Форум » Рассказы, написанные посетителями нашего форума и авторами интернет-ресурсов. » Ванина мама. » Ответить
Ванина мама.
Guran: Ванина мама. [quote]"Суровое воспитание делает из мальчиков настоящих мужчин". Это ложное утверждение было взято в качестве воспитательной максимы многими родителями и широко применялось во времена моего детства. На самом же деле, жестокое воспитание делает детей беспомощными, зависимыми и совершенно беззащитными в условиях тоталитарного государства. Поместив свою историю в «лихие девяностые», автор взял к описанию практику тогдашних, довольно жестоких обыкновений, непосредственным свидетелем которых часто бывал сам. [/quote] ___________________________________________________________________ 1 _____ Отца у него не было и Ваню порола мать. Она была женщиной крупной, властной и независимой, поэтому с сыном легко справлялась одна - лупила его от души и всегда сильно. Тяжелый ремень хлестко бил о голую задницу, а Ваня орал с первого удара. Конечно не плакал, но орал громко и протяжно. Больно было очень, но больше обидно – за что его мать так лупит? В этот раз она пришла после работы злая и даже не успев переодеться схватилась за ремень. «Мусор не вынес? Времени не хватило? Снимай штаны!» - он и слова сказать не успел, как мать поволокла его за шкирку в спальню и толкнула на кровать. «Снимай штаны, я говорю, а то буду лупить пока шкура не слезет!» Она била Ваню часто, и он-то знал, каково это, когда до задницы, распухшей от ремня, нельзя даже дотронуться. Кожа становилось толстой и тогда действительно казалось, что ухвати за неё и она поползет, отслаиваясь от мяса. Поэтому сопротивляться и ещё больше злить мать боялся. Стянул штаны и лег поперек кровати, прижав кулаки к лицу. Кричал громко, протяжно подвывая и слегка отвернув лицо от покрывала, чтоб не заглушало, а мать стоя над ним хлестала и хлестала, словно не слыша его ора. Она била его молча, как всегда, вымещая злость и раздражение, не останавливалась пока рука не уставала. И часто Ваня уже кричать не мог в полный голос, а только хрипел надсадно под конец порки. В этот раз тоже он захрипел вместо звонкого своего вскрика и мать остановилась. «Ещё только посмей! Я два раза повторять не стану! Сказано, что должен делать – так делай! Я еще уроки проверю! Посмотрю, чем ты целый день занимался, что матери помочь времени не нашлось!» - она ещё раз хлестнула ремнем по заалевшей заднице. «Живо оделся и бегом мусор выносить!» - Ванька подскочил, натягивая на ходу штаны, и бросился в кухню. С мусорным ведром он мигом выскочил из квартиры, добежал до помойки и вываливая уже через край контейнера мусор, услышал за спиной: «Ох и голосистый ты парень! Опять мать наказала?» Позади него стояла соседка по подъезду, тетя Валя. Она приходила иногда к ним и бывало даже до ночи болтала с матерью на кухне. Ваню она вроде жалела, хотя никогда не показывала своего отношения к методам домашнего воспитания. Ваня отвечать не стал, ведь понятно, чего спрашивать-то - не от радости же на весь подъезд орут, когда ремнем порют. Но тётя Валя ответа не ждала, а выбросила свои пакеты с мусором и неспеша направилась к дому. Ваня и хотел бы обогнать соседку, чтоб быстрее вернуться и не злить мать, но бежать впереди неё стеснялся. Ровно идти после ремня как-то не получалось, а вихлять задом припадая на ногу от оставшейся боли совсем не хотелось. Пришлось идти рядом и глупо молчать. Молчала и соседка, только посматривла на него. Ей-то уж точно стыдиться было нечего. -Ты маме скажи, что я зайду сегодня, принесу что обещала, - сказала тётя Валя у своей двери и добавила: - Не переживай, с кем не бывает. Вот за прошедшую порку Ваня как раз уже не переживал, и хотя с уроками и вообще со школьными делами было у него все хорошо, он-то, зная материн характер, побаивался возможного «продолжения». Не часто, но и так бывало, что после первого наказания нерастраченная злость матери возвращала Ваню на воспитательную позицию - поперек кровати со спущенными штанами. Тогда бывало больнее всего, а кричать в голос он уже не мог. Поэтому Ваня порадовался новости. Мать любила поговорить по душам за рюмочкой, да обычно не с кем было. Никто у них, кроме соседки, в доме не бывал. Ване было интересно слушать, когда они вспоминали прошлое, из их разговоров он больше узнавал, чем от материных рассказов. Однажды даже услышал как речь зашла про его отца... Но мать не любила вспоминать замужество и быстро тему обрывала. А после разговоров она становилась мягче, не бесилась по мелочам и не хваталась за ремень сразу же. Да и сегодня тогда никаких «ремней» больше не должно быть. ________________________________________ Из спальни, где должен был оставаться как наказанный, Ваня не выходил но и оттуда было хорошо слышно, как пришла тётя Валя, как они с матерью устроились за столом на кухне и негромко обсуждали своих знакомых. Делать для школы уже было нечего, он лежал на животе на кровати поверх покрывала и поглядывая в открытую книгу, прислушивался к разговору на кухне. После того как открыли вино и мать поставила на стол тарелки, Иван услышал, как тётя Валя начала про то, что мать уж больно сильно лупит Ваню, а он вроде и послушный и воспитанный... - Потому и воспитанный, что воспитываю - оборвала мать как обычно, - ты своих нарожай и воспитывай как хочешь! Нас-то в детстве особо не жалели, драли как сидоровых коз, и ничего – все в люди вышли. Себя вспомни – как тебя мать порола, я ж слышала. А мой отец? Он вообще не разговаривал, чуть только Колька в дом, а его уже ждут... Вот я насмотрелась, как отец его лупил. Пикнуть боялись. Но я-то совсем соплячка была, меня отец не трогал, жалел. Любимая дочка была. Но страшно было очень. Тут Иван прислушался и на книгу уже не отвлекался – про своих родителей мать редко рассказывала, а про брата её только разок когда-то слышал, что есть такой дядя Коля. А уж про то как их наказывали Ивану очень любопытно было узнать. Да и мать видно завелась вспоминать и говорила без умолку. - Вот бывало поговорит с Колькой в нашей комнате, продолжила мать, а потом зовет меня – иди смотреть будешь, как непослушных детей воспитывают. И ремнем его. Я плакала поначалу от страха, а потом вроде привыкла даже. Он ведь еще и стыдил его передо мной. Поставит к кровати и велит «снимай штаны». Коля уже большой был, ему стыдно передо мной голому, а отец не отпускает – снимай штаны, пускай все видят, какой ты негодник, пускай тебе стыдно будет перед сестрой... Стыдился Коля конечно. Я хоть малая, а уже интересно было, что там у него спереди. Бывало стянет Коля трусы, а из-под маечки только кончик писюльки торчит и трясётся, и маечка по краю тоже дрожит. Дрожал-то он верно весь, а я только на кончик этот смотрела, оторваться не могла. Или когда попой кверху уложит его и лупит. Колька кричит, плачет, а мне так... такое любопытство что ли? Как это ему от ремня? Когда он не просто плакать, а уже кричать начнет по-настоящему, чтоб взахлёб? А потом, помнишь, пианино купили мне учиться. Его к нам в комнату поставили, вообще тесно стало из-за него. Я в третьем классе была, это сколько же брату было? Тринадцать? Ну да что-то вроде того, у нас разница в четыре года. Отец придумал, чтоб я на пианино играла, когда он его порет. Вот бывало накосячит чего-нибудь Коля, отец берет ремень, а мне говорит, сыграй для брата что-нибудь веселенькое. А что могла тогда? Только гаммы и играла. Он его ремнем на кровати, а я рядом сижу, гаммы наяриваю... Колька часто терпел, не кричал. Вы и не знали поди, что отец его день - через день ремнем потчует. Только гаммы мои слышали, а что за теми гаммами по настоящему творилось... Я жалела Колю конечно, столько ему терпеть пришлось. Он и за меня получал тоже. Как же, ведь он старший брат. Маленькая была, что-то накапризничала, уж не помню, может есть не хотела, так отец меня за руку в комнату ведет, зовёт Колю - а ну иди сюда, снимай штаны. Наклонит его, по попе ремнем - шлёп, шлёп. А потом ко мне – хочешь тоже так? Или ремня, или сейчас же марш за стол кушать! Такое воспитание было наглядное. Ну я конечно боялась. Какие капризы, если ремнем прилетит. А постарше стала, если опоздаю или заиграюсь где, мать уже Кольку шлёт – иди, веди домой, а то отец с тебя шкуру спустит. Я понимала, когда он из-за меня может получить, жалела его.. А иногда, ты знаешь, словно бес какой под руку толкнет – ещё и сама отцу наябедничаю, такая дура была, а потом сижу за пианино и смотрю, как он его на кровати ремнем вытягивает. И чем старше, тем больше охота была посмотреть. -Да что ж там смотреть, как человека бьют? – вставила слово тётя Валя - Это ты не знаешь, чего смотреть! Колька, он худенький всегда был, такой мальчик стройный и попочка у него тоже ладненькая такая была. Прям любо-дорого было посмотреть, прям сама бы нашлёпала. И потом видно же как человек боится, когда он весь в комочек сжимается, как он от одного взгляда уже трясется и готов на что угодно, только не бейте. Это такааа-я власть... Любого человека можно страхом заставить, так напугать, что чего ты захочешь, то он и будет делать. Вот когда отец с ремнем в руке заставлял Кольку передо мной трусы снимать, тогда брат и боялся больше всего. Потом когда уже били его, он просто орал. А страх, он как раз перед самой поркой сильнее. - Ой, Нина, красивый был у тебя брат, жаль что уехал, - вздохнула тётя Валя и опять слышно стало как полилось вино из бутылки в бокалы - Да, вот и уехал, ни слуху - ни духу от него. Может сгинул, может посадили.. Хоть бы весточку прислал. Уже и отец помер и мама.. - А когда он уже в старших классах, совсем взрослый был, отец его так же перед тобой бил? Ты и тогда его голого смотрела? -Нет, он уже прикрывался, трусы стягивал когда только задница кверху торчала. Но мне, ты знаешь, и так его смотреть было интересно. Он же худой всегда был, такой ладненький. А уж как отец начинал полосовать, прям душа у меня замирала. Никогда не забуду. А помнишь как нас с сигаретами поймали, мне уже лет двенадцать было или тринадцать? Это в каком классе? - В седьмом мы были. Русыня нас из окна увидала за школой и настучала. Меня мать у порога встретила. Запах от той дряни, как от махорки был. Что за сигареты были, не помнишь? Шипка или что? -Нет, Шипка без фильтра была, а у нас с фильтром были, там кораблик был на пачке нарисован. Не помню названия, ты же покупала. -Да какая разница. Вот мать меня тогда отлупила! Я помню орала как бешеная. Тебя тогда тоже били? -Да нет, меня ж отец не бил. Тогда по другому получилось... - Как не бил? Я же слышала, что у вас ор - визг стоит страшный. Помню сама ору и прислушиваюсь, что у вас наверху и так в перемешку - сначала ты , потом я , а иногда и не слышала - так орала, что уши закладывало. Но у вас-то крику было больше. Я уже в ванную убежала, а у вас все кричали. -Нет, Валюша, это не я кричала. Тогда отец Колю опять бил. Он кричал тогда. Я все прокляла, всё готова была отдать, чтоб только не слышать, как он бедный кричал. Он и ушел потом скоро после того. Сначала в общагу, он в техникуме уже учился, а потом уехал с концами. - Да ты что? За то, что ты курила отец его так бил? -Тогда не хорошо получилось. Я боялась конечно, не битая-не поротая, а тут такое – из школы звонок, что папина дочка за школой курит на перемене. Отец конечно бы не оставил, а я испугалась, сказала что не курила, только сигареты принесла. Отец за меня – где взяла? Ясно, что сама купить не смогла бы, ну я и соврала, что из Колиного тайника взяла. Был у него загашник, я знала где, вот и сказала... Дура конечно. А отцу только повод дай, он уже с ремнем в руке стоял, а тут я про Колю – и понеслось... Уж так бил, так бил. Не разбирал куда лупит - и по спине, и по рукам. Я забилась в угол, реву стою, а он Колю гоняет по всей комнате, потом поймал за руку, на карачки поставил его и лупит, лупит... Колька орал, как резаный. Под конец не выдержал, под кровать забился, так отец его за волосы тащил. Одной рукой тащит, а другой, ремнем лупит. На нем места живого не осталось. Помню он майку снял дня через два – вся спина и плечи синие были, а уж ноги и задница – что и говорить. Досталось ему тогда из-за меня. И ведь вообще не виноват был. Взрослый парень уже был, в техникуме учился и почти не курил, так иногда только. Я, сволочь такая, продала его из страха. Он рядом был, когда я на него врала, мне такой стыд был. Ведь в глаза ему врала! Колька потом со мной не разговаривал - вообще никогда больше. Представляешь? Так и уехал из дома. Мать помню еще бегала к нему в общагу, что-то носила. А отец никогда даже не вспоминал про него. Никогда не пойму, отчего он его так не любил. Ведь убить так мог. - Ну ты Ваньку же лупишь, будь здоров, а ведь тоже своя кровинушка. - Не начинай опять. Воспитываю как могу. Он и учится хорошо поэтому. Потом ещё спасибо скажет. - А я на Колю вашего заглядывалась, нравился мне он, такой тихий-спокойный, ведь и учился тоже хорошо, интеллигентный мальчик, не хулиганил и всё о тебе заботился... - Да уж, заботился конечно, иначе бы прилетело ему. От такого воспитания и был спокойным. Но я бы на такого не повелась, он же пришибленным был. Не было у него смелости никакой, ремня боялся. Что это за мужик? -Так может и надо с таким? Всё ж лучше, чем когда руки распускает. -Не знаю. Я со своим не смогла. Тоже тихоня и мямля был. Так и хотелось другой раз его ремнем отходить. Хорошо, что не расписывались, я его из квартиры просто выставила и с концами. А так бы пришлось его прописывать-выписывать, морока такая, да он бы еще и не ушёл поди. Тоже безквартирный был. - И не говори, Нина... Квартира много значит. Слушай, а что ж Колька ваш, неужели даже матери никогда и письма не написал? -Может и писал он, не знаю. Она не говорила. Как отец помер, она не долго его пережила. Помню, я на похоронах отца, как в гробу его увидела, так навзрыд ревела, успокоиться не могла, а ей хоть бы что – слезинки не уронила. Тоже тихушница была - ещё та! Может и писал ей Колька, надо бы на антресоли залезть, она там свои какие-то вещи складывала, может что осталось. Я туда сто лет не заглядывала. Да и надо оно мне? Я когда одна осталась, помощи ни от кого не было - мать уже не вставала, я залетела - вот-вот рожать, этот мой «муж-объелся груш» еще мылился прописаться, как раз под приватизацию, кусок от квартиры хотел, нет чтоб помочь... Ох намаялась я тогда! А братец-Коленька и не объявился. Ну, на нет и суда нет. Сколько лет прошло, чего вспоминать. Давай помянем стариков наших, чтоб земля пухом.. Тут Ваня удивился - он про деда конечно слышал, но мало что в доме от него осталось. А про бабушку мать редко вспоминала и про брата своего тоже. Может самому стоит посмотреть, что на антресолях от бабушки осталось? Решил он уже завтра после школы и забраться наверх. Но завтра не получилось, потом было некогда, потом уже и забыл совсем и вспомнил только после очередного «ремня», которым мать отхлестала его на кровати. Он опять орал громко, стараясь не заглушить крик, а сам вспомнал как мать рассказывала про своего брата, про то, как того драли. И уже точно решил, что надо поискать на антресолях, может какие-нибудь письма от него там лежат с адресом, может получится к нему сбежать от матери, если вдруг что, а он поможет... Раньше-то Иван конечно уже облазил антресоли и знал, что за пустыми разнокалиберными банками, в глубине стоял старый чемоданчик патефона без трубы и без иголок. Ещё на антресолях была свернутая старая палатка и пустой зеленоватый рюкзак с кожаными затвердевшими ремешками на кармашках, который вместе с палаткой Ваня мечтал когда-нибудь взять в поход; была смешная пузатая женская сумка из дерматина с застежкой шишечками, как на большом кошельке; сбоку у стены стоял ящик с разными жестяными крышками, гвоздями и щипцами. Когда-то там лежал и молоток, но потом мать достала его и оставила на кухне. Никаких коробок с письмами Иван не помнил. Потом припомнил, что в женской сумке были открытки – может это и есть письма от дяди Коли? ____________________________________________ На следущий день, Иван решил уже не откладывая, сразу после школы лезть на антресоли, чтобы до возвращения матери успеть. Не хотелось, чтобы она догадалась о его поисках. Но получилось не так как он задумал. Мать была уже дома, и когда он открыл дверь первое что увидел, это выдвинутый в коридор под антресоли кухонный стол и мать на нём, выставляющая банки.. -Давай, быстро переоденься и поможешь, - распорядилась она. Иван снял школьную форму и вышел из своей комнаты, а мать уже вытянула сверху старый патефон. Рюкзак и палатка валялись на полу. Но до задней стенки мать достать не могла, антресоли были глубокими. Она велела принести на стол ещё и табурет и погнала Ивана лезть во внутрь, чтобы вынуть всё, что лежало в глубине. У самой стены кроме пузатой женской сумки, Иван нашёл целофановый пакет с пачкой конвертов и узелок старой одежды, на которые раньше не обратил внимание. Мать смотрела со стола за Иваном и ему пришлось отдать ей свои находки, хотя мысль задвинуть письма ещё поглубже была, но в пустых антресолях ничего нельзя было спрятать от внимательного взгляда. Видно их-то мать и искала. Она забрала пакет в комнату, оставив Ивана ставить все вынутое обратно. Уже составляя банки он услышал, как мать говорила по телефону: «Ну подруженька, накаркала ты про братца на мою голову! Уж не знаю плакать или радоваться!» Вечером пришла тётя Валя и они с матерью сидели на кухне. Иван все время стоял в своей комнате у приоткрытой двери и старался не пропустить ни одного слова. Оказалось, что днем к матери на работу позвонили. Разыскивали её из Собеса какого-то незнакомого города, и сказали будто она может быть наследницей и сможет «вступить в наследство», которое осталось после смерти её брата, дяди Коли. Но она должна найти документы или письма, и тогда станет наследницей «второй очереди» на имущество – то есть на квартиру. Но предупредили, что с квартирой «есть проблемы и не всё так просто». Тётя Валя кажется даже заплакала, когда мать сказала, что дядя Коля умер. И Ваня тоже расстроился, что теперь не к кому и сбежать будет. Потом мать и тётя Валя читали письма и удивлялись, что бабушкины письма оказались не от дяди Коли, а их сама бабушка писала в театр какому-то артисту, от которого они вернулись не дойдя до адресата. Из них мать узнала, что дядя Коля не настоящий её брат и «вообще чужой человек» и «не зря отец так его драл». Были там и письма бабушки к дяде Коле, где она просила у него прощение за то, что не могла защитить его от битья, но и эти письма почта тоже вернула обратно. Мать с тётей Валей долго ещё сидели на кухне вспоминали умершего дядю и обсуждали, как теперь матери ехать в чужой город улаживать дела, «не бросать же квартиру», а Ивана придется оставить одного (чему Ваня очень обрадовался). Они договорились, что тётя Валя будет заходить и присматривать за ним. На сколько дней придется уехать, мать не знала. Сказала, что возмет отпуск. Да и что там за проблемы с квартирой, про которые предупреждали по телефону? Тётя Валя сказала, что наверное долги за коммуналку остались, а мать решила, что «точно на лапу кому-то получить хочется», не зря предупредили заранее. Поэтому надо бы сначала посмотреть, что там ещё за квартира, может и не стоит связываться. Но если нормальная, то и продать можно, все ж таки деньги, даже если и не все ей одной достанется, ведь не проста сказали, что «наследница второй очереди», есть и первые... Мать уехала через два дня, но Ваня не успел насладиться свободой, только ночь переночевал один. Мать вернулась злая и несколько дней ходила по каким-то «конторам», собирала справки. Из разговоров её с соседкой Иван понял, что квартира большая и хорошая, но есть еще какой-то «довесок», и чтобы это «главное» наследство получить мать должна собрать справки на опекунство. Что это и зачем Иван не понимал, а мать не говорила, только злилась ещё больше... Через несколько дней она опять уехала, на прощание пообещала разобраться с Иваном, если к её приезду дома не будет «идеальный порядок». Ваня ждал её возвращения со страхом, потому что знал, если она требовала «идеального порядка», то потом придиралась к любой мелочи, а её раздражение всегда заканчивалось жестокой поркой. Поэтому, когда под вечер услышал звук вставляемого в замок ключа, подхватился и бросился в прихожую – еще раз глянуть, все ли на своём месте. Дверь распахнулась и Иван увидел мальчишку в зимней куртке с удивлённо-настороженным взглядом. Рукой он держался за ручку большого чемодана на колесиках. Мать стояла позади и подталкивала его в дверь. - Ну входи же, не стой на пороге, - она задвинула чемодан в квартиру и мальчишка тоже сделал шаг вперед. - Вот знакомьтесь. Это Слава, сын дяди Коли и мой племянник. А это Ваня, мой сын. Вы двоюродные братья. А теперь, как родные вместе жить будете, у вас-то и фамилии одинаковые. Мать устало сняла пальто и спросила уже Ивана: - Валя приходила? Поесть приготовили? Тогда помоги брату, а я пойду переоденусь. Покажи ему комнату, сегодня вместе спать будете.
