Форум » Рассказы, написанные посетителями нашего форума и авторами интернет-ресурсов. » А.Дроздовский ЖИЗНЬ МОЯ... » Ответить
А.Дроздовский ЖИЗНЬ МОЯ...
Guran: Александр Дроздовский ЖИЗНЬ МОЯ... часть 10 глава "МАТЬ" Маму любили все за её веселый нрав, любили слушать ее комические рассказы из серии больничных анекдотов, рассказывать которые она была большая мастерица. К тому же она была еще и красивой женщиной, имела успех у мужчин. Одного из них я хорошо помню, это был высокий красивый мужик по имени Андрей. Помню, как он пришел однажды с конфетами для меня и попросил погулять с часок на кладбище. Я мать не выдал, хотя отец как-то узнал об этой связи, и при первой возможности упрекал её за «связь с хохлом». Дело дошло до разрыва, мать со мной ушла к брату Якубу, благо, тот построил недавно дом внизу нашей улицы. Отец остался один, но жить в одиночестве он не мог, так как не был приспособлен к самостоятельной жизни. Сварить для себя какой-то суп или борщ было для него неразрешимой проблемой. Даже уход за кошкой приводил его в затруднение. Был случай, когда мать решила меня навестить в Москве, но не успела она осмотреться, как получила письмо, в котором отец просил срочно возвращаться, потому что его замучила кошка: «Давай ей мясо, а мяса нет!» Так что без хозяйки он жить не мог, и к самостоятельной жизни был абсолютно неприспособлен. Без матери жизнь его была бы намного короче. Мама и коз держала, и свиней, и курей, и вообще весь быт на ней держался. Это он понимал, поэтому предпринимал все меры, чтобы вернуть мать домой. Теперь уже он приносил мне конфеты! А маме поклялся на коленях, что будет хорошим, не будет её ругать и прочее, и прочее. Мы вернулись, но через месяц всё вернулось на круги своя. Опять слезы, скандалы вплоть до милиции. В этих условиях я был для матери единственной радостью и утешением. Но любовь матери мне дорого стоила, так как она била меня нещадно. Наверное, она хорошо усвоила пословицу «за одного битого двух небитых дают». Причем, била она меня по малейшему поводу, и это было до слез обидно, так как у других били детей только за большие провинности. В минуты отчаяния все чаще приходили мысли убежать, куда глаза глядят, тем более, что такой прецедент в нашей семье уже был: в 1932 году двенадцатилетним убежал из дому мой старший брат Мишка. Он дошел пешком до железнодорожной станции Ходосы, что в 20 км от города, и оттуда зайцем доехал до Ленинграда. Там в милиции сообщил, что он сирота, и его определили в детский дом имени Сталина. Позже он признался, что убежал из дому, так как отец пьянствовал, заставлял ходить в костел и не разрешал вступать в пионерскую организацию. О матери он высказывался хорошо. Не смотря на это, у меня все же появилась мысль, а не от матери ли он сбежал? Так как отец сам по себе не был вредным, неужели он мог по-разному относиться к своим сыновьям? Как-то Валерик Богданович, брат жены Аркадия, записал на магнитофон свой разговор с моим отцом, в котором на вопрос бил ли он меня, тот дословно ответил: - Я его пальцем не тронул! А вот он меня бил. Что было, то было – ударил я его, отца родного, один раз. Но, как говорится, «не корысти ради», а в защиту матери. Она в тот злосчастный вечер слёзно просила отца прекратить свой обычный, выматывающий душу, зудёж за столом, так как ей надо было выспаться перед работой в больнице. Отец не внимал, тогда я обратился к нему с той же просьбой, но более решительно. - А что ты мне сделаешь, если не перестану? – поинтересовался он. Кровь мгновенно прилила к голове – такая наглость! Двое просят, а он еще и куражится. И я в ту же минуту нанес ему удар кулаком в лицо, хотя, конечно, силы были неравные. Но отец был от рождения трусом, и в этом инциденте подтвердил это, так как промолчал, отказавшись от силовой борьбы. При этом он не сдался, а изменил тактику - пошел в школу с жалобой директору: «Что у вас за комсомольцы, которые избивают отцов?» Вызывает меня по этой жалобе Прокоп Никитич Киселев, очень уважаемый всеми в городе директор школы. Я ему все объяснил, конечно, со слезами на глазах от обиды: - Ведь отец сам виноват, а меня позорит! Хорошо, что Прокоп, душевный человек, всё понял и огласке этот случай не предал, но посоветовал всё-таки сдерживать себя впредь. Такой случай был единственный в жизни, так что поводов бежать от отца у меня не