Форум » Рассказы, написанные посетителями нашего форума и авторами интернет-ресурсов. » Монастырский остров. » Ответить
Монастырский остров.
Guran: Монастырский остров. [quote] "Наказания гимназистов смущали его чистые помыслы. Он волновался всякий раз перед назначенным часом и долго молился, избывая из себя грех причинения страдания и нескромных мыслей. А потом, после наказаний, вкусив сладости чужой боли, он так же истово благодарил Бога за благость, которую чувствовал в своем сердце и понимал её, эту благость, как прощение..." [/quote] На небольшом острове, вытянувшимся вдоль западного берега реки и отрезанном от него лишь узкой протокой, стоял старый, еще XII века, монастырь Св.Франциска. Островок носил символическое имя «Монашеской верности», которое связывали со средневековыми легендами о рыцарях и их невестах. Со временем внутри монастырских стен сохранилось мало интересного - здания много раз перестраивались, многое уничтожили наводнения своенравной реки и главной достопримечательностью острова стала Гимназия для мальчиков, учережденная на острове ещё во времена французского владычества и повальной секуляризации монастырей. Монастырь возродился после наполеоновских войн и следущие сто лет богател, собирая прихожан богатой округи. Но в нацистские времена у монахов вновь отняли земли. В военные годы истаяли все прежние богатства и теперь братия кормилась от учеников. Поэтому для гимназических классов отдали лучшие постройки, устроили пансион для постоянного проживания, а горстка монахов все свободное от молитв время отдавала восстановлению чистоты и порядка, так стремительно и легко уничтожаемых школьниками. Брат Марек был среди братии всё еще младшим, несмотря на долгое время жизни в обители и уже не мальчишеский возраст. Он пока не получил сана и учился на католическом факультете в соседнем городе, куда каждый день уезжал на велосипеде, а вернувшись после занятий, исполнял вечером обязанности помошника наставника для младших мальчиков, живших в монастырском пансионе. Аббат-настоятель монастыря определил его помощником наставника, когда Марек уже закончил гимназическую учебу и был принят на католический факультет. Братьев в монастыре оставалось с каждым годом меньше и заниматься с молодыми озорниками у стариков не было охоты. Комнатка его была под самой крышей старого дома, отданного монастырем под спальни гимназистов. Арочные высокие своды и массивные толстые двери с коваными петлями, стрельчатые окна и стены из грубоотесанного песчанника возвращали его мысли к средневековым временам и христианским мукам. А когда он обходил вечером спальни своих воспитанников, чтобы проследить порядок и пожелать им спокойной ночи, то видел себя умудренным прелатом «взыскующим строгость и дарующим милость малым сим...». Полы его сутаны распахивались от быстрых шагов, узкая талия была перехвачена широким поясом, а на голове он представлял себе уже малиновую камилавку. В руках он всегда нёс Библию, чтобы перед тем как погасить свет в спальне, прочесть слово Божие своим мальчикам. Когда стремительные шаги его гулко раздавались под каменными сводами, мальчики должны были быть уже в своих комнатах, подле кровати, с тем чтобы не задерживать наставника. Он читал им стихи из Матфея, всем сердцем желая детям добра и христовой любви. И мальчики любили его тогда за неподдельную искренность и участие. Он чувствовал детскую любовь и сам становился чище в помыслах о благих делах, на которые он теперь назначен своей судьбой и будушим саном. Это были самые лучшие минуты его монастырской службы. * * * * Однако были и другие обязанности, в исполнении которых должен был помогать Марек отцу Бернгарду – старому монаху, наставнику пансиона. Это были наказания младших мальчиков. Они волновали Марека, но не нарушали в его душе