необычайно весело, дети вдвоем орали и вопили и Васенька даже заливался хохотом (по крайней мере других таких смеховых приступов он собой не мог припомнить за всю жизнь). Вот тогда в спальню вошел отец. Конечно Васенька показал ему новую затею - опять раскачался и бухнулся – визг, смех, радость.. а отец вдруг непонятно разозлился, что-то кричал и ругался, протом схватил детскую пластмассовую красную саблю и стал бить Васеньку ею по кортким штанам, по голым ногам под штанами, по рукам, когда Васенька хотел закрыться. Васенька уже не помнил сам переход от восторженного визга к вою обиды и огорчения. Он произошел непроизвольно и незаметно для детского ошарашенного сознания. Сестра стояла на твердом крае у спинки кровати и вероятно тоже ревела, но в этом Васенька остался не очень уверен, потому что был тогда слишком занят собой. Как потом Васенька понял из разговора отца с мамой, ему «всыпали по занице». Васенька разумеется ревел и не собирался успокаиваться (притом, что первые же его настоящие рёвы заставили отца зашвырнуть злополучную саблю в сторону, бросить сына на кровать и выскочить из комнаты). Что было потом, осталось в памяти не очень хорошо. Когда мама пришла с работы, любимая сестра предательски стала ябедничать, что Васенька прыгал по кровати и папа его наказал. Сам Васенька говорить не мог из-за нерекращающихся рыданий с сопливыми всхлипываниями и надрывными вздохами. Отец злился на всех и кричал чего-то обидное про сопляков и варшавскую сетку. Было плохо. Мама отнесла Васеньку в маленькую железную кроватку, чтобы дать успокоиться. Может быть он потом уснул, Васенька не помнил. Сам факт, что ему «всыпали по заднице» надо было еще осознать. Конечно никаких особенных болевых ощущений не было. Васенька орал сначала от обиды и от непонимания отцом его радости, а потом от предательства сестры и от холодности мамы, которая его даже не жалела, а только отнесла, чтобы сам успокоился. Как он правильно понял, мама была недовольна, тем что Васенька прыгал на кровати и что «всыпали ему за дело», хотя можно было «обойтись и без этого». Докопался он до таких выводов не сразу, сколько-то времени это потребовало. Но потом сразу он увидел мир иначе – и мама строгая, и отец может быть злым, и сестра – эх! девчонка - ябеда, и понятно стало почему соседские сестры орут и рыдают по вечерам. И Васенька вступил в новый мир детства, где кроме младенческих радостей любви и страдания от болезни есть еще поступки, злые и добрые люди, наказания и обиды. Он чувствовал себя несправедливо наказанным, хотя слова такого еще не знал. Про самолюбие он тоже еще не догадывался, но оно уже было здорово прищемлено: это надо же – его одного наказали, всыпали по заднице, побили – а прыгали-то вдвоем! Насколько сильно его этот факт прищемил трудно сказать, но даже уже будучи в возрасте за 50, Васенька иногда возвращался к той своей обиде и пытался найти истоки хоть какого-то здравого смысла в родительской несправедливости. Потом был еще один случай наказания, который он так же хорошо запомнил. Уже началась школа, сестра после уроков забрала его из детского сада и должна была отвести домой, но решила пойти на школьный двор продолжить начатую с девчонками из продленки игру, пока у мамы не кончатся уроки во второй смене (мама иногда и в три смены учительствовала, время было такое). Для игры была еще пара часов времени. Васенька вскарабкался на четырехугольную приземистую тумбу школьного крыльца и удобно там сидел. Ему было совсем не скучно, потому что на школьном дворе играли в «кОндалы закованы». Смотреть было интересно, сестра ему не досаждала своим вниманием (а проще придирками) и он был почти счастлив. Как-то так получилось, что мама закончив уроки прошла мимо и не увидела сына на крыльце, сидящим на тумбе. Сестренка тоже момент окончания уроков проморгала, вероятно потому как игра была в самом разгаре. Когда школьники стали разбирать сваленные в кучу портфели и уходить со двора, появилась мама, сняла Васеньку с тумбы и увела домой. Он не очень удивился, что его забрала мама, мало ли как взрослые между собой решат, а детское дело нехитрое – ждать когда заберут и отведут куда надо. Все и тогда вроде было вполне разумно. Но когда пришли домой, то оказалось, что сестра еще не пришла. В доме было тревожно и мама на Васенькино лепетание не отвечала. Как позже выяснилось, что мама вернувшись домой, детей не нашла, встревожилась, вышла во двор спрашивать, может гуляюм где. Ей рассказали, что