Форум » Рассказы, написанные посетителями нашего форума и авторами интернет-ресурсов. » А теперь слабо? » Ответить
А теперь слабо?
ММ: А теперь слабо? МЕСТО ДЕЙСТВИЯ: Краснокаменский край, Краснокаменск Улица Большая народная 27, 13.30 9 сентября 1994 года, пятница +13, пасмурно, ветер ...обходя лужи восьмиклассница Надя И. спешила домой. Мать велела сегодня «после уроков — сразу домой!», помогать бабуле хлопотать по хозяйству: вечером приезжала в гости тетя Вера – старшая сестра матери по отцовской линии – и «в квартире все должно было быть идеально!». Да. Именно так и велела сегодня утром ей мать! - Надя, из школы бегом домой, придешь и быстро, быстро нужно будет помыть полы, протереть пыль и сделать все что еще скажет бабушка! Ты поняла меня? – инструктировала рано утром Валентина дочь, - все должно просто блестеть! У нас гости! - говорила Валентина тоном, не терпящим возражений. Конечно Надя все поняла! Сложно было не понять мамку, ведь не прошло и двух недель с последней... точнее, как говорила Валентина «крайней» профилактической порки... беседы, воспоминания о которой были до сих пор свежи, как вкус мятной жвачки... Да и после начала учебного года, девчонка уже успела получить плотную, на грани наказания, беседу. Валентина умела говорить убедительна. Валентина умела доходчиво – кратко или долго ли – но объяснить дочери в чем та была не права, донести в деталях и подробностях, растолковать... Надя все время воспитательной беседы – кстати всегда босиком – стояла потупив взор, ожидая слов «А теперь»... Ожидание – Валентина хорошо умела играть на нервах дочери, зная что это пробирает дочуру никак не хуже ремня и чуть слабее скакалки – было для Нади нестерпимой мукой! Девушка буквально извивалась, она не знала куда себя деть – а нужно было стоять и внимательно слушать и иметь виноватый вид дабы не заработать «приработок» - пока мать, под тяжелым взглядом бабушки, проводила воспитательные беседы. Заметим, что бабуля не одобряла «долгих речей» и пару раз когда Наде попадало от нее, разбор полетов был краток, зато «отпущение» было до-о-олгое и весьма болезненное, но все это было как-то проще. Бабуля брала, порола, потом ставила в угол без речей и нотаций, мать же заставляла Надьку прочувствовать каждое слово, выводя долгие «Ты понимаешь во что ты можешь превратиться???» и прочее, а Надя, наизусть зная «вочтоонаможетпревратитьяеслибудетплохоучитьсяиплоховести» ждала и гадала что же будет дальше. Что будет за словами «А теперь»... - А теперь снимай халат; - А теперь иди сюда; - А теперь неси ремень; - А теперь скакалку!; - А теперь шнур давай!; - А теперь в угол!; - А теперь стирать!; - А теперь за учебник! Словом, было масса вариантов, суливших в той или иной степени ничего ей хорошего, но, согласитесь, «за учебник» было все же не так больно как «а теперь скакалку!» или «а теперь шнур!». Мать видела чего заслуживает дочь и старалась наказывать адекватно. Правда вот уже почти год итог был всегда почти один и тот же – «шнур давай!» или «теперь скакалку!» - но Надька всякий раз надеялась услышать про угол, учебник или хотя бы ремень... В конце лета ей повезло и ее задница в после долгой паузы на «скакалку» пообщалась с узким плетеным ремнем, а – о чудо! – после первого сентября Валентина с ней просто очень строго поговорила, завершив речь так: «пороть тебя нужно! Пороть еще строже чем прежде, чтобы дурь всякую из башки твоей непутевой выбить!» И Наде стало не по себе, просто пробрало до мурашек! Ее и без того строго наказывали — хотя бабуля считала, что это не так. - Разве так секут? – высказывала после очередной Надькиной порки Валентине мать, - ты ее