возвышенность веры и святость слова божия. Ибо наказание есть искупление за грехи, а очищения без боли и страдания Марек не знал. Волновался он из-за того, что словно сам чувствовал каждый удар прутиком и вздрагивал вместе с наказанным и готов был вместе с ним плакать. Наказания в монастыре были приняты как и везде – секли прутьями. На острове у воды были бамбуковые заросли – никто не помнил уже когда эти восточные ростки здесь появились, но монахи издавна использовали бабуковые стволы в хозяйстве на огородах и для оград на птичьем дворе. И секли провинившихся тоже бамбуковыми прутьями. Марек сопровождал отца Бернгарда только в вечерних молитвах. Когда наставник степенно входил в спальню к младшим мальчикам и читал из священного писания, Марек держал перед ним открытую книгу. Но когда, перед молитвой, отец Бернгард в спальне наказывал провинившегося, тогда Марек подавал прутья и должен был помогать тем, кого сек наставник. Все мальчики, приготовившись ко сну, стояли у своих постелей, а провинившийся (если такой был) должен был, склониться, опершись руками на кровать. Тогда Марек поднимал подол ночной рубашки на спину, а пижамные штаны спускал с него до колен. В таком положении мальчик должен был оставаться, пока наставник наказывал его бамбуковым прутиком. Марек помогал ему не упасть вперед на кровать или не подняться слишком рано. Это было не трудно – одной рукой он придерживал рубашку на спине, а вторую клал мальчику на голову, и придерживая и утешая его одновременно. И хотя наказание младших мальчиков никогда не бывало болезненным, а утешать он был не должен, но помня свои детские слезы, Марек всегда задерживался у кровати наказанного, чтобы прошептать слова молитвы всепрощения и любви Девы Марии к малым сим. * * * * Когда в малом возрасте Марек попал в монастырь, то часто бывал наказан отцом Петрусом , к которому был приставлен в услужение, и которому из сварливого характера трудно было угодить. Помнил он ещё свои горькие слезы, когда старый монах ставил его коленями на молитвенную скамейку , заставлял спустить штаны, пригибал тяжелой рукой детскую голову в раскрытую на подставке Библию и бил по голому телу зелеными гибкими прутьями. Помнил Марек, как отчаянно читал он молитвы о спасении и как обжигала его нестерпимая боль - без облегчения и без пощады. Иногда за молитвой вспоминал брат Марек свои детские муки и даже плакал о прошлой незаслуженной обиде и вечном страхе наказания, когда приходилось терпеть без вины и часто, слишком часто... Поэтому помогая наказывать мальчиков, приходилось ему всякий раз сначала преодолеть в себе жалость и любовь к несчастным. И каждый взмах прута был для него продолжением его собственного детского страха перед поркой, а каждый удар отзывался болью в душе. * * * * Монастырский наставник в пансионе, отец Бернгард, был уже сильно немолод, хотя и крепок на вид, когда получил от настоятеля твердое поручение разделить все заботы наставничества в пансионе с Мареком и научить его своему опыту. Кроме младших в Пансионе жили ученики школьных и старших, гимназических, классов. Спальни занимали три этажа здания и одному отцу Бернгарду было трудно уследить за порядком. Старшекласники и гимназисты в отеческой опеке уже мало нуждались, больше требовался за ними строгий догляд и своевременное вмешательство, если дело доходило до серьезных нарушений. Постоянное присутствие вечером в пансионе двух взрослых сильно охлаждало мальчишеский пыл к проказам. Только приобщив Марека к вечерним молитвам и обходам спален школьников перед сном, и точно убедившись в искренней доброте Марека к детям, отец Бернгард взялся учить своего помошника наказанию провинившихся школьников и гимназистов старших классов. Он привёл его в закрытую для всех небольшую залу, к которой после ужина приходили