у школы видели обоих, она кинулась обратно, нашла младшего, дочери не увидела и уже вполне разозлившись поспешила домой, полагая, что старшая про ребенка забыла и уже небось у дома с девчонками носится. Сестра пришла домой уже затемно, сразу же бросилась ко брату с упреками, зачем же он убежал со своего места, что ей его искать пришлось и волноваться. Тут же составила полновесную ябеду и развернула ее демонстрируя голосом многообразные оттенки своего возмущения. Мать молча слушала. Потом приняла дочкин локоток в левую руку, правой прихватила висящий через кран на кухне шланг и начала лупить непутевую воспитательницу. Сестра закричала, начала бегать вокруг, но ухваченная за руку только подставляла под удары свой незащищенный тыл. Васенька быстро пришел в себя от очередной сестринской несправедливости - привык уже, вечно он во всем виноватый оказывался. Но то, как сестра кричала, с каким страшным хлестким звуком стегал резиновый шланг, как уверенно и напористо лупила ее мать – это было невыносимо смотреть. Он заплакал. Тогда мать еще и присовокупила: «Вот, смотри - до слез ребенка довела!» Такого Васенька от мамы своей никак не ожидал, получалось, что она лупила сестру из-за него, потому что он заплакал глядя на этот ужас. Тогда Васенька начал орать. И орал до тех пор, пока мать не очнулась и не прекратила избиение. После того случая Васенька стал заикаться. К счастью заикание это длилось не очень долго и бывало только в момент очень сильного волнения. Когда он подрос и в школе ему приходилось волноваться отвечая у доски, чтобы не позориться, он придумал быть всегда спокойным, даже когда не знал урока. Это наигранное спокойствие помогало и с заиканием и с уроками – учителя обманутые уверенным спокойным голосом, даже не всегда слушали, что он нес. А лет в 10-12 Васенька уже вполне нормально говорил, преодолев заикание как-то изнутри, вполне осознанно и целенаправленно. Хотя в памяти его и осталось чувство застрявшего в горле звука и потом много позже, в студенческом театре, неожиданно для себя и своих однокурсников Васенька очень реалистично играл заику (блестящее решение приглашенного режессёра из актерок местного ТЮЗа – интуитивно она угадала причину его слишком тихого голоса и вернув в заикание, сделала вдруг громким и эмоционально окрашенным, как раз для сцены). Но бог с ним, с заиканием. Оно разрешилось как-то само-собой, без особенных для него трагедий. Другое дело само наказание. Ни его самого, ни сестру больше никогда не пороли, и даже разговоров о наказаниях не возникало. Сестер-соседок этажом ниже их мать продолжала драть (к вящему страданию им еще и фортепьяно купили для обучения), этажом выше заселилась семья, где отчим пасынка тоже не жалел и там тоже вскоре появилось фортепьяно, во дворе среди соседей то и дело возникали пересуды про хулиганов и как именно за такое «пороть надо», бывало, что злая бабка из соседнего подъезда ходила специально с длинной хворостиной, чтоб, мелюзгу пугать (а Васенька как-то раз случайно залепил ей песочной бомбой в плечо, и боялся потом неделю во двор появиться). Но было несколько семей, где детей не били. И другие дети и Васеньке и сестре его даже завидовали. Вася подрос и уже был вероятно в 5-ом или 6-ом классе, когда вдруг понял, что с ним не все «так как надо». Что-то сбоило. В общем-то понятно – препубертатные изменения, половое созревание и прочее. Стал отвлекаться, надоело учиться, на контрольных делал глупые ошибки и получал соответствующие тройки. Мама посматривала на него строго и внимательно, но с распросами не приступала. Сам он не мог разгадать, в чем дело и чувствовал себя виноватым под ее взглядом. А однажды, ожидая мать после родительского собрания вдруг понял, что боится. Появился реальный страх, что она придет сейчас раздраженная, злая и уставшая от его несобранности, от вечных выговоров, которые ей делают ее коллеги – Васины учителя, придет и скажет, что уже нет у нее сил терпеть его лень и что... она его сейчас накажет. Назвать свое наказание поркой Вася боялся даже в мыслях. Потому что порка, это то самое, страшное - со снятыми штанами, голой белой попой, свистящим ремнем, с истошным криком на каждый удар, слезами и соплями в ладошках, прижатых к лицу. Васенька представил, как она скажет, снимай штаны и давай ремень, а он, холодея от ужаса, не сможет сказать «Нет». Он послушается её. Ведь Васенька не мог быть против мамы, значит он должен будет слушаться.. О, это такой ужас! Она его голого конечно видела, ведь она мыла его в ванне, поднимала из воды на ноги, чтобы ополоснуть чистой водой (горячей воды у них в доме никогда не было, воду на газе грели) и конечно видела его совсем голым. Вася тогда стеснялся и становился к ней немного больше спиной, чем боком. Так это в ванне, и то стыдно было. А если так : «Снимай штаны и давай ремень!» И что тогда? Васин друг Сергей рассказывал, как однажды его мать и тетка поймали их с двоюродным братом за курением, тут же загнали в комнату, заставили снять штаны... -И трусы тоже? - спросил Васенька. -Да, совсем, чего уж там - ответил Сережка ...