Ответов - 25, стр:
1 2 All
Guran: ____________________________________________________________________________ 2_____ Ростом Слава был почти вровень с Иваном и хотя на три года старше, но из-за худобы даже моложе выглядел. Когда сказал, что он учится в 8-мом классе, Иван не поверил. Пока не увидел учебники для 8-го класса, думал что Слава шутит. В тот вечер пришла тетя Валя, помогла накрыть стол к ужину. За едой мать им с Иваном рассказала, что забрала Славу из приюта для несовершеннолетних, где он ждал, пока она опекунство оформит. Квартиру они «сдали» и на эти деньги Слава теперь будет у них жить. Из-за того, что ему пришлось жить в приюте, он пропустил несколько месяцев учебной программы и теперь мать не знает, возьмут ли его опять в 8-ой класс в новой школе. Слава за столом сидел молча, а когда мать заговорила про приют, Иван заметил как его передернуло и он покраснел. Потом, уже в комнате, когда укладывались спать, Иван спросил про приют, «как там было?», но Слава рассказывать не стал. Ответил коротко:«Хреново было», - отвернулся и уснул. Утром перед школой мать надавала Ивану заданий на весь день, и добавила с угрозой в голосе: - Смотри у меня, чтоб без косяков! А то давно тебя не воспитывала... Иван не особо обратил бы внимание на это, но заметил как Слава удивленно смотрел на него и ему стало вдруг неудобно. А вдруг мать станет его драть при Славе? Это ведь стыдно перед братом – без штанов, да ещё и орать под ремнем... Тут уж Ивану краснеть пришлось. А Слава это заметил. Вечером когда были одни в комнате, Слава спросил: - Мама тебя бьёт? - Бьёт. А тебя не били? - Отец никогда... - Слава задохнулся и вдруг сорвавшись с места выскочил из комнаты. Вернулся он быстро и было видно, что он умыл лицо, но щеки пылали румянцем, а надо лбом висела челка с мокрыми концами волос. -Ты извини, что я спросил, - Иван сам смущался. – Мать мне ничего не говорит, я даже не знаю, что с тобой случилось и почему умер дядя Коля. Его убили, да? - Он умер. Говорят, что от сердца. Но он меня никогда не бил. Он меня любил, и я его,- Слава вытер слезы со щеки, - А мама ещё раньше умерла. Они в зоне работали, в чернобыльской. Мама врач была. - А ты тоже заразился в зоне? – Ваня даже дыхание задержал - Нет, я там не был. Когда они там работали, я у бабушки жил. - А бабушка где сейчас? - Умерла. Но давно уже... Я тогда совсем маленький был. - А! Понятно. Поэтому тебя в приют потом.. - Это был Детский дом. Просто я там вроде как временно был. – Слава тяжело вздохнул, - Вот там били. - Ремнём? - По всякому. Я там даже сознание терял. Сильно били. - Ух ты! – Иван попытался представить, как он от материного ремня стал бы сознание терять и не смог, – Круто! Круто, что ты такое смог ... А плакал? – Ивану хотелось похвастаться, как он умеет любую боль без слез терпеть, но Слава посмотрел на него очень серьёзно и потом вдруг рассмеялся: - Да пошёл ты в жопу! Усмехнулся и Иван. На том разговор и закончился. Через пару дней купили новую кровать для Славы. В школу его согласились взять только в седьмой класс из-за большого пропуска, да и школа была в другом районе, Слава ездил туда на автобусе. С Иваном утром они выходили вместе, но расходились в разные стороны выйдя из двора. Встречались дома снова уже к вечеру. Мать тоже вышла на работу. Иван всегда побаивался её возвращения и старался не разозлить, чтобы не спровоцировать на быструю расправу. Она уже вторую неделю его не наказывала, и он надеялся, что порка прекратилась в его жизни навсегда. Вероятно то, что Слава теперь жил с ними сильно сдерживало мать. Она иногда смотрела на Ивана очень пристально, как раньше, перед тем как за ремень взяться, но обходилось без битья. Слава в своей школе учился без проблем, тем более что повторял прошлый год и замечаний за поведение не было. А Иван и прежде хорошо учился, а получал от матери только если, что-то дома не так сделает. А теперь вдвоем с братом все успевали. Конечно они подружились. Иван, хоть и младше был, но выглядел крупнее брата и смотрелись они как ровесники. Слава возрастом не задавался и Ивана обо всём незнакомом спрашивал, а Иван охотно рассказывал про себя, про город, про двор. Как-то раз в пятницу, после школы, уже пообедали и решили до центральной площади доехать, посмотреть - как там Новогодний городок строят и ёлку ставят. Приехали на площадь засветло, только немного на горках покатались, а уже темнеть стало. Стали собираться домой и, как на зло, автобус сломался, едва отъехав от остановки. Пришлось ждать второй, а народу уже собралось – не протолкнуться, так что второй пропустили. Домой добрались, когда совсем стемнело. Только вошли во двор, Иван увидел свет в их окнах. Мать с работы уже пришла, а они хотели вернуться раньше, чтоб меньше вопросов было. У Ивана сразу и сердце заколотилось и в животе нехорошо стало. Он заторопился, даже рассказывать перестал. Слава почувствовал беспокойство Ивана и тоже замолчал. Всё их веселье и радость от поездки улетучились. К двери подошли молча. ____________________________ Мать вышла из кухни когда их услышала. Смотрела строго, молчала, ждала пока они толкаясь в тесной прихожей снимали куртки, обувь. Иван ещё больше заволновался. - Где были? - Да мы на площадь центральную ездили... - бросились наперебой рассказывать Иван со Славой, и про автобус поломанный и про то, как не смогли во второй втиснуться... - А меня спросить не надо было? На улице темно. Вас нет. Что я должна думать? Мальчишки потупились: вроде не маленькие уже, чтоб спрашивать, да и не думали же они задерживаться... - И часто вы так из дому погулять ходите, пока я на работе? Вы похоже уроки сделали, а по дому матери помогать уже не обязательно. Конечно, времени-то теперь навалом, гуляй - не хочу. Что, Иван, давно не говорили с тобой? «Эх, ремень опять» - подумал Иван и задержал дыхание, чтоб не засопеть от обиды, - «А раньше сразу говорила, что драть будет» - Что молчите, голубчики? – голос у матери окреп, - Уж не знаю, Слава, как тебя родители воспитывали, а у нас всё просто: провинился – получи! Так, Иван? Ваня ещё больше насупился, можно было не отвечать, понятно чем кончится. -Так, я спрашиваю? Ты язык проглотил? – голос матери уже звенел. -Так, – пришлось согласиться Ивану. -Ну тогда марш в комнату! А ты, Слава, посиди на кухне, с тобой позже поговорим. Мать за ворот с силой втолкнула Ивана в комнату и захлопнула дверь. Ремень уже лежал приготовленый на кровати, а разговор был короткий: - Штаны! Иван стянул вниз брюки вместе с трусами и мать толкнула его на кровать вниз лицом. Она била как всегда – сильно и больно, ремень хлестал по заднице громко щелкая, а Иван крепился, чтобы не заорать в голос, что он раньше обычно делал. Но теперь был брат и кричать было стыдно. Терпения молчать у Ивана оказалось маловато, орать было проще. Он зубами сжимал покрывало, а на сжатые кулаки уже потекли слёзы. Обычно мать била быстро и без перерывов минуты две-три, пока не устанет рука, а потом прекращала. Но в этот раз порка показалась Ивану долгой. Может мать так разошлась, а может и то, что ему приходилось сдерживаться - стало казаться, что уже очень долго его бьют, что уже совсем невмоготу, а она всё лупит и лупит, и лупит... Обидно было, что без вины наказывала и так рьяно, как никогда. Он держался из последних уже сил, когда боль вдруг стала совсем пронзительная и он вскрикнул, не удержался и зарыдал в голос. Мать не сразу остановилась, ещё раз десять добавила, но уже полегче. Потом удары прекратились, но ремень не упал на кровать как обычно, брошенный матерью. Это был бы верный знак, что сегодня уже больше бить не будут. Если ремень оставался у матери в руке, то бывало продолжение. Но и так уже было сверх меры, куда ещё больше драть? Иван обернулся зареванным лицом назад и увидел в открытой двери Славу. Тот смотрел на его исхлестанную голую задницу и на мать с ремнем в руке. -Я же сказала на кухне сидеть! -Вы не можете его бить... – голос Славы был тихим. - Что? Что ты сказал? - Вы не можете его бить. Это нельзя. Вы не должны! - Ах, вот как! Я не должна.. А ну-ка, Иван, одел штаны и марш отсюда! Ваня замешкался, путаясь в спушенных штанах и мать огрела его ещё раз ремнем: - Живо, я сказала! Иван, придерживая расстегнутые брюки и пряча глаза от Славы, проскочил мимо него в дверной проём. Дверь в комнату за его спиной закрылась и он услышал как мать сказала с особой своей интонацией : - Ну, давай поговорим, что я не должна... ______________________________ Ивану очень хотелось послушать, что будет дальше, но он почувствовал вдруг, что срочно надо пописать, иначе его разорвет изнутри. Он засеменил в туалет. Когда Иван снова подошел к двери в комнате шел негромкий разговор. Мать было слышно больше, но и Слава что-то отвечал, только слов Иван разобрать не мог. «Ну хоть его не бьёт!» - подумал Ваня с облегчением и тут же пожалел себя, ему-то сегодня досталось, как никогда прежде. «Может со Славой реже лупить будет?» - искал он утешения, прислушиваясь к негромкому разговору, - «А может и совсем перестанет, ведь сказал Слава, что нельзя бить». Разговор за дверью становился все тише и в комнате стало почти совсем тихо. Иван уже вздохнул с облегчением, что неприятный вечер закончился и подумал о том, даст ли мать им поужинать, или голодных спать погонит, когда вдруг совершенно отчетливо услышал хлесткий звук пощечины и слабый вскрик. Он взрогнул от неожиданности. Мать ударила Славу! Иван прильнул к двери – но среди тишины квартиры ничего кроме тихого голоса матери больше не слышал. Иван понимал, что если мать будет бить Славу, то и ему никакой надежды теперь... «Но почему? Он ведь уже в восьмом классе, он большой!» - Иван! - крикнула мать из комнаты, - Иди сюда! Слышишь меня?! Он подождал немного, потом толкнул дверь и вошёл. Слава стоял у стены спиной к нему и закрывал лицо руками. Мать держала его за плечо левой рукой, а в правой, отведенной как для удара, был ремень. - Вот Славочка, теперь всегда так будет, - сказала мать и хлестнула ремнем по штанам. - Что я могу, а что не могу - я сама знаю, а кому не нравится тот может обратно в приют отправляться. В этом доме все будет, как я скажу. Хорошо меня слышишь? Ремень хлестнул опять. Слава вздрогнул от удара, но промолчал. - А для непонятливых и глупых дурачков, которые всякую ерунду слушают, я могу ещё рассказать, как по настоящему наказывают уж очень взрослых и грамотных. Рассказать?! Слава молчал, не отнимая ладоней от лица. -Не хочешь значит, ну ладно... Мать отпустила плечо и ухватив за рубашку, собрала её в кулак вместе с майкой и вытянула их из брюк. - Вот пускай Иван посмотрит, как вас драть надо, чтоб «живого места» не осталось. Снимай штаны! Сам снимешь или помочь? Мать говорила негромко, а Слава едва слышно, через прижатые к лицу ладони что-то отвечал ей. - Ну что же ты замер? Сам расскажешь, как вас дурачков уму-разуму учат? Ванька, вишь ты, уже и рот раззявил, думает что не могу я ему задницу надрать. А вот послушай, как шибко взрослых порядку учат! – и она опять хлестнула ремнем. Слава вздрогнул и тихо попросил: -Пожалуйста, не надо... -Не надо, говоришь! Да ты не стесняйся. Не устал стоять-то? А то снимай штаны, да ложись - кверху задом оно сподручнее будет... Мать грубо толкнула Славу к кровати, но он удержался на ногах и продолжал стоять перед кроватью, пряча лицо в ладонях. - Ну как знаешь, Славочка, я уговаривать не стану... - и мать повернулась к Ивану, - Принеси палку для ковра из прихожей. Живо! Иван обмер. Палкой мать его никогда не била, он и представить себе не мог, что палкой для выбивания ковра можно бить по заднице. -Ты не слышишь, что ли? Мало получил сегодня? А ну, живо принёс! – мать замахнулась на Ивана и он вылетел из комнаты. Когда он вернулся в спальню, мать ждала у двери и без слов выхватила палку из его рук. Она вернулась к Славе, опять взялась за рубашку, вытянув ещё выше и открыв голую поясницу, наклонилась к его уху: - Ну что, Славочка, сам штаны снимешь или помочь тебе? Рука с палкой медленно поднялась и мать ударила Славу по ягодицам. - А такого ты не получал? А такого? А такого? – палка лупила с глухим тупым звуком. Слава прогнулся от боли и только мычал, зажимая крик руками. Иван раньше не мог видеть мать со стороны, когда она его била, но теперь когда она лупила Славу, он увидел её совсем другой, необычной, какой и представить себе не мог. Она была огромная, сильная и говорила с такой ненавистью, словно хотела разорвать Славу на куски; её глаза блестели, а лицо стало пунцовым от злости. Она была злой большущей бабой. Слава казался совсем маленьким рядом с ней, под её толстой рукой, которой она держала его за рубашку на спине. Она зло, без жалости, поднимала палку и с размаху била Славу. Ивану стало страшно злости матери, страшно за брата и за себя. Он представил как это больно, когда Слава кричал закрытым ртом, вздрагивал и изгибался. Иван заплакал, по настящему, как ребенок от обиды и несправедливости, навзрыд, размазывая кулаками слезы, с причитаниями «мамочка не надо, мамочка не бей». Тогда мать отложила палку на кровать и взяв Славу за плечи, развернула к себе. -Ну что, Славочка, так продолжим или лучше ремнем? Или ты таким взрослым стал, что без штанов стесняешься? А ты не стесняйся, тут все свои. Вон и Ванька за тебя уже плачет, а ты всё упрямишься. Ой, не упрямься, ой, добром прошу! А то ведь точно сидеть не сможешь... Слава стоял по-прежнему, вытянувшись как струна, закрывая мокрое от слез лицо руками; крупная дрожь и сдавленные всхлипывания выдавали его напряжение. - Ну! Давай уже, расстёгивай, - мать сама взялась за пуговицы на брюках, расстегнула их и потянула штаны вниз. Брюки вместе с трусами съехали по ногам к полу. Слава отнял было руки от лица, чтобы прикрыться, но рыдания рванулись из горла и он снова прижал руки к лицу. -Вот так-то лучше, Славочка. Не упрямился бы, так не пришлось бы плакать. Иван видел как мать удовлетворенно оглядела стоящего перед ней без штанов племянника. Полы рубашки разошлись и только майка прикрывала его спереди. Край майки дрожал и колыхался там, где выпячивал бугорок. Крупная дрожь волнами проходила по телу Славы. Мать опять взяла Славу за плечи, развернула его к кровати и толкнула с силой, так что он упал вниз лицом на покрывало, не удержавшись на ногах. - Вот так-то лучше, - повторила мать и взяв ремень принялась молча хлёстать уже малинового цвета ягодицы. Иван хоть и продолжал плакать, но заметил, что теперь мать била не со всей силы, что она уже не злится и устала. В конце-концов она швырнула ремень на кровать и пошла из комнаты, бросив Ивану: - Приберитесь тут... Да не стой столбом, а то ещё получишь! Прибирать особенно и нечего было. Слава продолжал лежать, закрывая лицо, а Иван не знал, что делать. - Она ушла, больше бить не будет... Слава, не оборачиваясь, медленно сполз с кровати, натянул штаны и лёг снова поверх покрывала, спрятав лицо в подушку. Иван не сомневался, что брат плачет, но не хочет показывать слез. Он и сам бы поплакал, да уже не хотелось. Он бы лучше поговорил про то, о чём мать грозилась рассказать, про наказание для взрослых, но разве о таком спрашивают? Да и говорил же Слава, что били сильно, что сознание терял...