провинившиеся с записками от учителей и где Мареку никогда прежде бывать не пришлось. Это известная и страшная для всех комната, которую школьники между собой называли «камера пыток», располагалась на первом этаже пансиона, в противоположном крыле от общей спальни младших школьников. Сразу от лестницы к ней вёл короткий коридор. Когда-то здесь была домашняя часовня для богатых монастырских гостей, которые не выходили в общую церковь на утренние или ночные службы и хотели сохранить тайну своего посещения обители. Резной деревянный алтарь часовни, на досках котрого были вырезаны сцены страстей Христовых, пережил невзгоды военных лихолетий и оставался символом жертвенности Христа, которой посвящались теперь страдания и слезы провинившихся гимназистов и школьников. Перед алтарём поднимался одной ступенькой над полом прямоугольный постамент. На нём некогда стоял алтарный престол, а теперь отец Бернгард наказывал старших мальчиков. Справа от алтаря стояло бюро с толстой книгой для записей. Монах подвел Марека к Алтарю. Они преклонили колена и молились во испрощение грехов своих в делах и помыслах, грехах бывших и будущих, во имя веры к Отцу, Святому Духу и Христу, сыну Его. После молитвы отец Бернгард взял руки Марека в свои и, глядя ему в глаза, доверительно говорил: - Многие думают, что возмужав и укрепившись учением в вере, они не нуждаются в наказании и прощении. Ты знаешь искупительную силу страдания. Я тоже знаю, как велика помощь в этом, для страждущих веры и безгрешных душой. Я долго наставлял детей в поиске истинной веры. Однако я стар и ты будешь мне в помощь. Теперь ты будешь сечь мальчиков, я же буду следить, чтобы был ты умерен в наказании. Сегодня покажу и научу тебя, чтоб завтра ты уже мог справиться один. Ты же будешь получать покаяние и отпущение от меня. Я не оставлю тебя, пока даст мне Господь сил. Из-за алтаря отец Бернгард выставил ушат с зелеными прутьями и оставил его у постамента. Потом он направился к двери, отпер её и ввёл первого гимназиста с листком в руке. Листок он взял и отнес к бюро, где сделал запись в журнал и поставил штемпель на бумаге. -Ты провинился, Гернодт Шнайдер, и знаешь свою вину. Сейчас ты будешь наказан. Ты получишь три удара. Отец Бернгард подвел гимназиста к постаменту и положил ему руки на плечи: - Преклони колени перед Алтарем и молись о прощении, Гернодт Шнайдлер. Мальчик опустился на колени и замер, шевеля губами и уставившись на потемневшую резьбу алтаря. Отец Бернгард вытянул прут из ушата и встал слева от мальчика. Левую руку он положил ему на голову, слегка пригнув , а прутом коснулся брюк: - Расстегни и опусти их вниз. Когда это было сделано, отец Бернгард коснулся прутом края рубашки и слегка приподнял его: - Теперь возьми край рубашки руками и держи его крепко. Мальчик подобрал подол, открыв гладкую белизну кожи, и тогда отец Бернгард взмахнув прутом, резко ударил поперек ягодиц. Звук удара был громким, но никакого следа на коже не осталось. Мальчик вздрогнул. -Один, Гернодт Шнайдер, - провозгласил отец Бернгард и замахнулся снова. Удар щелкнул резко, и мальчик вскрикнул. -Два, Гернодт Шнайдер, - отец Бернгард выговаривал неспеша и пока дошло до последнего «р», прут уже снова рассек воздух, соединив хлесткий удар со звонким вскриком наказанного: -Три, Гернодт Шнайдер! Ступайте и не грешите больше, ибо в следущий раз наказание будет суровым. Отец Бернгард дождался пока мальчик поднимется с колен, натянет штаны и заправит в них рубашку, опять положил на его голову руку, то ли утешая, то ли подталкивая его, подвел к бюро, где вручил вручил проштемпелеванный листок наказания и отвел к двери. В открытую дверь Марек увидел еще пару гимназистов. Он прежде много раз был наказан сам, уже видел как секут младших мальчиков в спальнях, но сегодня впервые