и положив их животами на подоконик, лупили по очереди обоих, по отставленной голой попе. -И как? Больно? - Не мог Вася успокоиться. Сергей посмотрел на друга не совсем понимая, что перед ним совершенно ни разу не поротый человек стоит. Ему-то прилетало, оказывается, нередко. - Да конечно больно! Ты что! Они сильно били, чтоб не курили. Но мы не долго потом плакали, так для вида... («Вот как, еще и плакали, а ведь уже почти взрослые, это что же такое-то..») И, помня эти разговоры, Вася стыдился самой возможности вдруг оказаться принужденным стягивать с себя штаны и трусы, чтобы его били по голой заднице, били ремнем или шлангом (!!!). Он тогда испытал панический страх наказания, перерыл кучу хлама в кладовке, нашел старую скакалку сестры, закрутил, завязал её на миллион узлов, чтобы никогда больше не распутать и никогда, никто не смог бы ей его отхлестать, и засунул глубоко в помойное ведро, под мусор. Потом стал искать ремень, но настоящий кожанный ремень был только у отца и он его носил в брюках. Нашёл только матерчатый пионерский пояс сестры с желтой латуневой пряжкой-застежкой, но им не больно должно быть. Вася попробовал на себе – совсем не больно, если не пряжкой. А если пряжкой? А если без штанов? Замирая от ужаса, он убежал в ванную, заперся там, спустил штаны с трусами и коротко замахнувшись ударил себя пряжкой. Было больно. И тут вдруг он вспомнил, что у отца, в углу его, отцовской кладовки, стоит старый ружейный чехол с длинным кожаным ремнём, который легко отстёгивается... Вася вернулся к комнату, засунул пионерский поясок поглубже в барахло среди полок и пошёл к отцовой кладовке с оружием. Чехол стоял на месте. С ремнем. Потемневшим, довольно узким, кожаным. Он его отстегнул и вынул из петель. Попробовал держать в руке, сложенным вдвое, как для порки и полоснул себя по ноге. Это действительно больно. А если бить с замахом, да по голому...пожалуй и заплачу,- подумал он. И может даже орать начну.. как сестры внизу. Или как пацан сверху, когда отчим его порет, а мать на пианино играет, чтоб криков не слушать. Вася скрутил ремень в тугую шайбу и подсунул его под чехол. Так сразу не найти, если не знать точно где лежит. Потом, когда отца дома не будет опять на чехол можно пристегнуть. Это нервное ожидание расправы, судорожные рзыски и перепрятывания заняли много времени, по всему должно было быть, что мама с минуты на минуту придёт. Васю уже здорово трясло, но мамы не было. Стемнело. Вернулась сестра из своего швейного кружка и занялась своими выкройками. Вернулся отец и, как обычно, долго ворочался и пыхтел в прихожей, а переодевшись, надолго заперся в туалете. Мамы не было. Васенька уже устал бояться, и сидел за столом, делая вид, что читает. Вышел отец, еще трезвый, спросил что с ужином. Сестра ответила, что у мамы педсовет, когда она придёт, тогда и ужинать будем. Отец включил было телевизор, но не усидел, ушел в подвал (там было дровяная кладовка, где отец обычно прятал бутылку и пил вечерами с соседскими мужиками). Про педсовет Вася до того не знал и опять сильно забоялся - а что если все учителя начнут рассказывать маме про его «успехи», а не только классная? Ведь тогда точно разозлится и накажет.. Пришла наконец мама. Уставшая, взволнованная.. Вася боясь и стыдясь своей боязливости, поднялся от книги и стоя ждал, что она скажет. Сам спросить боялся, чтобы не вызвать взрыв раздражения. Но мама ничего не говорила. Поужнали. Сестра ушла шить в детскую спальню, мама села проверять тетради – русский и математика, как всегда. Вася все еще боялся спросить, но не уходил, хотя было понятно, что никакого наказания уже не будет. Если бы мама захотела наказать, то сделала бы это сразу. Отложенное на потом «сгоряча» не бывает. Может только воспитательный разговор будет, а это не страшно. Стыдно конечно будет, но это другой стыд, когда без ремня. Так Васины страхи