Guran: __________________________________________________________________________ 3 _______ Утром оба молчали, старались не смотреть друг на друга. Ване стыдно было вспомнить, как он плакал навзрыд, да и за Славу было обидно, что ему тоже досталось и он рыдал, как маленький. Вчерашний вечер вспоминать не хотелось, но и забыть он не мог, как мать била палкой Славу по заднице, как стаскивала с него штаны, а потом ещё и ремнем лупила, как сумасшедшая. Было стыдно, что он видел всё это. На кухне, когда сели, мать поставила им тарелки с кашей на стол и строго глянула на их похоронные лица. - Ну что, голубчики, как сидиться? Не печет? Нормально всё? Может сегодня опять погулять отправитесь? Вы ешьте, ешьте, нечего рассиживаться. Слава густо покраснел и совсем низко опустил голову. Иван поднял голову, увидел злые глаза матери и снова уставился в тарелку. - Что замерли, ешьте быстро, для кого готовила? Ну! – и отвернулась к плите. Ване есть не хотелось, хотя с вечера и не ели ничего. Он с трудом проглотил пару ложек овсянки и встал налить чай. Потянулся за чайником, но мать с размаху влепила ему подзатыльник: - Сядь на место и ешь быстро. Потом всё же налила им в кружки чай и поставила сахарницу на стол. Слава сидел молча, даже ложку в руки не взял. На чай тоже не взглянул. Мать от плиты строго смотрела на него и Иван видел, как в ней начинала подниматься злость. - Кажется, до кого-то вчера не дошло... – угрожающе начала она Слава быстро и как-то искоса посмотрел ей в лицо и тихо проговорил: - Спасибо, я не хочу есть. - Ешь как следует и чаем запивай, - почти рявкнула мать,- Или ещё повторить надо? Слышишь меня? Я спрашиваю: ещё раз повторить надо? И по голосу было понятно, что она не про кашу спрашивает. Слава подобрался, поднял голову от тарелки, но на мать не смотрел: -Спасибо, я слышу, тётя Нина. - Пока всё не сьешь, из-за стола не выйдешь! – и она обернулась к Ивану – Поел? Тогда живо в школу! И не дай Бог хоть одно замечание принесешь, выдеру как сидорову козу! Иван бочком выскочил из кухни и уже натягивал ботинки в прихожей, когда услышал из кухни голос матери: - Ну, раз так, то школа на сегодня отменяется, продолжим разговор. Времени у меня достаточно. ______________________________________ Когда Иван вернулся из школы, Слава был дома один. - Била опять? - спросил он уже от дверей, не успев даже снять пальто. -Нет, говорили только, - Слава старался не смотреть на Ивана. -О чем? Что она опять придумала? Тебя обратно отправит, да? - Нет. Сказала, что никого бить не станет, если слушаться будем. А если не будем, то будет. - Ну, она это может. А в школе у тебя что? Не ходил же? - Она позвонила классной, сказала будто после вчерашних горок заболел. - И что теперь? Как ты будешь? Ведь ты уже в восьмом классе, тебе пятнадцать лет! Как она тебя будет, ремнем-то? - Ну да... Как вчера. Видел же. -А ты ничего? - А что я могу? Будет восемнадцать – уеду сразу. У меня квартира, там буду жить. Она сказала, что держать не будет. Надо три года ждать. Мне идти некуда. - Тебе хорошо, у тебя квартира, а я куда отсюда денусь? Мне до восемнадцати ещё шесть лет терпеть! - Не знаю. Надо ждать. Мне больше идти некуда. Она от меня может отказаться и обратно в детдом вернуть. Так и сказала. Я тогда повешусь. Туда не вернусь. - Понятно... - Чего тебе понятно? Понятно... – передразнил Слава, - нихрена тебе не понятно! - Да ладно тебе, я ж не хотел.. А мать где? Куда она..? Не говорила? - Сказала. Поехала компьютер покупать. - Нам? Компьютер?! Правда?!! - Не знаю, может и правда. Но сказала так. - Да с чего бы это она? Ты её попросил? – Иван недоверчиво посмотрел на Славу. - Не просил. Только сказал, что компьтер все равно нужен, а раз она получает деньги за отцову квартиру, то вот пусть и покупает. -И она сразу поехала? Ой чего-то я не верю... - Ну я не знаю, может и не купит. ____________________________________ К вечеру мать пришла с полными сумками – накупила рубашек, носков всяких для мальчишек, барахла для дома. - Мам, ты что компьютер купила? - спросил Иван, понимая уже, что в хозяйственной сумке он не поместился бы. - Не заслужили, - отрезала мать, - Посмотрим ещё для чего он вам нужен. Если для игрушек, так и без компьютера обойдетесь. Она достала из сумки пластиковую коробочку с гвоздями: - Идите, у себя в комнате между кроватями, вбейте два гвоздика, чтоб напротив двери. Иван, знаешь где молоток лежит. Вот на таком расстоянии друг от друга, - она показала руками, - двадцать сантиметров, и вот так высоко, как для картины. Давайте быстренько. Когда мальчишки ушли в комнату, она принесла из прихожей палку для ковра – ровную, четырехгранную, с закругленными уголками и удобной шишечкой у конца, чтобы из руки не выскальзывала, вынула из сумки изоленту и аккуратно обмотала по всей длине. У конца, под утолщением привязала петельку из шнурка. Полюбовавшись своей работой, занялась ужином. Иван вколотил гвоздики – на одном уровне, по линеечке, ровно двадцать сантиметров, и пришел спросить у мамы, что за картину она хочет повесить у них в комнате. - Сделали? Тогда пойдем, повесим...- и она торжественно повесила ремень на один гвоздик, а на второй - обмотанную изолентой палку для ковра. - Вот такой у нас теперь компьютер будет и такая «картина маслом», - пошутила Ванина мама и вернулась в кухню. - Господи, а изолента-то зачем? - удивился Иван, - Что, так мягче будет? - А это, чтобы занозы из задницы потом не выковыривать, - вздохнул Слава и вновь подумал, что идти ему отсюда некуда... ______________________________________ После ужина мать устроилась перед телевизором, Слава сразу ушёл в комнату, а Иван маялся подле матери. Смотреть фильм было не интересно. Иван хотел бы поговорить с мамой - про Славу, про то, что уже не маленькие же, чтобы так по голой жопе лупить, ведь нормально учатся оба и дома все делают, зачем же так-то? Но мать даже не смотрела на сына, всем видом показывая, что говорить не расположена. Он пробовал было заикнуться, но мать оборвала: «Не мешай, видишь - я смотрю». И Ваня тоже ушел в комнату. Слава с книгой лежал животом на кровати, затолкав подушку под грудь, чтобы было удобнее читать. - Что читаешь? - спросил Иван - «Капитанскую дочку». По литре задали, - Слава оторвался от чтения. - Интересно? - Да так, ничего. А у вас есть детективы какие-нибудь? - В зале, в серванте, есть что-то. Мать читает иногда. Но мне больше приключения нравятся. Ты «Айвенго» читал? - Давно уже. А можешь принести? А то мне выходить лишний раз неудобно... да и спрашивать, - Слава замялся, - ...тётю Нину тоже. Иван вышел в зал и быстро вернулся с книгой. - А-а-а, Сименон... Посмотрим, может есть что-то, что ещё не читал, – Слава открыл оглавление, но замер и вопросительно посмотрел на Ивана: - А ты спросил у мамы? Можно книгу из серванта брать? - Да ты что! Чего спрашивать-то? Конечно можно, - Иван искренне удивился. - Ну не знаю, она у тебя такая... строгая. Ты её боишься? - Боюсь, - Иван понурил голову, - На неё когда найдет, лупит как ненормальная, и ни за что. Больно же. Лучше не злить. - Вот и я боюсь, - Слава потрогал себя за попу, - Больно до сих пор. Синяки здоровые такие. Хорошо, что на физре в трико бегаем, а то в трусах было бы видно. А у тебя тоже синяки остаются? - Нет, раньше не было никогда. Да это от палки. От ремня не бывает. Она меня палкой никогда не била, только ремнём. -Ну ты послушный, сразу штаны снимаешь. - Конечно! Говорю же – лучше не злить. - Не знаю. А мне неудобно. Прямо как маленького. Ещё бы на горшок посадила. - А что, лучше палкой получать? Всё равно потом штаны с тебя сняла. Так я уж сразу сам. - А часто она тебя бьёт? - Не знаю. Наверное не очень. Когда как, иногда и пару раз за неделю прилетит. А иногда реже. - Но ты же ничего не делаешь плохого и слушаешься её всегда! За что же бить? - А вчера было за что? Ведь само получилось. Вот так и бывает. Из-за какой-нибудь ерунды. - Да как же такое терпеть? Я не представляю. Если она меня опять палкой начнет, я не знаю.., что тогда делать? - А что сделаешь? Терпеть. Тебе всего три года осталось и уедешь, а мне вон ещё сколько мучиться. - Вообще-то папа говорил, что детей бить нельзя и есть такой закон. - Какой там закон. Всех бьют. И твоего папу отец бил. - А ты откуда знаешь? - Мать рассказывала. Он и ушел из дому, что его отец сильно избил. Она говорила, что дед всегда сильно его бил, а бабушка жалела, но спасти не могла. Бабушка потом письма писала твоему папе, когда он уехал, но письма обратно вернулись. - Я не знал. Отец никогда не рассказывал. - Там много чего было. Вроде дед не любил его из-за того, что не его сын был. Мать об этом в письмах старых прочитала. Но она не рассказывает ничего. Говорит, что «не твоего ума дело». Слава удивленно замер: -А какие письма? Ты их видел? -Видел конечно, они на антресолях лежали. Мать их достала, когда ей из вашего города позвонили. Но я не читал. Она забрала. - А где они сейчас. Можно их посмотреть ? -Не знаю где. Может у матери в комнате, может обратно наверх засунула. Надо спросить. Слава подхватился с кровати: - А давай пойдём спросим. Только пойдем вместе, а то мне как-то... А ты всё-таки сын. - Да чего ты ? Ты же племянник, не чужой. - Но не родной же. Да и после вчерашнего – она так разозлилась, что говорить со мной не захочет. -Так она и со мной говорить не стала. Лучше не трогать сейчас. А то опять взбесится. Потом спросим, как отойдет. - А ты не помнишь, в письмах было про то, чей он сын? Кто был настоящим отцом моего папы? - Я слышал, что бабушка кому-то писала, вроде как к отцу твоего папы. Но я не видел сам. - Вот бы посмотреть! Ведь тогда у меня другие родственники есть! Понимаешь? Они могут меня к себе взять! - Понимаю... Ты-то уедешь, а меня мать опять одного лупить будет. - Ну Иван! Тебе что, легче стало, когда она меня палкой дубасила, а потом ещё и ремнем? Ты же всё равно первый получил. Я тебя хотел спасти и сказал, что бить нельзя, а ты за палкой побежал... - А что я мог? Она бы и меня снова... - Откуда у вас только дубина эта взялась, ты посмотри какая она тяжеленная! - Палка, как палка. Это от моей хоккейной клюшки ручка осталась. Только я не играл уже сто лет – коньки маленькие стали, а новые мать не покупает. Говорит - дорого. - А давай я попрошу, чтобы она новые коньки купила, а ты мне поможешь письма найти. Если бы у меня деньги были я бы сам тебе купил, мне не жалко. - Ты уже компьютер попросил, - Иван кивнул на стену с ремнём и палкой, - Купит она, как же, жди. - А у вас где коробка хоккейная? Я не видел. - У школы, на площадке заливают. Там надо в секцию записываться, просто так на лед не пускают. - А вечером? - Вечером можно всем. Но вечером домой лучше не опаздывать, ты же понимаешь. ____________________________________ В понедельник утром, за завтраком Слава сказал, что от него физрук требует записаться в спортивную секцию, в школе все должны спортом заниматься, или освобождение от врача принести. -Ну и запишись, - ответила Ванина мама, - какие секции у вас там? - Там только легкая атлетика. А я дома на хоккей ходил. Можно в любой городской клуб записаться, тогда физрук отстанет. Вот у Ивана в школе есть хоккейная секция. Можно было бы туда... И интереснее вдвоем и всегда вместе. Мать недовольно скривилась: - На хоккей только форма в миллион обойдется, а если на двоих брать, так вообще разориться. Лучше легкая атлетика. Записывайся туда. - Там все только в спортивных трусах бегают, - Слава порозовел от досады, - Мне бы лучше в трико... - Боишься, что видно будет, как я вас воспитываю? А пускай все видят. Ничего! От этого не умирают. Может и лупить больше не придется, если тебе так стыдно людям показать, что тебя ещё надо ремнём воспитывать, что слов не понимаешь! - Я понимаю, - Слава покраснел - А понимаешь, так и не зли больше. Сказала - записывайся на атлетику. Куплю тебе спортивные трусы. Обувь там специальную носят или что? - Чешки или полукеды. - Ладно, вечером зайду в магазин посмотрю, что там есть. А теперь давайте живее, мне тоже на работу бежать. Во дворе, когда вышли, Иван только грустно усмехнулся: - Говорил же тебе... Она тебя на легкую атлетику запишет, а потом специально по ногам бить будет, чтоб синяки из под трусов видно было. - Да-а... Потом что-нибудь придумаем . Мне бы только эти письма найти.