видел настоящую порку со стороны и волновался так, словно это его самого должны были сечь. Отец Бернгард впустил в комнату следущего мальчика, запер дверь и взял у него листок. -Ты был уже у меня, Питер Бергер. В прошлый раз ты получил пять ударов и всё не угомонишься. Монах записал в журнал, но не стал сразу ставить штемпель в листок наказания, а положил его на бюро. -Ты знаешь, что нужно делать, Питер Бергер, преклони колени перед алтарём и помолись о прощении. Отец Бернгард подтолкнул слегка гимназиста к постаменту. - Не заставляй себя ждать , твои друзья страдают за дверью. - Уж лучше за дверью, чем здесь, - гимназист с сомнением смотрел на постамент, не двигаясь с места. - Я проведу тебя, - отец Бернгард положил ладонь на вихрастую макушку Питера и тот, как заколдованный, сразу же сделал шаг вперед. Монах подвел мальчика к постаменту и, поддержав под локоть, помог подняться. -Ты виноват, Питер Бергер, и ты знаешь свою вину. Стань на колени и сними брюки. Ты будешь наказан пятью ударами. Мальчик не двигался, насупившись и не поднимая головы. - Если ты боишься, я мог бы пригласить твоих друзей, чтобы они помогли тебе с честью вынести наказание здесь. Или мы можем отложить наказание до вечера, когда все соберутся в спальне и я приду прочитать вам молитву. Сегодня со мной будет брат Марек, он помогает младшим в спальне снять штанишки и стоять согнувшись, поможет сегодня и тебе, ведь так брат Марек? Мальчик пунцово покраснел и медленно опустился на колени. - Здесь ты можешь даже плакать, об этом никто не узнает и никто не услышит твого плача. Я знаю, что ты боишься, но зачем ты опять грешил? Сними штаны и возми край рубашки в руки, чтобы брат Марек не промахнулся. «...чтобы брат Марек не промахнулся» - что это? - мысли заметались в голове Марека, - Он сейчас должен будет сечь прутом? Господи, но ведь он никогда ...» Мальчишка метнул взгляд в сторону Марека и опять опустил голову. - Только не больно, пожалуйста отец Бернгард, не бейте сильно, пожалуйста, отец Бернгард, отец Марек, только не сильно, пожалуйста , только... В голосе Питера уже были слышны слезы, он ужасно трусил и готов был сорваться в крик, хотя еще и штанов не расстегнул. Мареку было знакомо чувство страха наказания, но он никогда не просил о послаблении, а страдал и переносил порки молча. Такая демонстративная, истерическая трусость была ему неприятна. Отец Бернгард ласково погладил Питера по волосам. - Может ты хочешь лечь на живот, так будет проще терпеть? - Нет, пожалуйста, отец Бернгард, я не буду больше, не надо меня наказы..., не бейте меня, я больше не буду... - Успокойся, Питер Бергер, и не бойся ничего. Ты все равно получишь свои удары, но ведь мы можем открыть дверь... Ты хочешь, чтобы твои друзья смотрели как тебя секут? - Нет, пожалуйста не надо, отец Бернгард, я сниму , я сниму.. Петер наконец расстегнул и приспустил штаны. - Пониже, Питер Бергер, пониже, и возмите рубашку в руки, - отец Бернгард встал перед гимназистом и взял его за плечи, - будьте мужественны, Питер Бергер. Приступайте брат Марек! Марек со страхом жидал, что вот сейчас... Обращение старого Бернгарда словно встряхнуло его. Он немного замешкался, но быстро шагнул к лохани, выхватил прут, тот показался ему непривычно толстым и тяжелым. Он его уже устроил в руке и даже замахнулся, и тут понял, что не видит куда бить. Марек оторвал взгляд от прута и посмотрел на мальчишку, стоявшего на коленях с голой попой. С замаха от плеча он уже повел было прут вниз, когда отец Бернгард остановил его взмахом руки. -Не торопитесь брат, не так споро, примерьтесь не спеша.. Первый удар был почти нежным и не оставил на попе никакого следа, зато исторг из груди мальчишки страшный визг и захлебывающиеся рыдания, слезы брызнули из его глаз. Реакция была такой бурной, что