в тот раз ничем и закончились. Конечно же Вася учиться лучше не стал. Тройки в дневнике изобиловали и уже даже двойки появились, жирно подчеркнутые и сопровожденные раздраженными размашистыми комментариями. Учебный год катился к последней четверти, учиться надоело, Вася смирился с плохими оценками и читал фантастику вместо учебников. Правда страх, так внезапно испытанный однажды, не исчез. Мальчик сохранил его где-то в уголке своего сознания и опасность быть наказанным «за дело» осознавалась почти постоянно. И он, имея ввиду именно страх быть наказанным ремнем, прежде чем открывать очередной том фантастики быстренько записывал необходимые предложения и примеры-задачи в тетради, не особо заботясь о правильности. Просто для соблюдения формальности. По устным предметам ему хватало времени пролистать учебник перед уроком. И еще у него тогда появилась новая игра. Перед каждым родительским собранием Вася начинал побаиваться того, «что вот в этот-то раз уж точно..», и зарание начинал прятать возможные орудия наказания. В старом отцовом чемодане на антресолях, среди старых широченных цветастых галстуков и флотских гимнастерок с полосатыми синими воротниками, лежали и старые брючные ремни. Он их вынул и прятал среди своих вещей. В дни обостренного страха, он иногда фантазировал свое возможное наказание, придумывал как это может быть в реальности. Ведь за руку его мама уже не сможет удержать, он стал уже ростом почти с нее, так наверное она велит ему лечь на диван в зале или на кровать... Кровать в спальне казалась более щадящим вариантом, потому что в спальне можно будет остаться за закрытой дверью, без свидетелей; а в зале, на диване – это как ещё со временем совпадёт. И сестра может быть дома и отец. Причем отца Вася стыдился бы еще больше, чем сестры. Да отец мог и добавить, поэтому тут не только стыд, но и страшно было. Если бы только мама, то конечно можно потерпеть. А если отец возмет ремень, то он спьяну так врежет, что точно второй раз не захочешь. Васенька примерялся на собственной кровати лежать поверх покрывала, как для наказания - вдоль кровати, или поперек, упираясь ногами в пол. Он представлял себе, что будет держать штаны руками до последнего, пока их не станут сдергивать, и может быть получится хоть так прикрыться. Когда дома никого не было, то испытания переносились на диван в главную комнату. Иногда, уже уложив себя в нужную позицию, Вася проигрывал свою фантазию дальше и резко сдергивал вниз трикотажные спортивные рейтузы вместе с трусами. Замерев так, уткнувшись лицом в продавленное сидение дивана, с вытянутыми вдоль тела руками, судорожно вцепившись пальцами в скомканную ткань, он представлял, как терпит жгучую боль ударов кожанного ремня по голым ягодицам. Он даже имитировал вздрагивания и сильно стискивал зубы, чтобы не закричать от воображаемой боли. Через несколько минут, когда воздух слегка охлаждал вечно укрытую одеждой стыдную часть тела, Вася позволял себе сползти со своего «лобного места» коленями на пол, придерживая штаны, чтобы не слишком открывать стыд спереди. В таком положении, полураздетым и на коленях, было еще страшнее себя представить «перед мамой». Он представлял как будет мучиться стыдом, краснеть, и, наконец, поднимался на ноги, подтянув штаны. Трудно сказать, какое удовольствие он получал от таких проигранных фантазий, но они не покидали детское воображение. Ему иногда даже уже хотелось быть наказанным, но конечно не очень сильно и не очень больно. И конечно было бы стыдно перед мамой, если бы ей пришлось пороть, хотя и представить кого-то другого, стоящего надо ним с ремнем, он просто не мог. Страх боли, стыд наказания и совершенно противоположное чувство желания быть наказанным, желания почувствовать стыд и боль, которых он боялся, боролись в детском сознании. Однажды долго перепрятывая старые отцовы ремни, он, словно в полном затмении, наоборот выложил их на самые видные места и оставил дожидаться возвращения мамы с работы. Она увидела их, удивилась, что Вася их нашел, но осталась совершенно равнодушна к их возможному применению. Пришлось в оправдание своей версии несколько раз вдевать ремни в школьные брюки. Не скоро, но однажды Вася испробовал сам себя выпороть. Получилось неказисто. Бить самого себя ремнем было неудобно и удары были неуклюжими, без рассекаемого со свистом воздуха, без хлёсткого удара, без ожидаемой особо жгучей боли. Не получив для себя ни жгучей боли, ни жгучего стыда с раскаянием, Вася поднялся