пороть когда-нибудь по-настоящему начнешь иди так и будешь мух разгонять? Вот у тети Веры Надька-то узнала бы как это! А, ты, только говорить умеешь, а ее, кобылу взрослую, сечь надо, а не гладить... как ты! От таких слов Валентина краснела, а Надьке было обидно. И жутко. Мать била ее больно, она не придуривалась и ей было реально больно ибо даже ремнем Валентина драла ее крепко, а бабуля все равно считала что Надьку нужно пороть, пороть, пороть и даже самые строгие наказания внучки, бабуле всегда казались недостаточными и она требовала еще и еще! Вот а за что? В сути она не делала ничего такого, ну да, временами могла взбрыкнуть, что-то не сделать или сделать немного не так, но не пила, не курила, не шлялась абы где, в порочащих связях замечена не была, училась хорошо, дома помогала и при этом ее, «лошадь взрослую», до сих пор пороли, а на днях пообещали пороть еще строже! Вот за что? Чтобы дочь была шелковой? Она и так не брыкалась. Училась еще лучше? Ну особо некуда было, да и не с их нищими карманами верхом ожиданий было поступить на бюджет в какой-нибудь ВУЗ среднего пошиба! Вот за что ее было пороть за учебу? Ведь в учагу после 9 класса она итак поступит в два счета, потом выйдет замуж, родит детей и будет жить как и все... и ее школьный аттестат затеряется среди прочих свидетельств и других бумажек... Так за что и зачем пороть? Да, она не одна такая бывала зебра, но все же… Волчкову из их класса пороли за гульки, Сидоренко и Никоненко получали за «курение и питье», а ее за что? Чтобы бабуле было приятно? Чтобы тетке понравиться? Ну да, мамке было не легко: у нее что-то там случилось на работе, очередное изменение/сокращение/реорганизация а начальником отдела стала очередная истеричка, начинавшая орать и швырять все что попадет под руку, но она, Надя, в чем была виновата? В том что ее задница всегда оказывалась «под рукой?» В этом? Получалось что да. Получалось что на ней просто срывали зло: мать, бабка... все... А больше всего бесил и раздражал безучастно-холодный взгляд бабули и ее замечания про идеальную тетю Веру. Разговоры и увещевания бабули про старшую дочь становились просто невозможными! Надьке временами ну очень хотелось спросить: а если Вера такая идеальная, от чего, ты, бабушка живешь с нами, а не с ней? Почему ты не с любимой и с самой лучше доченькой, а с нами тут мыкаешься? Вообще Надька теть Веру не любила и тетка отвечала взаимностью: сухонькая, небольшого роста с носом крючком, источавшая резкий запах с вечной грязью под ногтями на руках и ногах, она вносила суету и напряжение, подчеркнуто холодно общалась с Валентиной, Надьку так просто не замечала, зато все в доме начиналось кружиться вокруг нее! И кем же была тетя Вера? Министром? Столичной дивой? Актрисой? Нет, не министром, ни в кино она не снималась и в столице не жила – даже никогда там за все свои 40 с небольшим лет не была. Вера жила с мужем в райцентре километрах в пятидесяти от города, держала хозяйство, стояла на рынке, полы мела, маленько воровала, но главное она была старшей сестрой Валентины и «надеждой матери». Верочка это, Верочка то, а вот Верочка в свои годы, а вот Верочка... звучало в ушах Валентины с рождения! Что бы Валентина не делала, Верочка это делала лучше, быстрее или не делала вообще ибо бабуля говорила просто: «Валя это вздор! Верочка этого никогда бы не сделала!» Поэтому с самого сопливого возраста для Надьки тетя Вера была чем-то... сродни звезды и других «теть» что по телевизору показывают. Надька и боялась ее и ненавидела и хотела понравиться и старалась чтобы на нее обратили внимание, чтобы бабуля в очередной приезд тетки сказала так, невзначай «А Надюшка у нас умница!», но все это было тщетно. И сегодня у девушки был очередной шанс отличиться и если не заслужить похвалу, так хотя бы удостоиться более теплого взгляда. Тетки, бабки, матери. Шанс, что на нее обратят внимание. Поэтому мотив у Надьки был, да мать подвести не хотелось, не хотела она выглядеть глупо в глазах такой положительной тетки, да и не нарваться на порку тоже хотелось! И обо всем этом Надежда имела неосторожность – а кто знал бы?! – рассказать на переменке своей соседке по парте Леночке, что со своим братом Витечкой жила с ними в одном доме, но в разных подъездах. Знала б Надька к чему это приведет, ни в жизнь откровенничать не стала! С Ленкой Надя дружила, а Витечку – этого прыщавого прилизанного такого похожего на Мальчиша-плохиша из Книги для чтения – она терпеть не могла! С детства. Был у них яркий инцидент... она до сих пор все в деталях помнила... летом лет шесть назад они в догонялки играли и Надя, перемахнув через лавку, успела стукнуть ладошкой в заветную дверь, а преследовавший ее Витечка со всего маху сверзился в лужу, в грязь и победившая его Надька на глазах у всего двора с усмешкой, с важностью пока тот пускал в луже пузыри, вышагивала в шлепках по бордюру, а ее подружки смеялись! - Слабо тебе, Витечка, за мной бегать! Я в шлепках, а ты меня догнать не смог! А что было бы если я в кедах была? А? Слабо тебе! Понятно, да? – выговаривала девчонка ему... Вот это вот слабо запало в душу что Витьке, что Ленке да и Надьке, признаться тоже. И если «А теперь» от матери несло ужас и страх, тетя Вера являла собой какой-то непогрешимый образ героини, то вот это «слабо» было воплощением трусости и самого горького унижения. Надька сама себе не отдавая отчет, велась «влет» на «А слабо тебе, Надька?!» из Витькиных уст. Конечно ей было не слабо! Конечно она не уставала ему – и в первую очередь себе – доказывать свою «крутизну». Она же была крутая! Только скакалку матери не бояться было точно «слабо» хотя она и не хотела себе в этом признаваться. 2 В своих мыслях Надя почти дошла до дома. Оставалось несколько шагов и вот он, с детства знакомый двор, с бабками, лужами, подъездами, сплетнями, деревьями, качелями когда ей посреди лопаток ну почти воткнулось штыковой лопатой «слабо»! - А ей слабо! - внезапно услышала девушка за своей спиной! - она сама говорила! Ага! - говорил Витечка. - Значит слабачка! - резюмировал его дружбан Толичка. - Точно. Слабачка! - соглашался Витька. Вообще Надька этот разговор слушала всю дорогу — идти быстрее не получалось из-за грязи под ногами, а вступать в диспут и пререкания смысла не было, только еще больше их раззадоривать. Лучше было промолчать. Не реагировать. Но дружки ну очень-очень навязчиво обсуждали ее! И громко. И не стыдясь и не стесняясь! Шли, вспоминая «то что было», вспоминая их догонялки по гаражам, их затеи и прятки, вспоминали в деталях и подробностях, заявляя что «теперь-то слабо, а вот тогда!» Вспоминали так ярко, что… мля, у Надьки перехватило дыхание! Да, быть взрослой, такой надежной, такой приличной девушкой конечно класс, но… но за всем этим все дальше и дальше, куда-то в зыбкую даль, уходило оно — единственное и беззаботное детство, когда можно было целыми днями гонять по двору и расстраиваться про сбитые коленки… А теперь… а теперь «Надя ты должна, ты обязана, ты не это, ты не то и… а теперь неси скакалку!» Скакалку. Черную, тяжелую, что в руках матери превращалась в «карающий меч правосудия», а когда Валентина была зла и очень зла наказание превращалось в «ад инквизиции!». Она кричала, умоляла, задыхалась, извивалась, не зная что все это прекрасно слышно в квартире этажом