Марек растерялся и неуверенно стоял , обжимая пальцами прут. Отец Бернгард криво усмехнулся и размеренно покивал головой над склоненным гимназистом, давая знак к продолжению. Второй удар Марек почти не сдерживал и удивился, что несмотря на силу и то, что видно было как вмялась под прутом вмиг покрасневшая кожа, мальчишка даже не дернулся, а продолжал рыдать, вытягивая на одной ноте заунывный плачь. Марек теперь ждал знака от отца Бернгарда для следущего удара. Тот снова махнул головой, руками он держал мальчишку. И сразу без перерыва ещё и ещё раз, а потом и пятый раз тоже. Марек не чувствовал насколько сильны или слабы были его удары, он просто взмахивал прутом и шлёпал им по красной мальчиковой попе, стараясь не промахнуться и не попасть по спине или по ногам. Плачь и подвывания Питера прекратились так же внезапно, как и начались. Мальчишка засопел натягивая штаны и, подхватившись, уже устремился к двери. - Не так быстро, Питер Бергер, не так быстро, - отец Бернгард усмехнулся, - Не забудьте свой штрафной листок, а то как бы завтра учитель не выставил вас с урока и не отправил за новой поркой! - он проштемпелевал листок и отдал гимназисту. - А ещё, Питер Бергер, ты забыл поблагодарить брата Марека за то, что он не был к тебе суров и за его терпение, которое может быть не оставит его и в следущий твой приход. Так как дверь была заперта, мальчишка обернулся к Мареку, буркнул не очень внятно «Спасибо» и был выпущен .
Ответов - 31, стр:
1 2 All
ММ: Дед строгий пишет: Этот рассказ просто хрень. какое ты ничтожество? Как ты свою жизнь прожил? Тебе о душе подумать уже надо, а ты… Э-эх… Тупой, жалкий и старый...
Грамотей: Guran ? Вам надо бы грамматикой заняться. А то читать Ваш текст стыдно. Пороть Вас, видимо, уже поздновато. Ну так хотя бы Розенталя почитали.
вассалий: Интересно, насколько в реале вероятно чтобы такое произошло.
Арни: Guran пишет: По хронологии рассказа до полного запрета осталось от силы несколько лет Можно узнать: в какое время происходили описанные события?
Guran: Конец семидесятых годов прошлого века
Женька: Интересный текст... Только слово "попа" надо из него вымарать) Потом как текст подделывается под настоящий, книжный имею в виду, а в книжках это слово никогда не писали. Тем более столько раз🙈
Guran: Женька пишет: Только слово "попа" надо из него вымарать) Да чем же вам "попа" не угодила? А как бы вы сами сие место на теле обозначили? Поделитесь пожалуйста.
Женька: Guran пишет: А как бы вы сами сие место на теле обозначили? Поделитесь пожалуйста Нуу, в книжках пишут обычно "зад" или "ягодицы". Примерно вот так : Тут Шико издал радостное восклицание, и лицо его озарилось загадочным восторгом: — Так ты говоришь, что не мог протиснуться? — Не мог, хотя и очень старался. Посмотрите на мои плечи, на мою грудь. — Значит, тот, кто еще толще тебя… — Кто “тот”? — О Боже! — взмолился Шико, — О Господи, если Ты пособишь мне, Господи, в этом деле, я обещаю поставить Тебе отличнейшую свечу. Значит, он тоже не сможет протиснуться? — Господин Шико… — Поднимайся же, долгополый! Монах встал так быстро, как только смог. — Хорошо! Веди меня к отдушине. — Куда вам будет угодно, дорогой мой сеньор. — Иди вперед, несчастный, иди! Горанфло побежал рысцой со всей доступной ему скоростью, время от времени воздевая руки к небу и сохраняя взятый им аллюр благодаря ударам веревки, которыми подгонял его Шико. Они пробежали по коридору и выбежали в сад. — Сюда, — сказал Горанфло, — сюда. — Беги и молчи, болван! Горанфло сделал последнее усилие и добежал до густой чащи, откуда слышалось что-то вроде жалобных стонов. — Там, — сказал он, — там. И в полном изнеможении шлепнулся задом на шелковистый дерн. Шико сделал три шага вперед и увидел нечто шевелящееся на земле. Рядом с этим “нечто”, напоминавшим