тогда и сильно отхлестал диванную подушку, немую свидетельницу его игр. Ремень свистел в воздухе по-настоящему, на подушке оставались четкие ровные полосы от ремня, вот только удары звучали глухо и пыльно. Да и сама подушка была мало похожа на голую задницу, от которой так лихо отскакивал бы ремень. Хотя какое-то удовольствие и от этой игрушечной порки Вася получил. Потому что позже он еще много раз возвращался к такому финалу игры – сначала разыгрывал собственное наказание, а когда доходило до дела, то натягивал обратно штаны, поднимался, и лупил подушку. Иногда даже пристраивал к ней и трусы со штанами, так чтоб если уж не по голой заднице, так хоть штаны вниз стянуть, а трусы вроде оставить. Обдумывая эти свои тайные игры Васенька недоумевал – по всему выходило, что он страстно жаждал самого себя выпороть, и получал какое-то непонятное щемящее и одновременно трепещущее внутри себя чувство уже только от самых мыслей о том, как он порет или как его ремнем... Но так и осталась в детстве Васенькина мечта «получить хорошего ремня по голой заднице» не реализованной. продолжение: [quote]Васенька. Cолдатский ремень и первые опыты. http://porka.forum24.ru/?1-8-40-00000509-000-0-0-1629242643 [/quote]
Ответов - 9
Guran: *PRIVAT*
Skabi4evskij: детально описаны страдания и мытарства юного тематика. всё знакомо до боли, как в детстве побывал... даже не знаю, кого мне больше жаль - тематиков, которых в детстве запарывали или тех кого ни разу не пороли рассказ очень понравился
Kris: Skabi4evskij пишет: даже не знаю, кого мне больше жаль - тематиков, которых в детстве запарывали или тех кого ни разу не поролиПоротых, конечно. Во-первых, интерес к порке обычно уже в подростковом возрасте просыпается, а бить начинают раньше. Во-вторых, тематики, по крайней мере, в массе своей не десадовские либертины, способные в любое время начать кайфовать от боли и насилия. Родители могут пороть так, как это не нравится тебе, тогда, когда ты этого не хочешь и вообще просто устал. Они могут опозорить тебя перед друзьями, перед любимой девочкой. Быть может, многие были бы не против пожить такой жизнью неделю-другую, но годами ощущать полное бессилие и бесправие перед лицом родителей и желания их левой пятки уже едва ли. В рассказе хорошо описано это чувство: А однажды, ожидая мать после родительского собрания вдруг понял, что боится. Появился реальный страх, что она придет сейчас раздраженная, злая и уставшая от его несобранности, от вечных выговоров, которые ей делают ее коллеги – Васины учителя, придет и скажет, что уже нет у нее сил терпеть его лень и что... она его сейчас накажет. Назвать свое наказание поркой Вася боялся даже в мыслях. Потому что порка, это то самое, страшное - со снятыми штанами, голой белой попой, свистящим ремнем, с истошным криком на каждый удар, слезами и соплями в ладошках, прижатых к лицу. В конце-концов, недостаток детского опыта легко исправить во взрослом возрасте. Комплексы и фобии, приобретенные в детстве так лег не исправишь
Skabi4evskij: Kris пишет: Во-вторых, тематики, по крайней мере, в массе своей не десадовские либертины, способные в любое время начать кайфовать от боли и насилия. Родители могут пороть так, как это не нравится тебе, тогда, когда ты этого не хочешь и вообще просто устал. дык, это и есть настоящее. и конечно это ни в коем разе не кайфово и кафовым быть, на мой взгляд, не может вообще. в отличие от "взрослой" тематической ИГРЫ в порку, когда ты готов и когда тебя порют в рамках твоих предпочтений. а если что-то пойдёт не так, можно даже и остановить. но есть те кто испытал это крайне неприятное переживание. а есть кто всегда ОЧЕНЬ хотел, как Васенька из рассказа, но так и не попробовал... Kris пишет: В конце-концов, недостаток детского опыта легко исправить во взрослом возрасте. не получится. это другое. это как проводить бои без правил на симуляторе где с тобой гарантировано ничего не случится и действительно выйти на ринг