саня: Хороший рассказ и переживания мальчишек переданы хорошо, прям как будто с ними всё переживаешь и ждёшь продолжения. Автору респект и уважуха
Guran: _______________________________________________________________________ 4 ____ Про физрука Слава не соврал. Было такое требование в его школе ко всем ученикам и пришлось ему записаться на легкую атлетику. Занятие спортивной секции вел школьный физрук два раза в неделю, а перед соревнованиями прихватывал и ещё парочку часов для своих рекордсменов. К радости школьной администрации спортзал в школе был свой, арендовать и делить с другими спортивными клубами не приходилось. Благодаря бравому физруку Виктору Кузьмичу и его умению обходиться с директрисой, легкая атлетика стала профильным предметом школы. Отвертеться от секции у Славы вариантов не было. Собственно он бы и не возражал, но зеленовато-жёлтые разводы, ещё не сошли и предательски выглядывали сзади из-под края трусов. На первое занятие Слава пришёл в длинных трико, отговорился тем, что форму еще не купили, на второе занятие физрук сделал замечание и предупредил, что позвонит родителям. На третье занятие Слава пришёл в форме. Прошла уже неделя и синяки по низу практически сошли, отливая на бёдрах только заметной желтизной. Но легкая ткань спортивных трусов, сдвигаясь во время упражнений, всё равно открывала посторонним взглядам необычно пеструю палитру «цветущих» кровоподтеков выглядывающих из под края пододетых плавок. На секции Слава ничем не выделялся среди других и не делал вид, что собирается стать спортсменом. Сказали прийти – пришёл. Надо бегать и крутиться на турнике – пожалуйста. Плохо или хорошо, быстро или медленно – дело десятое. Главное - отбыть положенное время. В хоккее ему конечно нравилось больше - там игра, азарт, а здесь – подход к снаряду, упражнение, отход от снаряда. Очень увлекательно, не правда ли? Вот с таким настроение и крутился Слава на турнике выполняя подъем-поворот: забрасывая ноги снизу вверх за перекладину, стоял на перекладине прямыми руками и соскакивал с турника еще раз крутанувшись вперед. За два часа, кроме пробежек - разминок, Слава успел раз десять крутануться в обшей очереди, а потом физрук велел ему ещё дополнительно пять раз с одного подхода закрутить. Руки к концу занятия заметно устали, уже и пот прошиб, когда наконец вывел их тренер на последние пять кругов пробежки вокруг зала. На последнем круге спотыкались все, но уже смеялись и галдели, чувствуя скорый отдых. Спортзал в школе был новым и оборудован даже душем. Правда горячая вода была подключена из системы отопления, но для небольшого города и такой спортзал был настоящей роскошью. Слава разумеется не собирался светить перед всеми зелено-желтой задницей - сначала дождался, когда почти все помылись и уже начали расходиться, встал под душ в плавках, потом закрутился в полотенце и стянул под ним мокрые трусы. Как раз в этот момент тренер заглянул в раздевалку и крикнул Славу на пару слов. Натягивать штаны при всех Слава постеснялся, поэтому в каморку физрука пошел как был, в полотенце. Виктор Кузьмич начал с вопроса: - Ты же говорил, что в хоккей играл, а где так научился на турнике? - Отец показывал. У нас турник во дворе был. - Молодец, что тут ещё скажешь! Надо бы немного подкачаться, чтоб руки сильнее стали и будет просто отлично. Ещё на соревнованиях будешь места брать! Давай-ка я тебе программку индивидуальную составлю. Займемся плечевым поясом. Следущий раз поставлю тебя на разминке железо качать. А лучше бы дополнительный день взять, чтоб общую программу не рвать. Например в среду. Как думаешь, потянешь? Бывать дома для Славы доставляло мало радости. Лишний раз с теткой встречаться не хотелось. Все равно - только поесть, поспать, уроки сделать. А спорт - вроде и при деле, и дома не торчать. Поэтому он согласно кивнул. - Ну и молодец, так и сделаем! Так держать! - закончил физрук свои «пару слов» и без паузы в лоб спросил – Тебя кто по заду так отутюжил? Отец порол? Слава от неожиданности стушевался, замолчал. А ведь готовился к такому вопросу, заранее придумал, чтобы казалось правдивым, сходу отвечать «С лестницы съехал», но ловко врать не умел. Стоял мялся, не знал, как сказать. Физрук покачал головой: - Мне-то всё равно - кто и что там у вас с твоим батей приключилось. Если получил, значит заслужил. Но я же понимаю, чего ты стесняешься, а сзади еще видно. У меня мазь есть, как раз для этого дела – синяки сводит. В спорте без синяков не бывает, куда же денешся. Вот и держу на всякий такой случай. - Спасибо, - выдавил из себя Слава, - Только это не отец. Папа умер. - Вот беда, не знал. Ну ты мазь-то держи – и физрук открутил крышечку тюбика, - Давай, немного выдавлю, ты там понизу промажь... Слава сначала подставил ладонь, потом смутился и оставил только указательный палец, на который из тюбика выползла полоска крема. Видя как Слава менял руку, физрук догадался спросить: - Ты погоди-ка. Сам-то сможешь? Или давай развернись, со стороны ловчее будет. Стесняешься меня? Ну и правильно, стесняйся, только давай я тебе ноги смажу, а потом дальше стесняться будешь. Слава повернулся к физруку спиной, зажмурился и распустил полотенце. -Твою ж мать! Это кто тебя так! Ну, такое только когда с колец на жопу мимо мата! Эк тебя угораздило. Ну стой теперь, буду мазать. - Ты скажи, хоть за дело получил? – тренер, вытирал руки полотенцем и внимательно всматривался в смущенное лицо Славы. - Да, наверное... Сказал лишнего, так получилось. - Это понятно. Так оно и бывает. А что мама говорит? - Мамы тоже нет, - Слава поднял глаза и в упор посмотрел на тренера. - О как! А с кем же тогда живёшь? - У тетки. - Это её муж так тебя? - Нет. Сама... - Понятно...- тренер растерянно потёр лоб, - Ну ладно, ты иди, одевайся... ________________________________ *** Вечером, после секции к физруку иногда заходил его давнишний приятель, тезка, учитель химии и завуч по совместительству, Виктор Александрович. Мужики позволяли себе немного расслабиться после работы с пивком за легким разговором и нардами. Но в этот раз легкого разговора не получилось. Физрук с ходу полез с вопросами, что делать когда пацан пришел с синяками на заднице. - И ты понимаешь, Александрович, это же не от ремня! Что я, сам не знаю как от ремня бывает? Не-е-е, это уж и не представляю, чем лупить надо было! Химик удивленно уставился на приятеля: - С каких это пор, Кузьмич, ты задницами пацанов интересоваться стал? - Да пошёл ты, скажешь тоже! Интересоваться... Да как тут, нахер, не интересоваться когда такое! Я в жизни, пожалуй, не видел таких синяков. Как-то давно слетел с колец на жопу об пол, потом неделю хромал и весь зад багрово-синий был, и то не так жутко смотрелось. И ты ж понимаешь, пацан-то говорит, что сирота - ни отца, ни матери, а живет у тетки. Она его так отмудохала. Он ещё на прошлой неделе на секцию в трико ходил, а я на него нарычал - чтоб только в трусах. А там из под трусов на ногах аж желто всё. У меня тогда тоже желтизна вниз сползла, как синяки сходить стали. Что сделать то можно? Ты ж завуч или что? - Не кипятись, Кузьмич. Я посмотрю личное дело. Что тут сделаешь? Всегда пороли и сейчас дерут. Ты раньше не замечал у него? - Да какой «раньше» - он новенький, в этой четверти только в школу пришёл. В седьмом классе Б, ты знать должен. Локтев фамилия, звать - не помню как. - Посмотрю. Если там систематические избиения, то можно как-то... подействовать. Хотя, какой к черту – подействовать. Ну, как вариант, поговорить с теткой, чтоб руки не распускала. Но ты ж понимаешь – может ещё хуже получиться. Мы к ней с разговорами, а она его ремнем, чтоб не жаловался. - Да там не ремень был, что я ремнем не получал? Я ж говорю, что такого не видел никогда. Он раньше в хоккей играл – я сначала даже подумал, что может он жопой в бортик въехал. Ан нет – говорит, что тетка. - А, вспомнил. Да, принимали Локтева. Он несколько месяцев пропустил в восьмом, там какая-то семейная история, его в седьмой взяли. У нас в восьмых все классы битком, а в седьмом Б двое уехали. Он ко мне на химию ходит. Вроде без проблем, учится нормально. Надо будет присмотреться... Кстати, про Локтева - а ты помнишь в параллельном с нами классе учился Колька Локоть? - Вот ты вспомнил! В каком - в «А» или в «В»? - В «А». Он после восьмого ушёл из школы. Не знаю куда. Говорили, что его батя лупил. Такой тихоня был. Ни с кем не дрался, всегда после школы с сестренкой за ручку домой, даже в футбол не играл никогда после уроков. А помнишь мы с ашниками дрались за сараями - ты с ихним Бойковым, а я со Свечниковым махались? - Это помню. Андрюха тогда спичечный коробок в рукавицу вставил и мне морду расцарапал до крови. Хорошо, что в глаз не попал. Я ему потом по полной врезал. - Ну-ну, врезал - мне-то что врать. Тогда мы за свой класс бились и все наши за нас болели, а из их класса – за них. Мне тогда тоже глаз подбили. Получилось, что мы проиграли. Локотя тогда и рядом не было. Я потом со Свешой задружился и он мне рассказал, что Локоть один из всего класса от драки отнекивался и не бился из-за того, что его отец смертным боем бьёт за каждое замечание. Тоже ведь Локтев был. - Не припомню такого. Ну, да мало ли кому попадало. Меня батя тоже потчевал. Прикладывал так, что не дай боже! И почти да самой армии. Последний раз дождался меня, когда я из бабской общаги вынырнул и под утро домой припёрся. Уже по бабам ходил, а ему всё равно – выдрал как малолетнего. Хотя по совести сказать - тогда за дело было. Одно, что не предупредил, что поздно вернусь, а другое – намотал я себе тогда на конец... Получилось, что за дело огрёб. -Ты, Кузмич, без приключений не умел... Но как же ты Локтя не помнишь-то? А помнишь как-то после субботника, по осени, толпой гуляли и чего-то полезли на деревья. А один, маленький такой, всё никак не мог в сапогах по стволу – ноги скользили. Так он сапоги снял и полез на дерево. А мы уже все вниз попрыгали, пока он забирался. Уже не помню, кто-то его сапоги из под дерева прихватил и бежать. Потом ещё воды из колонки туда налили и всё ждали, как он будет за нами бегать. Помнишь? А пацан с дерева спустился потихонечку – прыгать без сапог забоялся, посмотрел на нас, развернулся и пошёл... Так в носках и ушёл! Не захотел унижаться. - Это помню. Тогда я сапоги и цапнул. Думал - по приколу. Посмеёмся. А получилось херово. Так и остался потом с этими дурацкими сапогами. Вы все по домам разбежались, а мне чего с ними было делать, с сапогами? Бросил их у колонки. Неудобно было, капец. - Ну вот! Это и был Колька Локоть. Тихоня, но гордый. Он маленький был, в восьмом классе, как пятиклассник смотрелся. -Ой, Саныч, вот какая теперь хрен разница, кто большой или маленький был. Сто лет прошло, чего сейчас вспоминать. - Да никакой разницы конечно. Мы с тобой как-то у Гастронома мелочь шкуляли на курево и ты на того же Локтя наехал, принял его за малолетку. А я его уже знал, и что его дома лупят тоже. И за сапоги наверняка ему досталось. Мне ведь тоже неудобно было тогда, что так получилось, совсем уж по-свински. Ну и короче - не дал я тебе его вытрясти. Не помнишь? - Я? Мелочь шкулял? Саныч, ты не путаешь? - Ну да, Витёк, мы ж вдвоем были. Уж было дело. Трясли копейки. Не часто, но было. Ни ты, ни я никогда в отличниках не ходили и паиньками не были. Скажи, что не помнишь? - Ну, может пару раз и было. - А может и не пару... Да это к слову пришлось. Я тебе про Кольку-Локтя напомнить хотел. Может и вспомнишь ещё. А про пацана твоего, Локтева, посмотрю конечно. Мне ли тебе не верить? Но с ним надо подумать ещё, как поступить. Как бы дров не наломать. _______________________________________ *** На антресолях мальчики писем не нашли. - Значит она их у себя в комнате спрятала, - заключил Иван. - А где там? Давай посмотрим, пока её нет? – Слава очень надеялся узнать фамилию настоящего деда и найти других родственников. - У меня ещё альбом с фотографиями был в детском доме с личными вещами. Наверное тётя Нина тоже его забрала. Может все вместе с письмами теперь. У вас где фотографии лежат? - Старый альбом в серванте, но там мало фоток. Может у матери в комнате в кладовке? Она там маленький чемодан держит. Но он закрыт, я никогда не видел, что там. - Давай посмотрим? Ты же знаешь, где лежит? - А она потом опять отлупит? Лучше спроси сначала... А там уж... Может сама расскажет. - Да мы же только посмотрим! Я даже ничего брать оттуда не буду, только посмотреть как фамилия! - А если мать придёт? - Да ты не бойся, она же на работе. Ну или покажи, где лежит, я сам достану. Она же не запрещает в спальню заходить. - Ага, а если заметит, что копались у неё? Я как-то уже получил... - Да не бойся ты! Покажи просто. Если хочешь, я сегодня ничего трогать не стану. А потом, когда тебя не будет, я один посмотрю. Про тебя она не узнает. Иван ещё немного посомневался, прежде чем отвел Славу в материну спальню и показал, где в кладовке под полками стоял небольшой старый чемодан. Слава сразу же вытянул его на свет и хотел открыть, но замки просто так не отщелкивались – были заперты на ключ. Пришлось поставить чемодан обратно. А вечером, после ужина, когда мыл посуду, Слава спросил тётку про письма бабушки. - А тебе зачем? – тон её убил всякую надежду. - Бабушка папе писала, а я ничего о ней не слышал даже, – Слава не хотел выдавать свое знание о спрятанной в письмах семейной тайне, - Ваня говорил, что там писем много было, может что-то интересное там ... - Ничего интересного там нет. Вот когда вырастешь и будешь жить один - получишь все свои документы и бабушкины письма в придачу. А пока здесь живешь, никакие письма тебе не нужны. Не о том думаешь. Смотри, чтоб никаких проблем в школе не было, а то знаешь чем дело кончится... _________________________________ *** На следущий день у Славы тренировок не было и он примчался домой даже раньше Ивана. В комнату тётки он нырнул сразу же, и достал чемодан из кладовки. Замки конечно заперты. Он думал поискать ключ где-нибудь среди мелочей на трюмо, оглядел пудренницы и вазочку со шпильками, загляднул в ящики – там было натолкано всякое женское капроновое барахло – вряд ли там мог быть ключ. Потом хотел поискать в комоде, но там ящиков было больше и вещей в них тоже. Выкладывать все наружу времени точно не хватит. Он пошарил рукой у дна в одном, в другом – ничего. Приоткрыл третий и среди полотенец нащупал вдруг какой-то комок или сверток. Он вынул его – это был закрученный в старое кухонное полотенце бумажный пакет, завязанный бечевкой на несколько раз, как пакуют посылки на почте, но без сургучных печатей. Узлы были затянуты крепко. «Может письма здесь?» - подумал Слава и попробовал теребить узел, чтобы расслабить бечевку. - Ты что здесь делаешь?! Воруешь? – тёткин голос громыхнул прямо над головой. Слава оглянуться не успел, как тётя Нина схватив за плечи, рывком крутанула его к себе лицом. В руках он так и держал бумажный пакет. -Ты воруешь здесь?! – в голосе тётки звучало больше изумления, чем злости. Она вырвала пакет из Славиных рук и оглядела комнату. Увидела стоящий недалеко чемодан, задержала взгляд на выдвинутых ящиках комода... - Так ты вор! - крикнула она Славе в лицо и потянулась рукой к его голове. Слава отшатнулся, но тётка ударила его по щеке с другой стороны, тем самым пакетом. -Ты смеешь здесь воровать? Гадёныш! Подонок! – и она стала бить по щекам с обеих сторон. -Я не воровал! Я не вор! - сильно побледневшее после первого испуга, лицо Славы теперь горело, а голову его кидало из стороны в сторону от каждого удара, - Я письма искал! Письма бабушки!... - Какие письма? Что ты врешь! Шаришься здесь, ворюга, тебе чего не хватает? Какие ты письма ищешь? Какие письма! - и на каждую фразу она припечатывала по щеке. - Письма бабушки! Я только хотел письма найти, я же говорил, я же просил... – Слава согнулся пополам, закрывая ладонями лицом, а когда тётка долбанула его по шее - рухнул на колени. - Я не хотел воровать, я не вор! Я письма искал, – уже сквозь слёзы кричал с пола Слава, скорчившись и закрывая голову, - Письма бабушки! Тётя Нина замахнулась опять, но куда ударить не нашла, уж больно низко пришлось бы наклоняться. Она глянула на прорванную от даров упаковку пакета, завернула его в то же полотенце и сунула обратно в комод. Глядя сверху вниз на скрючившегося на коленях Славу, она уже успокаиваясь, но всё ещё со злостью проговорила: - Нет никаких писем! Понял? Нет больше писем! Я все в суд отдала, когда опекунство на тебя оформляли, а что было не нужно – выбросили. Ничего здесь нет больше. Понял меня? - Как нету, это же письма к папе.. - Слава поднял заплаканное лицо. - Вот так и нету! Сказала уже – в суде остались, - отрезала тётка, - В архиве хранятся. Она опустилась на пуфик перед зеркалом и, приходя в себя, говорила уже спокойнее: - Я смотрю, ты себя взрослым считаешь, а мозгов не хватило, что полез в моих вещах рыться. И как нам теперь вместе жить? Не подумал? Как мне тебе верить после этого? А? Что молчишь? Слава молча сидел на коленях перед тёткой, опустив голову и не зная, куда деть руки. - Молчишь! А что ты можешь сказать-то? -Я же спрашивал про письма... - И что я тебе ответила? Помнишь? Незачем они тебе! Не о том думаешь! Мало тебе было? - Но я же не знал, что их нет... И я еще фотографии хотел, которые у меня в детском доме были.. - Это ты сейчас про фотографии придумал? Ведь ни разу не заикнулся! Не знал как спросить? Или боялся, что не отдам их тебе? На что они мне? - Боялся... – Слава ещё ниже опустил голову. - Вот что, дорогой племянничек, давай-ка по взрослому поговорим. Ты наверное думаешь, что я тебя к себе за просто так взяла, что я тут в золоте купаюсь и не знаю куда деньги девать. А ты видишь, как мы живем. Сейчас время такое, что на работе не всегда платят, а когда платят, то не всегда на те деньги что-то и купишь. Видишь же какие цены в магазинах, на все тысячи и миллионы нужны, это не так как раньше было - на зарплату жить хватало. Сейчас на зарплату и помереть не хватит. Моей зарплаты на троих не хватит. Поэтому квартиру, которая приватизирована твоим отцом, и сдали. Чтоб на тебя денег тоже хватало. Вот ты уже третий месяц у нас живешь, а знаешь сколько на тебя из вашего города от квартирантов пришло? - Не знаю, - Славу удивил поворот разговора. Он меньше всего мог предполагать, что застав его в своей комнате тётка начнёт про деньги или про его квартиру говорить. - А ни копейки! Ни копейки не пришло. И все три месяца я тебя пою-кормлю, одеваю-обуваю на свои. Все, что откладывала на тебя ушло. Как дальше жить будем - не знаю. А ты ведь не один! Ещё же и Ваньку надо кормить. Как думаешь, легко ли мне? Слава молчал, потупившись. Разумеется, он не мог знать все эти квартирные дела. Тётка об этом впервые с ним заговорила. - Ну вот, Славочка, а ты в вещах моих роешься, «письма» выискиваешь, - тётка насмешливо-презрительным голосом выделила слово. - Я когда тебя из детдома забирала долго с директором беседовала... При словах о директоре, лицо и уши Слави медленно стали наливаться багрянцем. - Он предупреждал меня, ваш директор... Как его звать-то? Сергей Иванович? Где-то записан телефон его. Так он говорил, что не просто будет из другого города квартиру сохранить. Могут и отнять, потом ничего не докажешь. Предлагал, чтоб ты у него остался, а я бы квартиру сдавала и часть денег на тебя переводила. Тогда бы он с квартирантами сам разбирался. Ему там проще и милицию позвать и выставить, если платить не будут. Но ведь я-то понимаю, каково тебе было в детдоме жить. Пожалела. На свой страх и риск, забрала тебя. Да похоже, этот ваш Сергей Иванович прав был. Останемся и без денег, и без квартиры. И как мне тебя поднимать? На какие деньги нам жить теперь? Не платят жильцы. Третий месяц пошёл, как заселились. Тётка вздохнула, и немного помявшись, словно решившись, продолжила: - Он, Сергей Иванович ваш, мне тогда сказал, что если проблемы будут, то поможет с квартирой. Чтоб квартира за тобой осталась. Есть у него связи в суде и в милиции. Но понятно, что ты обратно в детдом должен... - Нет! Я не хочу! Мне нельзя обратно... – Слава едва не плакал. - Вот и я думаю, что туда тебе не захочется, - тётка едва заметно усмехнулась, - Я-то понимаю почему. Там тебе такой жизни, как здесь, никогда не видать. И не только потому, что били и обворовывали, ведь так, да? Слава молчал. Он ещё больше сгорбился и сидел на полу пунцовый как мак, в глазах его стояли слезы, а руки безвольно опустились - Потому и пожалела. Взяла на свою голову. Кстати, ты скажи, когда они тебя, эти бандиты малолетние всей командой... ну это самое.., насиловали, они ведь без презервативов были? Да не молчи, я же с тобой о важном говорю. - Я не помню, я без сознания был... - Надо же, без сознания... Так тебя в кожвендиспансер надо вести, пускай проверят. Вдруг у тебя уже СПИД или еще какая гадость, а мы живём тут все вместе... - Не отправляйте меня обратно... Пожалуйста, - Слава говорил тихо,почти шептал. - Не отправлять? Так тебе же вроде здесь не нравится. Или ты думаешь... В это время щелкнул замок входной двери. Иван вернулся из школы и завозился в прихожей. Тётя Нина выглянула из двери в зал и крикнула ему: - Иван, не раздевайся, сходи за хлебом, да не в Гастроном, а в булочную на углу, там как раз свежий должны подвезти. Если что, подождешь пока разгрузят. Деньги на серванте возьми. После того как Иван ушел и хлопнул дверью, тётка продолжила разговор: - Я пока не собиралась тебя отправлять. Конечно с квартирой надо что-то решать. Сергею Ивановичу позвоню, посоветуюсь, может что-то подскажет.. - Он не подскажет. Он и квартиру заберёт и меня тоже. Он у всех квартиры забирает и селит туда, кого захочет. Ему лишь бы деньги и... – Слава не договорил, оборвав себя. - А это не наше дело, как он там, у себя. Мы здесь живём, у нас тут свои проблемы. Ты скажи, я как должна реагировать, что ты в доме обыски устраиваешь? -Я не буду больше никогда... - Ну теперь уж наверное не будешь. Но ты же понимал, что так делать нельзя? Ты же не маленький ребенок, которому захотелось поиграться. Ты, я смотрю, всё распланировал и время выбрал специально, чтоб никого дома не было, ведь так? По комоду пошарился. Смотри-ка, чемодан уже вытянул. Замки ломать собирался? - Нет... - И где ты ещё успел порыться? Ты ведь знаешь, я деньги не прячу, мы же все вместе живем. От кого прятать-то. Может ты и в пальто у меня карманы проверяешь? Или в сумке и кошельке копаешься? Мне как тебе верить теперь? -Я никогда больше... - Надеюсь, что не будешь. Но ты мои правила знаешь: провинился – получи. Знаешь? - Да... - Ну вот и хорошо. Понимаешь, чем рисковал, когда по чужим вещам полез шариться. Давай-ка, поднимайся и - к себе в комнату. Не будем на долго откладывать. Слава еще пару минут оставался молча сидеть на коленях, на полу, с закрытыми глазами. Потом тяжело вздохнул, посмотрел грустно в окно и начал медленно подниматься. В мальчиковой спальне он, не оглядываясь, подошел к своей кровати, расстегнул и сбросил вниз брюки, стянул трусы и упал животом через край матраца. Лбом уперся в скрещенные перед собой руки и, смирившись, замер в ожидании боли. Пряжка ремня, снимаемого с гвоздя, легонько звякнула и грузные тёткины шаги отозвались за его спиной скрипом половиц. Тётка била, как всегда, молча. Слава, закусив складку покрывала, плакал тоже неслышно. По квартире разносился только хлесткий звук ударов ремня.