заднюю часть тела того существа, которое Диоген называл двуногим петухом, лишенным перьев, валялись шпага и ряса. Из всего этого явствовало, что персона, находившаяся в столь неудобном положении, последовательно освобождалась от всех предметов, которые могли увеличить ее толщину, и в данный момент, разоруженная и не облаченная более в рясу, была приведена к своему натуральному состоянию. И тем не менее все потуги этой персоны исчезнуть полностью были тщетными, как только что потуги Горанфло. — Смерть Христова! Святое чрево! Кровь Христова! — восклицал беглец полузадушенным голосом. — Я предпочел бы прорываться через всю гвардию. Ах! Не тяните так сильно, друзья мои, я проскользну потихонечку. Я чувствую, что продвигаюсь: не быстро, но продвигаюсь. — Черт возьми! Это герцог Майенский! — прошептал Шико в экстазе. — Боже, добрый мой Боже, Ты заработал свою свечу! — Недаром же меня прозвали Геркулесом, — продолжал глухой голос, — я приподниму этот камень! Раз! И герцог сделал такое могучее усилие, что камень действительно дрогнул. — Погоди, — сказал тихонько Шико, — погоди. И он затопал ногами, изображая бегущего. — Они подходят, — сказали несколько голосов в подземелье. — А! — воскликнул Шико, делая вид, что он только что подбежал, запыхавшись. — А! Это ты, презренный монах? — Молчите, господин герцог, — зашептали голоса. — Он принимает вас за Горанфло. — А! Так это ты, толстая туша, pondus immobile, получай! А! Так это ты, indigesta moles[43][44], получай! И при каждом восклицании Шико, достигнувший, наконец, горячо желанной возможности отомстить за себя, со всего размаху стегал по торчащим перед ним мясистым ягодицам той самой веревкой, которой он незадолго перед тем бичевал Горанфло. — Тише, — продолжали шептать голоса, — он принимает вас за монаха. И герцог Майенский издавал только приглушенные стоны, изо всех сил пытаясь приподнять камень. — А, заговорщик, — продолжал Шико, — недостойный монах, получай! Вот тебе за пьянство! Вот тебе за лень, получай! Вот тебе за грубость, получай! Вот тебе за любострастие, получай! Вот тебе за чревоугодие! Жаль, что смертных грехов всего семь. Вот! Вот! Это тебе за остальные твои грехи. — Господин Шико, — молил Горанфло, обливаясь потом, — господин Шико, пожалейте меня. — А, предатель, — продолжал Шико, не прекращая порки. — На! Вот тебе за измену. — Пощадите, — лепетал Горанфло, которому казалось, что он чувствует на своем теле все удары, падающие на герцога Майенского, — пощадите, миленький господин Шико! Но Шико не останавливался, а лишь учащал удары, все больше опьяняясь местью. Несмотря на все самообладание, Майен не мог сдержать стонов. — А! — продолжал Шико. — Почему не было угодно Богу подставить мне вместо твоего непристойного зада, вместо этого грубого куска мяса, всемогущие и сиятельнейшие ягодицы герцога Майенского, которому я задолжал тьму палочных ударов! Уже семь лет, как на них нарастают проценты. Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе! Горанфло испустил вздох и упал наземь. — Шико! — возопил герцог Майенский. — Да, я самый, да, Шико, недостойный слуга его величества, Шико — слабая рука, который хотел бы для такого случая иметь сто рук, как Бриарей. И Шико, все больше и больше входя в раж, стал отпускать удары с такой яростью, что его подопечный, обезумев от боли, собрал все силы, приподнял камень и с ободранными боками и окровавленным задом свалился на руки своих друзей. (С)
Guran: Женька пишет: Примерно вот так : Вы слишком многословны в цитировании чужих высказываний. А сам, никак?
Женька: Guran пишет: А сам, никак? Не понятен вопрос. Что мне нужно сделать?
Guran: Женька пишет: Не понятен вопрос. Что мне нужно сделать? А как бы вы сами сие место на теле обозначили? Поделитесь своими вариантами, пожалуйста.
полная версия страницы