Guran: Ох, Guran, насколько же всё описанное в первом рассказе знакомо! Во многом просто 100%-ное совпадение. Мысли, чувства, страхи, действия… Те же мысли в ожидании мамы с родительского собрания. Я была отличницей, но всегда боялась, что что-то такое про меня могут сказать, что станет поводом для порки. Тем более, что мне постоянно внушалось в семье, что я все делаю недостаточно хорошо. Однажды они туда сходили в вдвоем с папой, кажется в 3 классе. Меня тогда весь вечер трясло, потому что папа умел создать повод для наказания из ничего (объективно — я практически не давала поводов), а тут такая возможность. И по приходу папа начал делать вид, что что-то им там все-таки плохое про меня рассказали и "шутить", что сегодня придётся "ремень отпустить" (он часто так делал, наслаждаясь моей реакцией: смесью ужаса и попыток сохранить достоинство). Я пыталась выяснить, что именно говорили и он что-то там выдумывал, заявив в конце концов, что для профилактики полезно, что его всегда отец порол после родительских собраний, пока мама не сказала, что "папа шутит" и что ремень я пока не заслужила, но если не буду больше стараться, то заслужу. Я должна была быть самой лучшей (а была девочка в классе — любимица учительницы, умница и красавица, которая якобы была во всем лучше и успешнее меня), чтоб меня хвалили больше всех, что тешило бы её материнские самолюбие. Сейчас я знаю, что она не была бы довольна в любом случае. Дело было не во мне, а в ней, в её недовольстве собой и скрытой агрессии. Папа по-моему не хотел ничего (он вообще на редкость примитивное существо, не поднявшееся в своих потребностях выше 2 этажа пирамиды Маслоу), кроме как чтобы почаще был повод наказать. К счастью, он был моряком дальнего плавания и присутствовал дома лишь по месяца два летом и по пару недель зимой. Иначе, думаю, моя психика повредилась бы ещё гораздо больше. Подушки... Абсолютно то же самое. В доме были перепороты все. А также диваны и стулья. Изредка (видимо когда накопленная агрессия уже не вмещалась во мне и требовала выхода или мой "тематический голод" достигал апогея) доставалась и куклам, над которыми я потом плакала: было их очень жалко. Я очень боялась, что вдруг они все-таки могут что-то чувствовать. Ремни, скакалка, длинные линейки, провода и всё, что могло примениться для порки привлекало к себе моё внимание и регулярно собиралось и применялось. Всю жизнь и сейчас в том числе подобные предметы вызывают у меня моментальную ассоциацию с поркой (любой ремень, любая валяющаяся на земле ветка, похожая на розгу, любой провод и т.д.). Нейронные связи закрепились в мозгу намертво. То же самое с различными позами, обнажением. Постоянно делала всё то, что описали Вы. А когда подолгу оставалась одна и устраивала масштабное действо, могла ещё раздеваться полностью (мне часто грозили, что снимут трусы или полностью разденут для порки, как и публичностью)... Пару взрослый-ребёнок я ещё как-то могу объяснить (обычно это всякие дяди/племянники, но будучи подростком представляла, что родители учат детей сексу; потом это исчезло и даже табуировалось, видимо с появлением собственных детей), а вот братьев с сёстрами и братьев с братьями – как-то не очень. Кстати, самым желанным нижним для меня является мальчик-гей или бисексуал (в смысле, молодой парень, но чем субтильнее, тем лучше). При том, что я женщина и не представляю себя мужчиной). Но этот мужчина как бы является неотъемлемой частью меня всегда. Вот как-то так). Само слово "порка" и производные от него для меня являлось самым-самым острым, ярким, невыносимым, возбуждающим. Произнести его вслух я не могла и никогда за все моё детство и юность так и не произнесла, как и слово «ремень», всегда старалась заменить на что-то другое. И, что интересно члены семьи его употребляли тоже не так уж часто в основном заменяя на всякие "дать/всыпать ремня", "взять ремень", "ремень - отпустить"(это исключительно папино), "пора браться за ремень" (мамино), "бить", "наказывать", "шкуру спустить", "попа соскучилась по ремню", "ремень соскучился по попе" и т.д. и т.п., но все-таки проскакивало "давно не пороли", "пороть надо", " мало тебя пороли", "выпорю до крови, если..." (как угроза, в реальности ничего такого не было). Эти выражения вышибали мне мозг, вгоняя в ужас и вызывая разнообразные реакции тела. На «заменители» реагировала не так остро. Также была и есть реакция на слово "высечь", но в меньшей степени. Оно употреблялось ещё реже и в основном я его встречала в книгах или фильмах и уже сама соединила его с поркой. Мама – преподаватель пед.ВУЗа, первые 10 лет моего детства – аспирантка. В доме куча книг по воспитанию, в том числе и «Педагогическая поэма» (которую мне нравилось читать). Выписывается журнал «Семья и школа» (тоже читаю). Но в голове у мамы была (и остается по сей день) каша. Она полностью повторяла то, что делали её родители, хотя мне же и жаловалась на многие моменты из своего детства (то же насильственное кормление, наказания и принуждение с помощью ремня делать то, чего хотели взрослые), требуя жалости к ней и при этом же говоря, что родители во всём правы, потому что всегда хотели добра. Ещё она лет с 5-6 постоянно рассказывала мне о своей первой любви (родители не разрешили выйти за него, т.