Guran: ___________________________________________________________ 5_______ Когда физрук Кузьмич увидел на следущий день Славу в спортзале, он сразу отправил его в дальный угол, где стояли станки для качки и были навалены железные блины для разнокалиберных штанг - Иди пока осмотрись там, с ребятами познакомся, а я сейчас задание группе поставлю и подойду. Слава пошёл знакомиться. Были там ребята старше его и выглядели уже совсем взрослыми, да и спорт они выбрали, который никак не сделал бы их моложе, чем они были. Качались в силовом углу в основном десятиклассники, приходили и ребята уже окончившие школу – по старой памяти, к Кузьмичу. Слава поздоровался сразу со всеми. Его «Привет!» особого внимания не привлек, все были заняты тяжелым «физическим трудом». Слава попробовал поднять пару гирь – оказались очень тяжелыми. Гантели уложенные в ряд до самых маленьких полу-килограммовых ему тоже не показались. А станки с накладными грузами были все заняты. Кузмич, когда подошёл, сразу подвел Славу к здоровенному парню со вздутыми бицепсами. Рядом с ним Слава чувствовал себя совсем первоклашкой. - Вот, Санёк, смотри кого к тебе привел. Это Слава, он у нас сейчас больше на турнике, но тут понимаешь - через пару месяцев я его хочу на кольца поставить. А кольцам сила нужна в руках. Ты подбери ему упражнения на один день в неделю, подкачаться. Понятно, чтоб не потянул себе ничего. И богатыря тоже из него не нужно делать, нормально так, чтоб только силенок прибавить. Санёк толкал в это время гирю и между толчками смерил Славу взглядом. - Сколько тебе, мальчик? - 15 лет, - Слава давно привык к таким вопросам, хотя всё ещё стеснялся, когда его принимали за совсем уж маленького. - Но ты, чтобы массу набрать, должен есть нормально, - Санёк перекинул гирю в левую руку. - Не нужно ему массу набирать, - встрял Кузмич, - Я ж говорю, он в атлетике останется. По всем параметрам он наш. Ему только немного мышцу подкачать. - Да как скажешь, Кузмич, вот на станке немного спину покачать, на той качке раз десять - двадцать, чтоб не в напряг. Ну можно еще лежа гриф потолкать. Сколько ему навесить? - Начни с пяти, а там и до десятки, но смотри, чтоб сам не добавил, - Кузмич вдруг заторопился к своей основной группе, - Короче, Саня, сделай как для меня. Хорошо? -Да стопудов, Кузьмич. Что мужики, сделам? – повернулся он к парням, - вот и океюшки. Для Славы все станки оказывались свободны, стоило только Саньку подойти с ним вместе поближе. Никто не ворчал, что его с места согнали, и мало того, ещё оставались подсказывать и страховать. За час он все станки перепробовал, и ему конечно нравилось, что его так бережно опекают. - А ты почему без воды, - Санёк вынул из большой сумки полуторолитровую импортную бутыль и протянул Славе, - Воду пить надо много, как и есть. Иначе силы не останется. Кушать хочешь? Слава домой на обед не ездил, там после вчерашнего вообще показываться не хотелось. Да и время на дороге экономил. Перекусил в школьной столовой пирожками с чаем. Голода не чувствовал. Однако от предложенного батончика отказываться было неудобно. Поробовал, оказалось вкусно – и не заметил, как съел. - Ну вот и хорошо, - подытожил Санёк, - Ты маленький, тебе много кушать надо. Я тебя кормить буду. Чтоб сила была. Ты по средам будешь качаться? Вот и хорошо. Кузьмича слушайся, он дельный мужик. Я его давно знаю. Давай ещё по разу весь круг пройди и на сегодня хватит. Ещё через час все парни вдруг засобирались, а Славу Санёк отправил к Кузьмичу: - Ты иди, побегай или ещё чего там. Железа на сегодня хватит, напрягаться сильно не надо. В другой раз придешь, дуй сразу ко мне, чтоб время не терять, понял? На том и попрощались. Кузмич тоже уже отправил свою группу на заключительный забег вокруг зала. Слава присоединился, бежать было легко, усталости не чувствовал. И легко было от того, что день именно так прошел, что с познакомился с целой командой старших и они все опекали его, заботились как старшие братья, что был не один. После последнего круга, когда все ринулись в раздевалку, он задержался, подошел к Кузмичу. Тот писал что-то в своем журнале и, глянув поверх очков, позвал: - Заходи-заходи, не стой в дверях, сейчас закончу... Слава вошёл в тренерскую, присел на стул у стены. - Ну и как тебе сегодня? Сошёлся с парнями?, - Кузмич захлопнул журнал тренировок, - На качку ребята простые ходят, они в обиду не дадут, дружи с ними. Вон как Санёк к тебе по доброму отнёсся. Его ребята слушаются и тебе помогут, если что. Подкачаешься и начнем на кольцах работать. Ещё на соревнования тебя выведу! Вот увидишь, помяни моё слово. Призов больших может и не возмёшь, хотя..., - Кузмич замялся, - Всё от тебя будет зависеть. Тренировка дело ответственное. Лениться нельзя, а если будешь всё делать – результат сам придет. Но скажи лучше, ты откуда приехал? Слава назвал город, но Кузмич только плечами пожал – не был, не знаю. А дедушки-бабушки здесь есть в городе? Жаль... Мамины или отцовы родители здесь жили? Так значит, тетка твоя - отцова сестра, понятно. А где живешь? А раньше где отцова семья жила? Вот как значит. Странно, что в нашу школу записали, у вас же в микрорайоне школа есть большая. Ах, мест не было, понятно. Ну ничего. У нас тоже учиться можно, может и получше, чем рядом с домом. Так ты на автобусе в школу? Сегодня я заметил, ты почти сразу после уроков? Домой не поехал? А обедал где? Понятно, понятно.. Сегодня опять в трико – не сошли синяки? Слава молча помотал головой. Кузмич вынул из стола новый тюбик мази: - Вот припас для тебя, бери. Сейчас давай в душ, ребята уже расходятся. И потом по сухому смажешь. Помогает - проверено. Ну, беги... _______________________________ *** Виктор Александрович, приятель Кузмича, как зашёл в тренерскую, так с ходу и объявил: - Слышь, Кузмичь, это не нашего Кольки-Локтя сын. Пацан из другого города приехал, у него здесь тетка живет. - Я тоже удивляюсь, столько разных городов на белом свете. Да теперь это вообще заграница стала, после распада-то, - Кузмич открыл нарды и и быстро, в две руки, выставил шашки на поле, - Но похоже, что в этот раз, дорогой Саныч, ты ошибаешься. Пацан как раз и есть того Кольки-Локтя сын. Я с ним сегодня говорил и он рассказал, что живет ну прям у нашей старой школы. И отец его там жил. А тетка - его отца сестра, младшая. Так что Саныч, сегодня ты вроде как не прав... Ну, бросай! И Кузмич протянул другу кубики. ________________________________ *** Легкая радость хорошего дня делала приятным даже серый вечер. Не один, в команде - Слава почувствовал себя под защитой, как раньше в детстве, когда был с мамой, с отцом, с бабушкой - когда все были живы и любили его. Как было бы хорошо рассказать им про удачный день и про ребят, про физрука, который так по человечески к нему... Как радовался бы отец и мама. Бабушка посадила бы поближе к себе, обняла, баюкала бы как маленького, пела бы свою «Там за гаю зелененьку...», и мама с другого бока тоже... Он очнулся от дрёмы и, спохватившись, успел выпрыгнуть из автобуса за секунду, до того как двери с лязгом захлопнулись. «Успел! А то пришлось бы топать лишние полтора километра, эх хорошо!» Слава легко пробежал по лестнице на этаж и только у самой квартиры радость его стала утихать, съеживаться, и почти исчезла под беспросветной давящей тоской, которая ждала его за дверью. Тяжело вздохнув, Слава повернул в замке ключ и вошёл в квартиру. Иван выглянул из кухни: - Матери нет, она к соседке ушла. Иди есть. Суп ещё не остыл. Иван чистил картошку на завтра и возился у раковины. На столе стояли немытые тарелки и чашки. Когда Слава уже налил себе суп и взялся за ложку, Иван снова обернулся: - Мать тебя вчера била за то, что ты у неё в комнате искал? - Да. -Нашёл? - Нет. Чемодан только вытащил и ключи искать стал, когда она вошла. - Она сегодня замок у себя на кладовку повесила. - Сама что ли? - изумился Слава. - Не знаю. Пришёл из школы, а там замок. И мать злая. Звонил какой-то мужик. Я подумал, что это из твоего города. - Как звать не слышал? - Она трубку взяла, но ругались сильно. Из-за тебя. Он что-то кричал. Она про квартиру. Но я не понял, что там было. - Может с жильцами ругалась, что не платят? - Нет-нет, что-то про тебя говорили. Она его называла... Иваныч, что ли. - Сергей Иванович? - Да, кажется... -Вот, гад! Сволочь! Это директор из детдома. И что они? - Ничего. Поорали и мать трубку бросила. Меня про чемодан спрашивала. Ты не говори ей, что я рассказал, ладно? - Конечно не скажу. Что теперь-то говорить, вчера уже получил. - Ну ты не знаешь, она такая, может и опять ремень взять. - Да знаю... Спасибо, что вчера попить принес. Так херово было. - Понятно, чего уж... Слав, у тебя уроков много на завтра? А то ещё посуда и полы мыть сказала. - Ерунда, вместе сделаем. Ты полы начинай, а я сейчас доем, посуду вымою и тебе помогу. Прибрались. Слава сел за уроки, Иван включил телевизор, когда вернулась тётя Нина. Окинула взглядом квартиру, зашла на кухню, потом велела Ивану телевизор тише сделать и заглянула в комнату к мальчикам. Слава оторвался от учебника, поздоровался. - Зайди ко мне, поговорить надо. Слава напрягся, наверняка разговор про детдом будет. Но тётка опять удивила: - И дневник захвати, посмотрю как ты учишься.. Иван у телевизора с тревогой глянул на Славу, который с дневником в руках притормозил у двери теткиной спальни. Кивком, молча спросил, всё ли нормально, там в дневнике... Слава в ответ только непределнно пожал плечами: «дневник, как дневник, ничего в нем особенного нет», но тянущее чувство неизбежных неприятностей в нём только окрепло. Тётка сидела перед зеркалом, и молча протянула за дневником руку. - У тебя всю неделю по шесть уроков что ли? – удивилась тетка рассматривая заполненные страницы и расписываясь за прошедшие недели. - Да. Только в субботу пять, но шестым обычно классный час делают, или еще что-нибудь... -Учишся ты нормально, это хорошо, - тетка положила открытый дневник перед собой и принялась обтирать лицо смоченной ваткой. - Спорт у тебя сейчас ещё, три раза... Это ты там до пяти вечера значит, а потом домой уроки делать... Успеваешь? Не завалишь учёбу? - Успеваю, - Слава сразу вспомнил сегодняшние знакомства на секции и новое чувство надежной крепкой дружбы. Уж с уроками-то он всегда справлялся без проблем. - Сегодня уроки уже сделал? - Ещё не до конца, но мы полы мыли. - Понятно. Я думаю, что Иван сможет и без твоей помощи обойтись, не маленький. Спорт три раза в неделю многовато. Посмотрю ещё как у тебя дальше пойдет. Может ну их, эти секции. Что вашему физруку не хватает – и так кроме уроков два раза в неделю секция у него, так он ещё часы сверху накручивает. Хорошо, что хоть не платные секции...Что он говорит? - Говорит, что соревнования городские, надо готовиться... - Это ему к соревнованиям готовиться надо, а тебе о жизни надо думать. Я сегодня говорила с твоим Сергеем Ивановичем - ничем он помогать не хочет. Говорит, что квартира - теперь наши проблемы, пока ты здесь живешь. Вот если тебя обратно, тогда поможет, а так нет. Слава оцепенел, сжал губы и побледнел. - Да ты не бойся. Знаю, чего ты боишься... Но пока так решим: у меня в конторе уборщица заболела, и есть место по вечерам полы мыть. Я оформлюсь туда на пол-ставки, но ты помогать будешь. Хоть не большие, а деньги. Полы мыть после шести вечера, коридор и кабинеты. Работа не трудная. Справишься? Слава согласно кивнул головой: - Конечно я буду помогать, я справлюсь, сумею... - Я тоже думаю, что справишься. Там по хорошему, на всё - час работы. Вот когда у тебя спорт, так ты сразу туда, а в другие дни уже из дома будешь ездить. Хоть как-то компенсировать, что на тебя ни копейки от квартиры не идет. Но ты должен мне пообещать, что с учёбой у тебя все будет хорошо. Если трудно будет, тогда на эти твои секции лучше не ходить. Всё равно толку от них никакого, денег на них не заработаешь, только время тратить. - Да я справлюсь. Я уроки могу и в школе делать, на переменах... - Посмотрим. Учёбу запускать нельзя. Оценки, поведение – все должно оставаться как есть. И чтоб ни одной жалобы из школы! – голос тётки посуровел, - Спуску не будет, ты знаешь. И кстати, тебе ещё шестнадцати нет, поэтому про работу никому! Слава опять кивнул. - Ты слышал? - тётка повысила голос, - Я сказала, чтоб про работу никому ни слова - ни пол-слова! Слышал? - Да конечно, я никому не скажу. - Вот так-то... А то вообще без денег останемся. Если кто спросит, говори что помогаешь матери. Завтра сразу после школы подъедешь, я тебя с нашим завхозом сведу, он всё тебе расскажет и покажет. Да кстати, ты сегодня ведь после школы перед спортом домой не приезжал? - Нет, времени совсем мало... - А обедал где? - В буфете. Пирожки с чаем поел. - Ну, это конечно мало. Когда у тебя спорт, ты бери с собой бутерброды. А чай в буфете купишь, как обычно. Хорошо? И не забудь: завтра после школы сразу ко мне - доедешь до площади, потом от остановки до угла вперед и на лево - сразу большое здание увидишь с колоннами. Если на входе спросят – в плановый отдел идешь. На второй этаж поднимешься. Там просто. Не заблудишься. Ладно, иди занимайся уроками.