было. И вообще вопрос о побеге сам собою отпал, так как Мишка, старший брат, пообещал вскоре забрать и меня, и Адика в Ленинград. Наконец-то я заживу без битья! Но приехал Миша, погостил, а, когда стали собираться к отъезду, выяснилось, что я не еду в Ленинград, так как мать передумала и решила оставить меня при себе. Наверное, для защиты от отца. Горю моему не было предела! На всю жизнь у меня в памяти сохранился этот день отъезда: отъезжающая подвода с братьями и мамой (она провожала их до станции), и я, бегущий с ревом за исчезающим в пыли счастьем. Вернувшись домой, ослепленный обидой и злобой на весь мир, не зная, как разрядиться от обуревающих и раздирающих душу чувств, я сорвал с себя рубашку и стал заталкивать её в отверстие погреба, через которое засыпалась картошка, изо всех сил молотя по ней кулаками, пока не обессилел. Теперь-то я понимаю, как права была мать, оставив меня при себе: этим она спасла меня от военных невзгод, и от грядущей опасности ленинградской блокады. С другой стороны, и я в меру своих сил помог ей преодолеть военные трудности. Так что жизнь сама знает, что делает, и нечего на нее пенять. Через несколько лет у меня, наконец-то, появилась возможность отомстить матери, хотя бы частично, за мои «страдания» в детстве: я отказался идти со всей школой в лес собирать листики черники, из которых потом должны были делать лекарства для немецкой армии. Мать очень испугалась, так как такие «шуточки» с немцами могли плохо кончиться. А я на немцев не хотел работать и, чувствуя себя почти что Александром Матросовым, отказался выполнять приказ по школе. Мать пригрозила: - Не пойдешь со школой в лес, домой можешь не возвращаться! Подумаешь, испугала героя! Если уж немцев не испугался, то с родной матерью как-нибудь справимся. И решил я переночевать на кладбище, между двумя могилками. Получилось неплохо – чудо-кровать: с боков не дует, и на свежем воздухе. Вот только под утро похолодало, пришлось просыпаться раньше обычного времени. Встаю, выглядываю из-за кустов, а мать-то уже на посту, ждет сыночка, слёзы платочком утирает. А меня всё нет и нет. И я тихо радуюсь: не я плачу от мамы, а она от меня - наконец-то справедливость восторжествовала! Следующие две ночи я решил спать у Гриши Погорелова, нашего Донкихота. Он меня подкармливал хлебом, картошкой, огурцами, но такая «вольная жизнь» на четвертый день приелась. Смекнув, что всё-таки под крылышком у матери лучше, я решил покаяться, несмотря на очевидную за такой «подвиг» награду. Я хорошо понимал, какое великое битьё ремнем меня ожидало. Опасаясь встречи с матерью в городе, я решил идти не по своей улице, а по параллельной, чтобы оттуда, через ров, незамеченным перейти к своей хате. Кто мог предположить, что чуткий материнский взгляд за полкилометра от дома уже выцепил меня на пересеченной местности? Иду, спускаюсь в ров и вижу: за березой чья-то рука с ремнем. Понятно: награда уже практически настигла своего героя, но отступать было некуда. Подхожу к березе – из-за нее, естественно, выскакивает мать, хватает меня и приводит домой. И грянул бой, последний бой…. Правда, к тому времени я уже был довольно крепким подростком и умело перехватывал рукой каждый её удар, так что она, наконец, устала и предложила нам обоим передохнуть. После этого мать меня уже не била, так как не было сил: я вырос, а она ослабела. Но пока была в силе, лупила меня нещадно. И хоть я понимал, что всё, что делала мать, было для моего же блага, но уж слишком я был впечатлительным, и в результате её воспитания битьем, я вступил в самостоятельную жизнь неуверенным, с надломленным характером и болезненным самолюбием. Я уже не мог терпеть никакого диктата, «по жизни скакал, закусив удила», и это часто мне вредило. К тому же она выбила из меня и ту любовь, которую я к ней испытывал с раннего детства. Даже её смерть не заставила меня отдать ей прощальный долг, я так и не поцеловал её в гробу. Правда, к моему приезду в Мстиславль на похороны, она уже начала разлагаться, но другие же целовали… Я допускаю, что иногда наказывать детей надо, но не по пустякам же! И не смертным боем. Я же с детства никому вреда не причинил, рос положительным и работящим мальчиком, ну, разве что по чужим садам лазил, но это – всеобщая детская болезнь. https://manma.livejournal.com/584338.html
Ответов - 0
полная версия страницы