к. он был чилийцем), читает его письма (отношения у них длились около 3 лет, так что было о чем рассказать). Она навсегда осталась в том времени, перманентно находясь в каком-то полуживом состоянии. Отца не любила и не скрывала от меня этого (он её – тоже: женился из меркантильных соображений). Они вообще нормально не контактировали, почти не разговаривали и не ругались никогда, каждый был сам по себе, хотя мама пыталась создавать видимость благополучной семьи. Зато родители отлично объединялись, когда нужно было меня «воспитывать». В общем, мама ко мне периодически удочерялась и я была её единственным собеседником (на эти темы) и психологом. Только в такие моменты я чувствовала, что она меня любит, что я ей зачем-то нужна и всеми силами старалась её жалеть и помогать ей. И это не мешало ей неожиданно становиться строгой мамой, наказывать длительным игнором за какие-то мелочи, ставить в угол на колени, требовать длительных вымаливаний прощения, пороть ремнём (и даже раза 2-3 скакалкой) и постоянно издеваться морально (манипулировать, газлайтить и т.п.), явно испытывая от своей власти и всех этих действий удовольствие. Это было заметно. Чем лучше и увереннее было её состояние, тем сильнее она издевалась на до мной. Когда ей было плохо – становилась кроткой и «удочерялась». После развода ей стало настолько плохо, что периоды «строгой мамы» стали куда более редкими. Тем более, что я мало того, что была её личной жилеткой и психологом, так ещё и защищала её от нападок бабушки, кидаясь грудью на амбразуру: та её просто морально уничтожала, обвиняя в том, что она своим разводом опозорила родителей и что ни от кого из родственников муж не ушел, только от неё, а дедушка поддакивал (это жуткий маразм, но вот так). Я вытаскивала её из депрессии, вдохновляла на знакомства с мужчинами, покрывала и врала где она, когда она ходила не свидания (родители не разрешали), помогала писать письма (знакомства по объявлению). Тогда она говорила, что я очень умная и совсем как взрослая, восхищалась моим умениям разбираться в мужчинах и общаться с ними и недоумевала откуда мне всё это дано (ей было не дано вовсе). Всё это было с 10 до 14 лет. А потом, когда мне было 14 она вышла замуж и вскоре, когда адаптировалась к новой роли, забыла обо всём этом, заявив, что я слишком много о себе возомнила и всего лишь ребёнок, так что должна знать своё место) Но это уже совсем другая история). Пороть несколько раз точно пыталась (в основном из-за фортепиано: мне крайне не повезло с учительницей) и я не помню когда в последний раз ей это удалось. Помню, что в конце концов вырвала у неё ремень, схватила за руки и оттолкнула. Было это лет в 12-13. Больше вроде не пыталась и дальше угроз не заходило. Но у меня с 12 до 14 лет был крайне тяжелый период (история похожая на фильм «Чучело», только с отягощением: объект моей любви оказался психопатом с садистскими наклонностями) и я мало что из него помню. Но вот эта мысль, что меня могут в любой момент выпороть (или попытаться) сидела во мне всё детство и подростковый период. Помню как-то бабушка за обедом или ужином рассказывала маме какой-то случай о том, что чей-то там муж зверски избивал неродного ребёнка, а мама назидательно так сказала, глядя на меня, что и правильно делал, значит ребенок заслужил и что если бы я заслужила, она бы тоже попросила отчима меня выпороть (мне на тот момент было лет 15-16). Меня тогда бросило в жар и я сказала, что если бы такое случилось, я бы сбросилась с крыши. Мне очень повело, что отчим был человеком очень мягким, скромным и несмелым. Он со мной и говорить боялся, не то что что-то большее). Всегда было хроническое чувство одиночества, незащищенности, бесправности, бессилия. Очень много раз ещё начиная с дошкольного периода хотелось умереть, помню просила бога об этом. А потом, когда болела с высоченной температурой (а это было часто) просила оставить мне жизнь и клялась больше никогда о таком не просить (но просила ещё не раз впоследствии). Всегда хотела вырасти. И всегда, рыдая после порки или моральных издевательств твердила себе, что я никогда ничего этого не забуду, что никогда не буду поступать так со своиими детьми (очень боялась забыть