Guran: ____________________________________________________________ 6 _________ Первая неделя после начала работы для Славы пролетела, как один день. Он и заметить не успел, как наступило воскресенье, когда можно выспаться, никуда не торопясь заняться своими делами, может быть пойти с Иваном прогуляться... Но некстати вспомнил о том, что по литературе нужно писать сочинение – русыня взяла моду каждую неделю задавать сочинения под выходные. Пришлось убить несколько часов на Тараса Бульбу, хорошо ещё, что остальные задания успел написать в школе после уроков, пока ждал начала тренировки. Но всё равно времени на погулять не хватило. Едва закончил переписывать сочинение с черновика, тётка позвала ужинать, а там уже и стемнело - посмотреть телевизор и спать. Утром, после выходного дня, отдохнувшим Слава себя не чувствовал. А в понедельник - опять секция после уроков и потом на работу. Сама работа была не трудной, но за час он не успевал – кабинетов оказалось на пол-этажа, и прежде чем мыть, полы надо было вымести, а потом собрать мусор по всем кабинетам, да и не только в кабинетах. Был еще длинный коридор и туалеты, которые Слава оставлял на последок. Первые дни уходило у него на всё-про-всё почти три часа. Но к концу первой недели Слава привык и успевал уже к восьми вечера сдать ключи вахтеру на выходе. Настоящая усталость настигала, когда он ехал домой. В автобусе Слава боялся проспать свою остановку и не садился, даже когда были свободные места, предпочитал ехать стоя. По средам, в спортзале, Санёк опекал Славу и смотрел не только за тем, как он на станках вытягивает грузы, но и подкармливал – приносил для него свои специальные протеиновые батончики. Теткиных бутербродов, которые Слава брал в школу, ему на спорт и на работу точно бы не хватило. Физрук Кузьмич похваливал Славу, хотя он сам каких-то заметных успехов за собой не замечал. Но не спортивные достижения или школьные оценки стали теперь главным для него. После того как начал работать, Слава почувствовал себя действительно взрослым. В классе он и так был старше почти всех, а теперь торопясь быстрее расправиться с заданиями, успеть и на тренировки и на скрываемую ото всех работу, он совсем никак не вписывался в детские интересы одноклассников. Кстати его тренировки с качками и покровительство Санька` тоже не остались без внимания - мальчишки в классе по началу пытались задираться к новенькому и ему приходилось молча отступать, а теперь всякие попытки доказать перед ним превосходство прекратились, пацаны решили не связываться. Внутренние классные конфликты текли стороной, никак не задевая Славу. Делать на переменах уроки стало для Славы правилом, потому что на вечер ничего оставлять было нельзя – после работы ни сил, ни времени на уроки не оставалось, а это сократило и так небольшие возможности общения с одноклассниками. Он оставался в классе без друзей и такое положение его вполне устраивало – меньше вопросов, а правдой о своей жизни он с чужими делиться не хотел. Дома тётка стала с ним обходиться если не добрее, то уж не придиралась теперь, не поминала к каждому случаю, что он живет у неё бесплатно. С началом его работы в семье словно установилось какое-то равновесие, которого прежде не было. Неуверенность и опасение - всё ли он делает правильно, не разозлит ли вдруг чем-то тётку, что она опять захочет его избить, - уступили место спокойному течению повторяющихся событий. Да и событий стало сильно меньше – Слава приезжал домой уже вечером, чтобы только поужинать и свалиться в кровать. Сил на большее уже не оставалось. Трудно было даже думать или читать. После нового года в каникулы он продолжал мыть полы и свободные от уроков две недели пролетели незаметно, не отмеченные ни особой радостью, ни особой печалью. Тогда Слава вдруг понял, что когда не надо в школу, то из дома и выходить куда-то не хочется. Так целый день и сидел бы у себя в комнате, читал бы или спал. Но выходить было надо – на работу... ________________________________ *** Однажды, уже почти через месяц, после того как начал мыть полы, Слава вернулся вечером домой и услышал ванькин ор под хлесткие удары ремня. Дверь в их комнату была закрыта, крики раздавались оттуда. Он устало разделся в прихожей. Зашел в туалет. Долго и тщательно мыл руки. На кухне нашел на плите кастрюлю с еще теплым супом, включил газ, чтоб подогреть. Налил себе тарелку, отрезал хлеб. Сел уже за стол, а Ванька все орал. Есть, когда за стеной пороли брата Слава не смог. Сидел, ждал, когда кончится порка. Положил голову на руки и незаметно для себя уснул. Утром помнил только как тетка подняла его из-за стола недовольным окриком «Чего здесь дремлешь, марш в кровать!» - так и не поужинал. Иван по утру молчал, лицо все опухшее, наверное пол-ночи ещё плакал, за столом головы не поднимал, только чай попил и бегом обуваться. Слава ещё и за кашу не принялся, а Иван уже с портфелем из квартиры выскочил. Тетка тоже не очень была расположена, коротко и жестко, как всегда : - Давай ешь-пей и в школу! Сегодня после уроков опять на спорт пойдешь? Бросал бы. Кому это нужно? Смотри - дошёл совсем, кожа и кости остались! Я ещё твои оценки посмотрю, а то сама позвоню вашему физруку, ишь чего выдумал со своим спортом! Ладно, потом поговорим. Бутерброды не забудь и на работу не опаздывай. В подъезде, в подлестничной полутьме у выхода, Слава увидел стоявшего у стены Ивана. - Ты что? Я думал ты уже в школе? - Я сегодня не пойду... Подожду, пока мать на работу уйдет и вернусь домой, - Иван всхлипнул, - сил нет, даже стоять больно. Дура сумасшедшая. Отдубасила ни за что, сидеть точно не смогу. - А что случилось-то? Совсем без причины? - Вроде как... Я всю ночь думал, с чего вдруг она меня палкой лупить стала, а потом еще ремнем. Прям как тебя тогда...- Иван вытер слезы, - А я только рассказал, что звонил опять этот твой Сергей Иванович и сказал, что если мать ему деньги за квартиру не вернёт, то он сам приедет разбираться. - Какие деньги за квартиру? Ведь не платят жильцы. -Вот и я спросил, и про квартиру тоже. Лучше бы молчал. Больно – капец... -Так она тебя из-за этого? - Ну да... На уроках Слава не мог про другое думать. Получалось странно – ведь точно не виноват Иван, что директор детдома требует с них деньги за Славину квартиру. Он вообще права не имеет с них ничего требовать. Сергей Иванович - гад и сволочь, но при чём здесь Иван? А что будет, если директор приедет, как пообещал? Он его обратно вернуть хочет, чтобы квартиру забрать. А если он Славу отпускал, с условием, что тетя Нина деньги заплатит, как выкуп? Она-то может быть пообещала, думала что если жильцы в квартире будут платить, то и на жизнь и на выкуп хватит. Но денег-то нет! А сможет директор, если захочет, заставить тётку его отдать? А вдруг он ей денег предложит и увезёт его обратно, чтобы квартиру к рукам прибрать? - Опять в детдом? Ну уж нет, - и в сознании, опережая воспоминания, полыхнуло когда-то принятое жёсткое решение, - Лучше повешусь... _________________________________ *** Он не смог бы никогда этого забыть, как ни старался, как не прятал в дальние, самые темные закоулки памяти воспоминания первых дней в детском доме, в медицинском изоляторе, где он был заперт. Как однажды вечером в дверном замке загремел ключ и вошёл дежурный воспитатель – злой, возбужденный, он выговаривал Славе, что «каждый воспитанник в доме - как солдат должен подчиняться приказам; здесь есть дисциплина и нарушителей ждет наказание, а кто не понимает по хорошему, тот всё равно поймет, но кое-кому мало не покажется. И учеба здесь простая: сказано – делай. Не сделаешь – получишь по полной. С первого раза не поймешь, так дойдет со второго, а надо – так и с третьего, но дойдет. Я с тобой тут ещё по доброму говорю. Не дай тебе Бог к директору папасть – он шкуру спустит, будь здоров! А тебя поучить маленько надо, чтоб порядок с самого начала понимал». А потом начался кошмар, потому что Слава просто слушал и даже сказать боялся, а оказалось, что это ему, Славе, «мало не покажется», и хотя он ничего ещё не сделал, но теперь у него и желания никакого не будет, потому, что воспитатель сейчас ему это желание отобъет. Он вытянул из брюк ремень и сложив в руке длинной петлей, приказал Славе живо лечь на кровать и снять штаны. Слава стоял у стола, за которым читал перед приходом воспитателя, и обмирал от страха и непонимания - За что? Как это, снять штаны? Его будут бить? – страх, жгучий стыд, что он против воли должен быть голым перед взрослым, что будет избит, и нет никого, кто защитил бы его от надвигающегося ужаса... Эта порка была для Славы первой в жизни. Он кричал, пытался вывернуться, но лежа животом поперек кровати и придавленный в спину коленом, был беспомощен. А воспитатель свободной рукой ещё крепко держал его за волосы, задирая голову вверх. Слава не знал, что его вопли из изолятора были слышны во всем детском доме. Для детдомовцев это была знакомая процедура «собеседования» во время карантина для новеньких. По тому, кто и как кричал во время знакомства с правилами, мальчишки оценивали пацанские качества новенького и так выходило, что Славу ждала незавидная участь. Когда после долгих захлебывающихся криков наступила короткая шуршащая тишина, в спальнях мальчишки тоже замерли – наступил момент, от которого зависело будет ли у новенького шанс или его сразу зачислят на нижнюю ступень блатного сообщества. Пронзительный, отчаянный крик из медчасти вызвал в спальнях оживление, блудливые ухмылки и похохатывания - «трахнули петушка», «распечатали коробочку», «кто сегодня новенького е..ть?» Слава и представить себе не мог, что его может ждать, когда мужчина за шкирку поднял его избитого с кровати, протащил через комнату и согнув пополам, ударил лицом о стол. Всё что угодно – опять ремень, избиение кулаками и ногами - все что угодно, но только не то, что он вдруг почувствовал - «что-то» (Слава сразу понял, что это такое, и замер парализованный ужасным предчуствием)... Удалено модератором Когда воспитатель ушёл, Слава с трудом поднялся со стола. Избитое тело болело, трудно было пошевелить рукой, повернуть голову. Штанов на нем не было, только серая детдомовская футболка. Сзади саднила неровными вспухшими полосками кожа ягодиц, а внутри, между разорваными мышцами, замер сгусток затаившейся дикой боли. Едва переставляя ноги Слава добрался до входа, включил свет, подергал заперую дверь. Осмотрел себя в небольшом зеркале над умывальником – кроме исполосованной багрово-красной задницы, обнаружил ещё и расплывающийся синяк под правым глазом и вспомнил, как его приложили об стол. Попил из-под крана неловко согнувшись и морщась от боли. Прежде чем лечь в кровать, пришлось ещё раз вернуться к столу, подобрать с пола детдомовские штаны и трусы. Осторожно одевшись, Слава добрался до кровати и лег на живот, обняв тощую подушку. Он думал, что не сможет уснуть, но провалился в сон, сразу же как закрыл глаза. Разбудили его чужие руки. Кто-то хватал за плечи, давил на спину. Над головой раздавалось сопение и прерывистое пыхтение. Слава рванул из под подушки руки, но они тот час же были схвачены за запястья и закручены за спину. Увидеть что-то Славе мешала подушка, в которую вдавили его голову. Он попробовал дергаться, но ноги были растянуты в стороны и придавлены чем-то тяжелым. Он понимал, что его сейчас крутят несколько человек и догадывался, что это мальчишки детдома. Догадывался и о том, что они собираются с ним делать. Он пробовал кричать, но кроме сдавленного мычаная ничего из глотки выдавить не смог. - Зачирикал птенчик, цыпочка, закукарекал... – услышал он над собой и кто-то лёг ему на спину. Он почувствовал чужое прикосновение к пылающим ягодицам, и тут же внутри вспыхнула новая жгучая, рвущая боль. Слава задергался из-зо всех сил, вырвал одну ногу, отчаянным усилием повернулся на бок, пытаясь сбросить с себя насильника. Но тот удержался. - Нравится, да? - зашептали ему над ухом, - Нравится, козлик-петенька? Ну сейчас ещё получишь... Сейчас мы тебя потрахаем, не ссы... Сейчас, только ножульки твои шаловливые к коечке привяжем. Дышать он почти не мог, слезы и сопли сделали подушку мертвым кляпом. Чтобы не задохнуться, Славе приходилось постоянно крутить головой угадывая на кроткий вдох узенькие щели для воздуха, которые появлялись при поворотах. Кричать Слава уже не пробовал. Руки и ноги его были скручены. Оставалось только плакать и постараться побыстрее умереть. Когда измученный долгой пыткой он затих, детдомовские решили его «взбодрить полотенцем по жопе». - Только крикни, б..дь урод, тебя весь детдом еб..ть прибежит, понял уё..к?, - и на голову кто-то сел, потянув наверх завернутые за спину руки. Мокрым, скрученным в жгут полотенцем они вырубили его с нескольких ударов. __________________________________*** Дальше он помнил уже утро, когда медсестра подняла его с кровати, и он страшно стеснялся, что был без трусов. Он закрывался одеялом, боясь встать и страдая от боли сидеть. Штаны его оказались разорваны пополам, на что медсестра возмущенно пообещала пожаловаться директору. Трусы он нашел под кроватью, когда она наконец убралась из палаты. Пришел дежурный воспитатель - распрашивал, про то, кто его так избил и что с ним ещё делали, «...кто это был? Можешь узнать?» Потом пришел директор. Смотрел строго: - Что, досталось тебе? Ничего, разберемся. Поживи пока в изоляторе, а то в корпусе жизни не будет. Спросил про семью, про отца и маму, про родных, кто ещё у него есть. Про квартиру спрашивал. Дня через три, когда боль отпустила и Слава смог ходить не хромая и не косолапя, в изолятор, под вечер, на соседнюю койку положили парня из детдомовских. Был он сильно избит и лежал на животе постанывая, почти не двигаясь, с головой под одеялом. Ночью на Славу что-то упало. От испуга он дернулся, подскочил с кровати, но чужих в палате не было. Слабый голос с соседней кровати позвал: - Помоги! Слава подошёл к соседу. - Что стоишь, помоги встать, обоссусь сейчас... Парень спустил ноги с кровати и протянул руку к Славе. Общими усилиями поднялись и доковыляли до умывальника. Там, одной рукой держась за стенку и морщась от боли, он потянул трусы вниз и пристроил член над краем раковины. Пока парень мочился, Слава смотрел на багрово-красную, избитую «в мясо» задницу, на исполосованные ниже трусов ноги, на краснеющие пятна под майкой на спине. Чуть повернув голову и оторвавшись о своего нехитрого дела, парень увидел Славин взгляд и поежившись спросил: - Что смотришь? Б...ть, из-за тебя, урода, огрёбся... - Из-за меня? Я тут причём? - Настучал, ссука, и спрашивает! - Чего я настучал? – удивился Слава догадываясь, что парня наверное били за тот случай, когда его, Славу, насиловали. Но ведь он точно ни про кого ничего не сказал, он даже не знает сколько человек тогда было. - Ты дурак, б..ять, что-ли? Промолчать не мог? Какая тебе разница, все равно тебя уже воспитатель опустил. Херли на пацанов валить? Я ещё узнаю, какая ссука меня заложила, будет падла у параши ночевать! – и стряхнув в раковину последние капли, неожиданно добавил: - Вместе с тобой... Слава подумал, что по голосу парень похож на того, который «ножульки шаловливые» обещал ему привязать, и спросил: - Так это ты меня? - Нихера, пальцем тебя не трогал, - отреагировал парень мгновенно, - Я вообще не при делах. А меня к директору на «за понт» потянули. Видишь, как отделал гад? Тебе-то повезло, легко обошёлся. Воспитатели у нас не сильно злые. Если жопу дерут, так по-божески. Если бы ты не орал, так никто бы и не узнал, что тебя чпокнули. - Как «не орал бы»? Больно же! - Дурак, ты ещё у директора не был. Вот там больно. Ну и если вставит – тоже мама дорогая. - Тебе что ли директор вставлял? Так ты... - Пошёл нахер, урод. До меня ни одна падла не прикоснется, я... убью нахер! Все знают! Чё стоишь, помоги! Слава подставил плечо и помог ему добраться кровати. До утра они больше не разговаривали. А утром пришел дежурный воспитатель и забрал парня. _____________________________________*** До выяснения его семейных обстоятельств, Славу оставили жить в изоляторе, обязали помогать медсестре по мелочам, да раз в день мыть полы во всей медчасти. Утром его будила медсестра, а вечерами заходили дежурные воспитатели – проверить все ли в порядке. Слава боялся их и каждый раз его скручивало ужасом. Дежурных было четверо, в очередь, и когда заходил тот самый, первый, Славу начинало трясти. А однажды вечером вместе с ним в палату вошел директор. - Так говоришь, что послушный паренёк? – спросил у воспитателя Сергей Иванович, -Ну давай поговорим. Он отправил воспитателя, сел на кровать и посадил рядом Славу: - Рассказывай, Слава, что у тебя приключилось... Рассказ получился долгий, но директор не перебивал и не торопился. Когда Слава рассказывал про родителей, то не выдержал и заплакал. Тогда Сергей Иванович приобнял его за плечи, привлек к себе и погладил по голове. Слава уже и забыл к тому времени, как бывает когда тебя обнимают, чтоб пожалеть, и даже такое скупое участие вызвало в нем горячую волну признательности и любви к директору. Он плакал прижавшись к груди Сергея Ивановича о своем горе, о несправедливости злых людей – о боли и стыде, которые он должен терпеть от воспитателя и детдомовских мальчишек, о своем горьком сиротстве... Директор дал ему выплакаться, обнял, гладил по голове, как когда-то это делал отец. А потом стал говорить сам и о дисциплине, и о порядке в детдоме, и о строгости наказаний. Про то, что мальчишки не должны себе позволять себе лишнего, а воспитатели обязаны быть строгими, иначе не бывет. В том, что его пацаны изнасиловали уже разобрались, да он сам видел, как получил по заднице его обидчик. Теперь и тот, и остальные, которые Славу обижали, все сидят в карцере. Есть и такое наказание. И ремня все получили по полной. Если найдутся у Славы родственники, то он конечно из детдома уедет, незачем ему здесь оставаться. Жить пока будет здесь, не беда что один – в общей спальне ему жизни не будет. А здесь воспитатели его в обиду не дадут. Пацаны сюда не полезут, главное чтоб сам к ним не выходил. А остальные правила он уже знает. Подчиняться старшим обязан во всем. Никто плохого ему не сделает. (Тут Слава удивленно поднял глаза). Наказывать его «чтоб порядку поучить» воспитатели больше не будут. Только «за дело». А будет послушным и делать, что говорят – никто пальцем не тронет. Потом Сергей Иванович поставил Славу перед собой и велел раздеться, наверное чтобы увидеть, как его избили. Славе, как и любому на его месте, было ужасно неудобно показывать себя голого, особено сзади, после всего, что произошло. От нестерпимого стыда горело лицо. Но когда у себя за спиной он услышал, металлический звук пряжки, кровь схлынула и Слава обмер от испуга новой порки. – Не бойся, сказал же, что бить не буду, - директор развернул Славу к себе лицом, - Больно не будет... Дальше вспоминать было стыдно. И самое стыдное было даже не то, что с ним делал директор, а то, что из страха и трусости Слава позволял это делать с собой; что с самого первого раза боялся не только сказать, но и как-то показать, что он против, что не хочет этого. Он так боялся нового избиения, что готов был стерпеть любое издевательство и унижение, только не боль. И когда Сергей Иваныч вдруг спрашивал его: «Нравится тебе? Так тебе хорошо?», Слава только согласно кивал головой, зная, что любой звук выдаст его чувства, его зажатое в горле рыдание. После того раза директор стал заходить вечерами «поговорить». Слава видел, что иногда Сергей Иванович приходил подвыпивший, злой, и начинал придираться к любой мелочи. Тогда было страшно что, с пьяной злости он мог за ремень взяться. Хотя и без порки, «доброе» директорское отношение оставляло мало приятного. Детдомовские мальчишки тоже о себе забыть не давали. Днем, если кто-то встречался с ним в коридоре, бил исподтишка кулаком, куда придется или отвешивал пинка. Вечером дверь в медчасть запиралась дежурным воспитателем, но однажды они подстерегли Славу у туалета до обхода. Его окружили, заволокли в палату, завалили на кровать, скрутили и били, издевались как хотели. Чтобы его не душили подушкой, он пообещал не кричать, и молчал пока они не натешились, только плакал и мычал закрытым ртом. Выбирать между «оба хуже» Славе прежде не приходилось, а второй вариант был «в петлю». И этот вариант казался уже самым предпочтительным. Но пока была малюсенькая надежда на каких-нибудь папиных родственников, которых может быть найдет Собес, Слава терпел «разговоры» с директором. Если тот бывал не сильно пьян, терпеть было уже не так больно, хотя и до слёз обидно. А через пару недель Слава узнал, что у него есть тётя Нина и он стал ждать и молиться богу, бабубшке и маме с папой, чтобы они спасли его, чтобы тётя Нина забрала его к себе из детдома, чтобы забыть и никогда не вспоминать свой позор, боль и ужас насилия... - Локтев! Вы о чем это размечтались? – химик насмешливо рассматривал подскочившего из-за стола Славу, - Вы не забыли? Сейчас идет урок и мы и-зу-ча-ем... Не рискнете рассказать, о чем это я сейчас вам распинался? - Извините, Виктор Александрович, я прослушал, - смутился и покраснел Слава. - Что-то мне подсказывает, вы не про химию думали, – учитель иронически улыбнулся, - Садитесь, Локтев и сосредоточьтесь лучше на предмете химическом. _______________________________ *** После уроков, в спортзале Кузьмич привычно махнул Славе в сторону «качки», но потом вспомнив, подозвал к себе: - Сегодня Санька с ребятами не будет, ты уж один, сам на станочках поработай, но аккуратненько и не грузись сильно, - физрук вынес из своей кладовки полный целофановый пакет и вручил Славе, - На вот воды, пить будешь, и батончиков тебе Санёк оставил, перекусить. Слава пил воду, ел батончики, качал железо на станках, но в голове сидела страшная мысль, что завтра приедет директор Сергей Иванович и потребует деньги, которых нет и уговорит тётю Нину отказаться от опеки, или силой заставит, и заберет его с собой. Как тогда убежать от него? А если убежать, то не станет же он его сам искать? Наверное в милицию пойдет. А если сбежать на вокзале, когда будут уже в поезд садиться, то у директора времени не останется в милицию бежать. А вдруг директор сам к ним с милицией домой придет и его под конвоем поведут до самого поезда? Тогда повеситься... или из поезда прыгнуть – так даже лучше, сейчас зима, снег - может только если ногу или руку сломаю, а все равно живой. Потом где-нибудь в больнице останусь помогать буду, не пропаду. На работе, пока мыл полы, мысли были те же самые. Придумал себе, что можно будет попросить в вагоне проводника, чтоб помог, или ночью встать и просто выйти на станции, когда директор спать будет. Он ведь его связывать и запирать в купе не станет? Только бы у него наручников, как у милиции не оказалось... Да как же сделать, чтобы тётка от него не отказалась? Что пообещать ей, что сделать? Он от неё и ремень терпеть будет, и работать ещё больше станет, только бы не к директору на вечерние «разговоры», только бы не к пацанам детдомовским! Господи! Бабушка! Мама! Папа! Дорогие, помогите мне! Страшно, что приедет этот завтра и его увезёт. И никто спрашивать не станет, хочет он или нет. Прям хоть сейчас в петлю. Ведь понятно, что из поезда уже не сбежишь - будет всю дорогу держать или свяжет руки ремнем, даже и без наручников. А в поезде уже не повесишься, не на чем будет. Надо сегодня всё решить, прямо сейчас прийти и когда все лягут - повеситься в туалете на трубе. Чего ждать? Опять терпеть уже сил не хватит. Все ровно помирать, а так хоть быстрее и не мучиться. Слава уже в темноте добрался до дома, завернул за угол во двор и обмер – у подъезда стояла милицейская машина. Мысли заметались, он обернулся было, чтоб спрятаться снова за угол, и - увидел у себя за спиной милиционера в форме. «Не успел!» - пронзило его сознание... Темной беспросветной тяжестью на Славу навалилось отчаяние, и где-то в горле, мешая дышать, колотилось сердце.
Guran: __________________________________________________________________ 7 ________ В квартире, куда его, подталкивая в спину, завел милиционер были чужие. Тетя Нина сидела за столом и плача рассказывала что-то незнакомому мужчине в расстегнутом пальто, какие-то люди стояли в зале, кто-то ходил, дверь в их с Ваней спальню была приоткрыта и там сверкала фотовспышка. Все обернулись на Славу, когда он вошёл в квартиру. Тётя Нина ойкнула и закрыла рот рукой. Она приподнялась из-за стола и вдруг удивленно почти выкрикнула: -Ты живой?! Слава растерялся и молчал, не зная, что ответить, ведь он действительно живой, а какой же ещё он может быть? Милиционер подвёл Славу к столу, и доложил: - Вот, вижу пацан во двор вошёл, газик наш увидел - так и пристыл на месте. В темноте не видно, кто такой. Я к нему, а он и не убегал. Сам пошёл наверх. Потом Славу допрашивали. Мужчина в пальто записывал, все что он рассказывал, про то где был сегодня, что делал, почему так поздно вернулся, что за работа, почему он полы моет, кто там его видел. Слава догадывался, что его спрашивают не потому, что обратно в детдом хотят отправить, здесь что-то другое. И совсем уж от сердца отлегло, когда мужчина его спросил, кто такой Сергей Иванович и когда он его видел последний раз? Слава оглянулся на тётку, она плакала, не вытирая слез и срывающимся голосом вдруг сказала: - Ванечку убили. Из-за квартиры твоей проклятущей, из-за денег проклятых, убили Ванечку... ________________________________ *** Как потом Слава узнал, бандиты пришли их грабить днём, когда обычно никого дома не было, вероятно они и сами не ожидали, что Иван дома будет, и убили его, чтоб он их потом не выдал милиции. Бандитов было несколько, но все говорили, что это ограбление организовал Сергей Иванович, чтобы деньги за Славину квартиру забрать. Оказывается тётя Нина согласилась отдавать ему половину от того, что ей будут жильцы платить, но сама квартиру продала и деньги увезла. А Сергей Иванович узнал об этом, разозлился, поэтому звонил и пообещал приехать разобраться. В доме воры почти ничего не тронули, только в спальне тёти Нины все её вещи переворошили, вывернули все ящики комода, взломали дверь в кладовке, разбили чемодан, который там стоял. На куче сваленной одежды Слава потом увидел разорванную упаковочную бумагу, как на почте, и куски бумажной серой бечевки, которые он помнил – ими был обёрнут и завязан пакет, кторым тётя Нина била когда-то его в своей спальне. Там же, среди вещей был старый альбом с фотографиями его родителей и бабушки. Валялись и старые письма папиной мамы... Милиция ушла из их квартиры только под утро. Соседка, тётя Валя, увела Славу к себе, у неё он и уснул. _____________________________ *** Почти неделю Слава не ходил в школу, а когда после Ваниных похорон наконец собрался, то зашёл и к физруку – предупредить, что на секцию теперь наверное ходить не сможет, трудно - и на работу, и на спорт успевать, ведь теперь дома помогать нужно. У Кузмича в подсобке как раз сидел Санёк. С Кузмичем они обсуждали «деловое предложение». Как Слава понял, Санёк недавно провернул успешный бизнес и теперь открывал собственный спортзал с «качалкой». Он хотел спортивные станки от Кузьмича к себе перевезти, чтобы школьный зал освободить для легкой атлетики, а Кузьмича приглашал к себе тренером и брал в долю. Кузмич конечно согласился и был доволен, что так все хорошо складывается. Оба обрадовались, увидев Славу, стали расспрашивать, что случилось, почему не ходил в школу, не заболел ли? Когда Слава начал рассказывать, то удивился, неожиданной реакции своих взрослых друзей - он то думал, что про убийство уже весь город знал. Кузмичь сидел с вытянувшимся лицом и только переводил взгляд со Славы на Санька. А Саня раскраснелся и пыхтел так, словно гири толкал. Собственно рассказывать было не много чего. Слава только ещё от себя добавил про директора, который над детдомовскими издевался, и над ним тоже, а приехал видно, чтобы за квартиру получить или его опять к себе забрать, а Иван случайно ему попался. Кузмич сильно расстроился, что Ванька так «по-глупости погиб, жалко парня». А если бы Слава, не дай Бог, там оказался? Что бы с ним сейчас было? Считай, что повезло - живой остался. Директор из детдома конечно «сволота, такого и убить мало». Но таких гадов сейчас на каждом шагу! Каждый норовит обмануть, свою выгоду получить, а то и просто ограбить, вот как с ним получилось. - Ваню-то как жалко! – сокрушался Кузмичь, - ведь ни за что! Ни за что, понимаешь! Пацан погиб! Да как у бандюков этих рука поднялась на ребенка! Это же надо! Санёк тоже сильно расстроился, разволновался так, что заикаться начал: - Да кто ж знал, что там пацан спрячется! Вот они и испугались, наверное, ну эти..., что выдаст он их с потрохами. Убил-то пацана директор детдомовский конечно, из-за денег. А нормальные ребята на ребенка – да никогда... Между прочим, точняк, никто и не подписывался на мокруху, это директор-козел все устроил так. Но ничего, никуда он не денется. Такому жизни не будет – помяни мое слова, Слава, отольются козлу детские слёзы. Если уже не отлились... Нормальные ребята такого не спустят, чтобы их так подставляли. Потому что, если кто и помогает долги собирать, то там всё чисто должно быть, без крови. Да и понятно, что долги разные бывают, а тут директор зеленых хапнул. Нет, такого ему не спустят. Так никто дела не делает... Долго ещё сокрушались Кузмич и Санёк, что так плохо с Ваней вышло, но в конце концов сказали Славе, почти в один голос, что теперь «ничего не поделаешь, плохо или хорошо, а надо жить дальше». А Кузмич, как всегда без перехода, добавил: - Тётка тебя с деньгами-то обманула... Ещё и лупила почём зря! Она тебе теперь по гроб жизни должна расплачиваться, что твою квартиру продала, а деньги прое... не сберегла, - Кузмич даже крякнул с досады и выразительно посмотрел на Санька. - Это точно, тётка тебе теперь должна! – подтвердил Санёк - Да я не про тётку даже, - с досадой оборвал его Кузмич, - Мы тебе тоже поможем, видишь ты, как нехорошо получилось! Но мир-то не без добрых людей, друзья в беде одного не оставят. - Да о чём речь! – Санёк положил тяжёлую ладонь на Славино плечо, - Если кто обижать будет – ты только скажи! Ну и так, по жизни, если чего надо – не стесняйся. Вот зал откроем, так ты приходи, денег брать не будем, чисто по-дружески. Кузмич сказал, что для Славы у него подарок есть – пара новых импортных кроссовок, легких и удобных, как раз таких, в каких настоящие спортсмены выходят на соревнования. Он достал коробку из-под стола и вручил Славе. - Понятно, что со спортом ты не потянешь, если каждый день на работу надо, но ты держись. Кроссовки тебе вроде авансом предполагались, за будущие успехи, но коли с секцией не получилось, то тогда просто в подарок будут. Когда Кузмич вышел в зал встретить класс на урок, то Санёк наклонился к Славе и сказал потихоньку, чтобы никаких Сергеев Ивановичей тот больше не боялся, никто его не тронет, потому что с этой сволочью Санёк «сам разберётся». Слава был конечно благодарен и за кроссовки, и за обещание Санька, а больше всего за участие и сочуствие к его горю. Но опасения, что Сергей Иванович снова объявится, не исчезли. Опять столкнуться с человеком, который так легко сломал его, втоптал в грязь, который может просто убить, ведь убил же он Ваню, - этот страх не отпускал ни на минуту. Из милиции сообщали, что Сергей Иванович на работе детдоме не появлялся, наверняка где-то скрывается с наворованными деньгами. Уже ближе к весне, когда жизнь Славы и тёти Нины стала потихоньку успокаиваться, вдруг опять позвонили из милиции и вызвали их обоих на опознание. Труп неизвестного мужчины, обнаруженый под снегом недалеко от города, подходил под описание и был похож на фото присланное из города, где был детдом. Нужно было формальное подтверждение от людей, видивших его при жизни. Слава узнал его сразу. Конечно это был Сергей Иванович, директор детского дома, забыть его или ошибиться Слава никогда бы не смог. Опознал его и тётя Нина. Никаких денег рядом с трупом не нашли. Дело об ограблении квартиры и убийстве Вани милиция закрыла за смертью подозреваемого, но начала расследование смерти самого директора. Впрочем, как сами следователи говорили – без особых перспектив, слишком много времени прошло. Вот тогда, наконец, Слава перестал бояться прошлых страхов и попробовал жить со свободной душой. ________________________________ *** Тётя Нина первое время после смерти Вани часто плакала. Вернувшись с работы сразу уходила к себе в спальню и лежала там. Она и раньше была не очень-то разговорчива, а теперь и подавно, открывала рот только для того, чтобы приказать что-то сделать. Славе пришлось принять и это. Он помогал по дому, научился варить картошку и макароны, бегал после школы мыть полы, успевал со всем справляться. В спальне у него теперь хранился альбом с фотографиями родителей, а письма папиной мамы он все прочитал. Искать возможных родственников своего дедушки Слава уже не думал. Где и кого искать? Даже фамилии артиста он никогда не слышал, куда и какие письма писать - представления не имел. А однажды, тётя Нина пришла с работы необычно взволнованная. Сказала, что неважно себя чувствует и ушла к себе в спальню. Слава варил картошку на ужил, когда она вышла с заплаканным лицом, но сильно злая. Раздражение свое она выплеснула на Славу, со злостью выговаривая ему: - Всё из-за тебя... И Ваню из-за тебя убили. Из-за твой квартиры поганой! Зачем только связалась? Был бы ещё родной, а так-то не понять что – неизвестно, проходимец какой-то! И на работе жалуются, что плохо убирается, и дома всё не слава богу, а его будто ничего не касается! Про всё ему напоминать надо – сам никогда не догадается пыль с мебели вытереть. За хлебом зайти - и то ей самой после работы приходится, а он мимо идет - купить не догадается. Сколько ещё ей это терпеть? Если сам не понимаешь – то средство известное, ремнем мозги вправить! Слава помертвел, он и представить себе не мог такого поворота. Ремнем? Опять ремень? За что? Из-за чего? Он и так всё делал сам - даже то, о чём и не говорили, понимал же, что тётка переживает, что ей трудно. Его самого слезы пробирали, как брата вспоминал... А тут вдруг ни с того, ни с сего – ремень! - Что молчишь? Язык проглотил? Или правда глаза колет? – тётка сама себя заводила на крик и скандал, - Живешь здесь в чужом доме, горя не знаешь! Посадила себе на шею нахлебника, а он и рад радёшенек! Не нравится - иди себе на все четыре стороны! Никто не держит! Так не уйдет же! Я-то дура, оформила опекунство на чужого человека, а он добротой и пользуется. Через него у меня сына убили, а я? Что же теперь, должна о нём заботиться, кормить-поить, обстировать? Да где такое видано? Слава стоял оглушенный несправедливыми упрёками, злостью и напором тётки, сумел только произнести еле слышно: - За что... ремнём..? - А вот за ТО!, - тётка перешла на крик, - За что... ишь ты спрашивает, или не за что? Взяла дура на свою голову порченного из детдома, а он ещё вопросы задает! И вообще не «за что», а «потому»! Потому что из-за тебя всё! Потому что виноват! Ты виноват, ты и ответишь! Подняв над головой кулак, она двинулась на Славу. Он сжался от испуга, сгорбился, закрыл голову руками. За спиной на плите кипела в кастрюле картошка, выбрасывая из-под крышки горячий пар и обжигая ему спину, но ноги стали ватными и невозможно было даже шаг в сторону сделать. Тётка сначала била ладонями по голове, а потом, ухватив за скрещенные над головой руки, поволокла из кухни в зал. - Что, не нравится? Не нравится? Так иди, куда хочешь! Держать не стану! Я заставлю тебя слушаться! Ты у меня сейчас получишь! Забудешь, как вопросы задавать! Я не посмотрю, что тебе почти шестнадцать! Будешь, как миленький, все делать, что скажу! Слышишь? Слышишь меня? Что сопли распустил? Я тебя сейчас научу! Ты у меня теперь будешь за двоих получать! Из-за тебя Ваньку убили, вот ты и ответишь теперь... Она толкнула Славу к дивану и отпустила его руки. Слава замер, боясь поднять голову. Слезы уже лились из глаз и нос заложило. Смотреть на тётку было страшно - она кипела ненавистью, лицо раскраснелось и она тяжело дышала ему в лицо. - Вот тебе мое последние слово, дорогой Славочка! – тётка уже не кричала, но злости в её голосе не убавилось, - Ты или будешь слушаться, или пойдешь сейчас ночевать в подворотню! А я ещё заявление напишу, чтоб на СПИД тебя проверили, ведь так и не собрались до сих пор... Лицо и уши Славы мгновенно залила пунцовая краснота, а к слезам несправедливой обиды добавился удушливый стыд. - Слышал меня? Вот теперь выбирай! – тётка стояла перед ним уперев руки в бока, - Можешь идти, куда хочешь! Или... – она с силой потянула в себя воздух, - Или снимай штаны! Слава молчал и кусал губы. Руки его медленно потянулись было к поясу брюк, но вновь безвольно опустились. Не в силах поднять глаза, Слава повернул голову и даже не удивился - на диване лежал приготовленный ремень. ________________ сентябрь 2021
Guran: Рецензия на рассказ "Ванина мама": irra пишет: «Итак, дорогие студенты, приветствую вас на втором выездном заседании учебной дисциплины «Основы самурайской литкритики». Вы давно просили меня рассмотреть на каком-нибудь конкретном примере особенности бездарного рассказа. Могу вас обрадовать: именно поэтому мы проводим нашу встречу в данном месте. Место ещё более экзотичное, чем в первый раз, «отхожее», но настоящие самураи не боятся трудностей, а во-вторых, рассказ, о котором сегодня пойдёт речь, только такого места и заслуживает: «Ванина мама» Автор – Guran. https://porka.forum24.ru/?1-8-0-00000755-000-0-0-1628284161 Итак, рассказ «Ванина мама», к позорному столбу – шагом марш! «Сюжет бездарного рассказа». Сюжет хорошего рассказа предполагает конфликт и его логичное развитие. Но это – хорошего, не путайте, друзья мои, с тем рассказом, о котором идёт речь. «Ванина мама» начинается с интриги: «Отца у него не было и Ваню порола мать» (здесь и далее будем воспроизводить уникальную авторскую пунктуацию). Такое начало уже однозначно очерчивает круг родительских обязанностей – пороть, пороть и, собственно, только пороть. Вот только на этом сюжет и будет строиться от начала и до конца. Узкий событийный круг, скажете вы? Да, узкий и скудный, в первой части сюжет не столько движется, сколько влачится, подобно выпоротому Ване: все события – разговор матери и соседки на кухне. Конфликт, который, как вы знаете, является двигателем сюжета, можно обозначить так: мать сильно лупит – а лупить, собственно, не за что, поскольку Ваня «и послушный и воспитанный». Впрочем, событийная канва рассказа всё же обозначает причины жестоких порок: А) невынесенное мусорное ведро (лупит сразу с порога, даже не переодевшись после работы) Б) раздражение матери В) ни за что. Однако вторая часть рассказа в полной мере компенсирует вялость первой: уже не Ваня, а Иван залез на антресоли, там нашел пачку писем «бабушки какому-то артисту», потом оказалось, что дядя Коля умер, затем – что это не дядя Коля, а вообще чужой гражданин, неродной брат, но от него всё равно осталось наследство – квартира и племянник Слава. Ух! Аж дух захватывает от сыплющихся событий! Сыплются они, исключительно повинуясь авторской воле, а не логике развития сюжета, но для автора это не проблема. Данный автор вообще, наверное, не слышал о логике развития сюжета, о неслучайности в последовательности событий. Таким образом, мы рассмотрели, друзья мои, каким образом строятся сюжеты бездарных рассказов. Следующее заседание посвятим анализу образной