и стать такой же как окружающие взрослые). Поражало, как же так могут поступать люди, которые должны любить. Не понимала, за что они на до мной так издеваются, почему испытывают это желание издеваться, почему они такие (ответы на все эти вопросы я искала много лет и нашла). После наказания меня никогда не жалели, наоборот наказывали игнорированием от нескольких часов до нескольких дней. Еще мне внушали, что я недостойна любви и буду достойна только если буду соответствовать всем ожиданиям взрослых (а это было было невозможно), что у меня множество недостатков и что никогда и никому я не буду такая нужна, что никто меня не полюбит. Помню, как я лет в 10-12 кричала в слезах: «У меня будет столько любви, сколько не было у всех вас вместе взятых!». И рыдала, потому что сама в это почти не верила (но так и случилось). Какие последствия всего этого воспитания и отношения: множество комплексов, которые я пыталась скрывать, как и тот факт, что ко мне применяются или когда-либо применялись ТН, замкнутость (раскрывалась только с заслуживающими доверия людьми), социофобия, самоповреждения с раннего детства, тематичность, сверхранняя сексуальная озабоченность, нездоровые сексуальные фантазии (те, что кроме тематических), суицидальные наклонности. И много ещё всяких не совсем здоровых установок и потребностей. Пишу обо всём, поскольку на мой взгляд всё это тесно переплетено с темой ТН. Психика травмируется не только ими. Я думаю, что для ребёнка может быть достаточно одного раза применения ТН или наблюдения за процессом. И Ваш случай это ещё раз доказывает. Иногда достаточно лишь упоминания/описания. P.S. 1. Если мне случалось в детстве видеть порку другого ребенка я не пугалась, в отличие от Вас, даже наоборот, мне это скорее нравилось, хотя я очень боялась, что кто-то может это заметить. Было какое-то раздвоение: одна часть меня (эмпатичная, а она у меня очень сильно развита) считала это ненормальным, несправедливым, и хотела, чтобы это немедленно прекратилось, а другая (тематичная) возбуждалась и с удовольствием смотрела. Чем старше я становилась, тем больше перевешивала эмпатичная часть, сделав в конце концов молчаливое созерцание подобного издевательства, а уж тем более получение от этого удовольствия чем-то невозможным, чётко отделив реальность от фантазии. 2. Я испытывала трепет, подобный тому, который вызывали мои фантазии, когда мне делали уколы или я наблюдала как их делали другим (я лежала в больнице 10 раз до 12 лет: постоянно болела бронхитами, ангинами и воспалением легких). Там как раз происходило то самое вожделенное: обнажение ягодиц, укладывание и боль. С удовольствием наблюдала и фантазировала, что это не для уколов, а для порки (старалась, чтобы мне сделали последней в очереди и очень боялась всегда, что кто-то догадается о моих мыслях и чувствах). Нравилось смотреть как дети превозмогая страх добровольно идут на эту процедуру, ловила эмоции каждого. Нравилось, что я одна из самых стойких и никогда не плачу и не упираюсь, что могу перетерпеть даже самый болючий укол (хоть и было стыдно обнажаться и боялась, что у кого-то возникнут мысли, что я и для порки так дома укладываюсь). С уважением Glück_A
Skabi4evskij: Подушки... Абсолютно то же самое. В доме были перепороты все. А также диваны и стулья. Изредка (видимо когда накопленная агрессия уже не вмещалась во мне и требовала выхода или мой "тематический голод" достигал апогея) доставалась и куклам, над которыми я потом плакала: было их очень жалко. Я очень боялась, что вдруг они все-таки могут что-то чувствовать. в детстве был ещё такой прикол... английскими булавками приделывал газету к подушке и порол по ней до тех пор, пока от газеты ничего не оставалось, воображая, что это кожа с задницы слазит
сева: Skabi4evskij пишет: риделывал газету к подушке и порол по ней до тех пор, пока от газеты ничего не оставалось, воображая, что это кожа с задницы слазит А ведь это явный знак, что у вас определённые наклонности! Тут уж и Фрйд, и Юнг, и все остальные вместе взятые ) ...Но кожа не слазит. На ней полоски вспухают: то есть, я-то этого никогда не видел, только по результату сужу. Оторваться, помню, от зеркала потом не мог: до того красивые полосы...
Skabi4evskij: сева пишет: А ведь это явный знак, что у вас определённые наклонности! Тут уж и Фрйд, и Юнг, и все остальные вместе взятые ) не может быть!
сева: Skabi4evskij пишет: не может быть! Может-может ) Ну, вот -- может; и всё!
полная версия страницы