системы таковых опусов. Образная система бездарного рассказа». Основное качество образов героев бездарного рассказа – их картонность и полное отсутствие психологической мотивировки их поступков. Что мы и наблюдаем в рассказе «Ванина мама». Главная героиня рассказа - мать Вани – женщина «крупная, властная и независимая», с лёгкостью справляется не только с «конём и горящей избой», но и с маленьким сыном, действуя решительно и, вспоминая воспитательную систему своего отца, считает, что драть сына нужно буквально за всё. Впрочем, характер матери раскрывается более объемно, когда автор включает в рассказ ее воспоминания о детстве. Можно отметить любознательность девочки: «Я хоть малая, а уже интересно было, что там у него спереди. Бывало стянет Коля трусы, а из-под маечки только кончик писюльки торчит и трясётся, и маечка по краю тоже дрожит. Дрожал-то он верно весь, а я только на кончик этот смотрела, оторваться не могла». Детально, с упоением и настоящим полётом фантазии автор описывает «писюльки» с их «дрожащими кончиками», «ладненькие попочки», показывая, как именно воспитываются будущие тематики (автор в этом отношении знает, о чём говорит): «а мне так... такое любопытство что ли?», «прям любо-дорого было посмотреть, прям сама бы нашлёпала», «это такааа-я власть», «А уж как отец начинал полосовать, прям душа у меня замирала». Ещё одна трепетная черта героини – способность к жалости: отец сына из-за неё выдерет – она брата пожалеет. Добрая девочка! Третья грань личности – креативность: посмотреть на порку брата хочется – вот и придумывала ситуации, чтобы его подставить. Творческая личность формировалась! Отец героини был большой затейник: сначала порол сына Кольку в присутствии дочери, его младшей сестры, а потом и вовсе интересный сценарий придумал – «Отец придумал, чтоб я на пианино играла, когда он его порет». Причём играть нужно было что-нибудь «весёленькое». Представляете созданную автором картину этой семейной идиллии? Автору, конечно, абсолютно неважно, что это неправдоподобно (а если уж решил писать реалистический рассказ, то хоть какая-то мало-мальская достоверность должна быть). Автор продолжает убеждать читателя в возможности существования такой семьи и приводит ещё один пример: дочка есть не хочет, а отсутствие ее аппетита опять-таки отражается на заднем месте сына. «Наклонит его, по попе ремнем - шлёп, шлёп. А потом ко мне – хочешь тоже так? Или ремня, или сейчас же марш за стол кушать! Такое воспитание было наглядное». «Грамматика бездарного рассказа». Со знаками препинания автор в полном ладу: чаще всего вообще не заморачивается их расстановкой. Дефис в наречиях? Нет, автор не слыхал про такое. Слово «бешеная» пишется с одной «н», а слово «дерматин» без «н» в середине? Да что вы говорите? В сложносочиненных предложениях ставится запятая? И вводные слова этими же закорючками выделяются? Для автора это открытие. Что ж, мы, я думаю, с пользой провели время семинара. Автор хоть и не сильно плодовит, но нет-нет да и тиснет рассказик, а, поскольку у «Ваниной мамы» опубликована пока часть первая, значит, будет и вторая. Так что ещё встретимся. Автор, готовься!
Guran: Критические отзывы гостей и участников Форума на рассказ "Ванина мама": Ауди пишет: Замечательно! Будем применять "Основы самурайской литкритики" ко всем бездарным рассказам. Начнем с тех, грехи которых не ограничиваются орфографией, пунктуацией, надуманностью сюжета, бедностью языка и образов. То есть с действительно бездарных. irra пишет: Ой, авторица, живописавшая через призму героини свои нижние удовольствия, прибежала. Ауди пишет: Благодарю за умный, тонкий, а главное, вежливый ответ. irra пишет: У меня только такие - умные, тонкие, вежливые - и бывают. Особенно для таких, как вы! Ауди пишет: Забыла добавить - и без личных выпадов. гость пишет: Все-таки никуда не денешься от собственного стиля написания - будь то рассказ или критический отзыв. У irra всегда одно и то же - много ненужных подробностей, утомительно и депрессивно. Nikita-80 пишет: Весьма голословное, субъективное и предвзятое утверждение. Ибо я прямо - противоположного мнения. Тонко, мелодично, захватывающе, в точку и по теме. Guran пишет: Гость, пожалуйста, не будьте так критичны к литературному критику, она у нас одна единственная, как может - так и пишет. Надо ещё и в расчет брать, что она разбирает совсем не жизнерадостные опусы. Тоже ведь отражается на восприятии. irra пишет (гостю): Дорогуша (или "дорогуш", но думаю, что всё же "-ша"), литературная критика как раз и предполагает "много подробностей". Это ведь вам не баран чихнул, а анализ художественной системы произведения во всей её целостности. Вы, милочка, к этому, наверное, не привыкли, вы не в теме, поэтому вам всё кажется "депрессивным". Регистрируйтесь - будем вместе заправлять критикой, видите: Гуран целый раздел отвалил (разделы на форуме как грибы растут). гость пишет: Не, я со стороны посмотрю как вы будете фонтанировать злословием). Я не то чтобы Гурана защищаю, но вы как обиженка ей-богу. Да хватит вам, на обиженных воду возят). Раздули тут из-за подруги. Да вроде всё, закруглились уже все. irra пишет: Автору, конечно, абсолютно неважно, что это неправдоподобно Guran пишет: Представьте себе, что именно этот момент музыкального сопровождения порки описан по реальным событиям. Авторской правке подвергся только возраст аккомпаниаторши. У вас другой опыт жизни и другие знания, поэтому правдоподобности вам лучше не касаться. Оставайтесь в литературной сфере - здесь вам опыта не занимать. Каширин пишет: А я вот в своё время слышал, как одна тётка с соседнего сиденья трамвая рассказывала другой, что она лупит сына в ванной и во время порки включает воду на полную мощь, чтобы соседи криков не слышали. Очевидно, это была простая рабочекрестьянская семья, пианино было чем-то чуждым, но идеи в смекалистой голове водились, и вода была практически бесплатной. Alex1990 пишет: Так! Господа и Дамы, пишу в этой теме один пост. И на зловонные выпады в свой адрес, отвечать я не собираюсь. Моё мнение: Бездарные рассказы не заслуживают того, чтобы их ставили к позорному столбу. Более того, это в корне недопустимо. Каждый автор, пишет в силу имеющегося у него таланта. Написать рецензию, в культурной и вежливой форме к рассказу и в ней аккуратно указать на недостатки произведения - это одно. Но то, что позволила себе irra это уже слишком! Когда, придумывала название для этой ветки и когда написала вот это: "Итак, рассказ «Ванина мама», к позорному столбу – шагом марш!" Это уже недопустимая травля и унижение автора рассказа! Он же его не своровал у кого-то, чтобы к позорному столбу ставить. Пишет, как умеет! ИМХО. Я лично оцениваю произведение "Ванина Мама" на твёрдую четвёрку. Я прекрасно понимаю, что двигало участницей irra, когда она создавала эту ветку. Да и все здравомыслящие люди это понимают... Поэтому, я предлагаю данную ветку переименовать. А участника irra отправить в бан на три дня. Я предложил, а решать администратору. Сам по себе раздел, очень даже хороший. Но в нём, должны быть качественные рецензии на рассказы которые высказаны в культурной и вежливой форме. И подобной дикости, с явным унижением в нём быть не должно. ИМХО. Всем спасибо. Guran пишет: Про вежливость и культуру вы правы, но в принципе достаточно было бы непредвзятости. Боюсь что в данном конкретном случае наша литературная критикесса иначе не может. За не имением лучшего будем пока довольствоваться тем что есть и надеяться, что когда-нибудь появится на форуме и доброжелательный филолог. Ауди пишет: У доброжелательного филолога может возникнуть вопрос - в чем цель критики? Чему-то научить автора? Или других авторов? Glück_A пишет: Все это для того чтобы что? Если все рассказы будут подвергаться ТАКОЙ критике, то желание делится своим творчеством (зачастую выстраданным и сокровенным) пропадёт у большинства. На мой взгляд, критика должна быть: 1. По запросу (т.к. никогда не знаешь, как человек её воспримет, насколько это будет для него болезненно и не травмирует ли это его). 2. Корректной. 3. Исключительно в целях повышения мастерства желающего развиваться на этом поприще автора (а не клеймения его позором, самоутверждения и прочих не самых достойных). У всех нас здесь вызывает интерес тема порки. У каждого, вследствие жизненного опыта и индивидуальной реакции психики на этот опыт, свои варианты девиации, нюансы, фантазии и, соответственно, творчество. Каждого цепляет что-то свое (как автора, так и читателя). Каждый пишущий делает это как умеет и, думаю, старается на максимуме своих возможностей. Если человек пишет, значит имеет потребность выплеснуть в своём творчестве беспокоящее его, важное, сокровенное, то что давно сидит внутри и требует выхода, что кому угодно не откроешь, и делает это здесь среди тех, кто, казалось бы, должен всё это понимать и быть чутким к себе подобному. Давайте будем добрее, терпимее и бережнее друг к другу! Guran пишет: я тоже так думаю - в целях совершенствования. Ведь понятно, что самому оценить достоинства и недостатки своего текста невозможно. Нужен посторонний взгляд, стороннее восприятия или не восприятие тех эмоций, которые захлестывали автора и которые отобразились в предложениях (или не отобразились). Нужен грамотный толкователь текста, которые может оценить удачное или неудачное, рассказать про свое понимание - что в тексте главное, как хорошо или плохо цель достигнута, что мешает, что как раз в тему. Да те же ошибки - как вычитывать слова, когда читаешь абзацами, и они тебе уже давно знакомы? Критика должна быть. Вариант опроса понравилось / не понравилось не прокатывает. Доброжелательность конечно в плюс, но и злая критика тоже пойдет, лишь бы непредвзято. А этого у ирры и нет. Кстати по поводу нашей замечательной критикессы должен сообщить, что она уже два раза уходила с Форума и однажды теряла пароль и в этот раз я её тоже не стану удерживать. Она больше не участница Форума, но существует на других площадках в своем неистовом критиканстве. Раздел был обещан для критики именно ей и первая же критическая публикация (хотя и злая) позволил мне реализовать давнишнюю идею. Сейчас ирра лишена возможности свободно публиковать свои разборы, но я могу пообещать всегда выпускать из премодерации её критические тексты. Зная её характер, допускаю необходимость удаления вызывающих личных выпадов, но остальное буду оставлять так, как пришло. гость пишет: А мне хотелось бы добавить вот что. Критика этой критикессы впрямую зависит от её субъективного (причём, на данный момент) отношения к автору критикуемого произведения. Впрочем, будучи особой довольно ветренной, отношения к авторам частенько меняет, как перчатки, что всякий раз сказывается на очередном разборе полётов очередного лит.объекта. И, разумеется, то, что она якобы убыла с её слов, значит мало. Мы ещё не раз увидим критику этой критикессы. Причём, на разных площадках. саня пишет: Хороший рассказ и переживания мальчишек переданы хорошо, прям как будто с ними всё переживаешь и ждёшь продолжения. Автору респект и уважуха
Skabi4evskij: я не филолог ни разу и художественные оценки текста давать не буду. выскажусь, как потребитель соответствующего подвида искусства в целом повесть мне понравилась дядю Колю здорово пороли и тётя Нина молодец и в детстве и когда подросла. и даже изнасилования на фоне порки - ничего. детский дом, бывают такие злоупотребления... и всё хорошо. кроме главы семь. две смерти. одна из них невинного ребёнка. вот зачем...?! как серпом по одному месту и баба Нина ещё совсем умом навернулась, нашла виноватого...последняя сцена начала порки не зашла если буду перечитывать последнюю главу для себя исключаю, извините
Guran: Skabi4evskij пишет: баба Нина ещё совсем умом навернулась, нашла виноватого... Да она просто тематическая тётка и ей пороть - себе в удовольствие. Что она там говорит - не имеет значение, просто ей нравится лупить пацанов по голой жопе. Её мысли можно было бы записать как: "Сына убили? значит буду пленмянника драть, но без своего удовльствия не останусь!". А потом она идет и выдумывает всякую хрень, лишь бы сделать пацана виноватым и взяться за ремень. Типичная манипуляция. Это и прежде было, когда она его виноватым сделала только за то, что он хотел найти письма бабушки. Чего не понятно-то?
Kris: Guran, вот зачем такую мрачнуху беспросветную писать? Концовка вообще убила. Тематическая часть классная, заменить конец на какой-нибудь кисло-сладкий вариант и было бы здорово.
Skabi4evskij: Guran пишет: Её мысли можно было бы записать как: "Сына убили? значит буду пленмянника драть, но без своего удовльствия не останусь!". ну значит здесь для меня пройден некоторый рубикон. который существует и который переходить нельзя. порка, несмотря на всё её отрицательные и ужасные моменты..., по результатам, является для меня позитивным явлением ещё раз извините, уважаемый Guran, это было моё СУГУБО частное мнение
Guran: Kris , когда пишется, то пишется - как пишется. Беспросветное получается, когда смотришь на порку глазами детей или взрослых, котрые никакого кайфа не ловят, от того что их лупят. А таких большинство. Кстати, концовка самая тематичная и есть - тетка (тематичка), принуждает к порке почти взрослого племянника, который сам соглашается на унижение и порку, хотя и понимает, что его унижают намеренно. Может он уже почувствовал что-то собенное в порке? Может у неё получилось и его сделать тематиком?
Guran: Skabi4evskij пишет: ещё раз извините, Вот ещё, выдумали извиняться! Каждый читает, так как он читает, и так как ему в голову ложится. В понимании текста объективностей быть не может. Всё воспринимается только и исключительно субъективно. И никто не обязан воспринимать текст так же, как предполагал автор. Вон как Достоевского до сих пор на разные лады трактуют! А я, ох, не Достоевский..
Skabi4evskij: Guran пишет: А я, ох, не Достоевский.. — Вы не Достоевский, — сказала гражданка, сбиваемая с толку Коровьевым. — Ну, почем знать, почем знать, — ответил тот.(c) вот как-раз из-за излишнего мрачняка, Достоевского и недолюбливаю...
Kris: Guran пишет: Беспросветное получается, когда смотришь на порку глазами детей или взрослых, котрые никакого кайфа не ловят, от того что их лупят. А таких большинство. Конечно, но тут до кучи ещё изнасилования и убийство.
romk98: Пацаны вызывают жалость, сочувствие... а их звери-воспитатели - обратное чувство... Но, наверное, так и задумывалось... чтобы показать неприемлемость ТН. Только в этой истории описано не наказание (родительское), а именно что зверство!.. И печальный финал...
Skabi4evskij: romk98 пишет: Только в этой истории описано не наказание (родительское), а именно что зверство! romk98 , извините, а вы когда здесь рассуждаете о "родительских наказаниях", не ловите себя на мысли, что сами себя обманываете?
Guran: romk98 пишет: в этой истории описано не наказание (родительское) Вы совершенно правы, romk98 , то что описано скорее относится к тематическим "упражнениям" родителей, да только объектом "тематических практик" иногда (а может и почаще, чем иногда) становятся дети. Вы можете проследить по тексту, как изменилась судьба сначала детей первого поколения семьи - как сначала девочка стала тематиком, наблюдая "воспитательные порки" сводного брата и его бегство из семьи, а потом она уже сама практикует порку детей второго поколения - своего сына и племянника, невольно становясь причиной смерти одного и меняя психику (да и судьбу) другого, уже вполне осознано, в угоду собственной прихоти.
полная версия страницы