ниже, где Ленка и Витька ловили каждый ее звук, желая чтобы Надькиным страданиям не было ни конца ни краю. Вот и сегодня, можно было бы остановиться, дать по ушам этим упырям, но... но где гарантия что вечером их мамаша с жалобой не заявиться к ним в гости или бабуля настучит матери что «Надька пришла поздно»? А все это было поводом для порки... так что Надька шла и молчала... И закипала... И ее все же допекли! - Нет, ей теперь точно слабо! - заявил Витька и в этот момент Надька внезапно остановилась, а они почти что врезались в ее спину. - Что? - девчонка с презрением смотрела на пацанов. - Говорим слабо тебе, Надька! - Что слабо! Говори! - выпалила она, не задумавшись о чем «базар». Ей это ехидное слабо из уст этого говнюка просто снесло крышу! Пофигу было «что слабо!» - она даже не хотела об этом думать! Желание доказать обратное затмило собой весь белый свет. - Говорю же слабо! К тому же ее мать пороть станет, а ты ее так боишься! Щеки Надьки пыхнули огнем и она психанула! Обернувшись остановилась перед ними глядя сверху вниз — мало того что Надя была высокой девушкой, так еще и стояла на бордюре — на двух плюгавых и мелких… вот ну как на двух клопов, которых только отогнал, а они уже вот они… - Что слабо? - Да что угодно? - Ну например? - Да хоть... прямо сейчас с нами до «Общаги», там на верхний этаж и назад? А? - заявил Толичка, с ехидством наблюдая за реакцией. «Общаги» они с детства называли старое заброшенное здание еще довоенной постройки, в котором в войну была вроде как тюрьма, потом общежитие... потом его забросили окончательно в связи с аварийным состоянием... любимое запретное место для догонялок всей окрестной детворы, с течением лет только все сильнее разрушалось и непонятно как еще не рухнуло и верхом доблести было взбежать на последний этаж, в самую дальнюю комнату и написать на стене «Здесь был я» и не получить за все за это порку от родаков... Надьке бегать туда еще с незапамятных времен бегать было запрещено категорически! Впрочем как и всем.. - Ну так что, слабо? - А тебе слабо? - спросила она Витьку. - А тебе? - А мне нет! - почти крикнула девушка, которой ну в раз стало обидно! - А мать узнает и пороть тебя станет... – заявил Толичка... - Не узнает! – выпалила, вспыхнув щеками, Надька. – Пошли! Да, ей пора было домой и все было понятно, но… но она же не трусиха! Тем более так колко было сказано про Надькин страх перед матерью, что самой себе захотелось доказать, утвердиться в обратном! Она не боялась мать — любила, но вот черную тяжелую скакалку боялась… до сих пор боялась и не хотела сама себе в этом признаваться. Поэтому и согласилась. - И мне нет! - Так когда идем? - продолжала Надька. - Через 10 минут! - У гаражей? - вспоминая их «детские» догонялки продолжала гнуть свое заведенная Надька. - У гаражей! - Кто не придет — тот вонючка! - выдала она их самое обидное «детское» и собралась уже уходить когда Витька выдал еще одно условие. - В шлепках! - Что? - Ты в шлепках. - и, чувствуя что нужно дожимать Надьку, после паузы добавил Витька, - в тех шлепках. Что тогда... ну, коли реванш. - Или слабо, а? – поддел ее Толичка. - Готовься сопли жевать, слабаки! Я быстро! – сказала Надька и поспешила домой переодеваться. Внутри она вся кипела от желания показать «где раки зимуют!»
Ответов - 1
ММ: 3 Прошло уже не десять, а целых сорок минут, а Надьки все не было! Не было! Витька и Толичка, как было условлено, топтались за гаражами — «у бочки на точке» — и уже меж собой спорить начали, подначивать друг друга, поначалу по-приколу, а чем дальше тем злее твердить: «Придет! Не придет! А я говорю придет!» - сами кипели от негодования! Ведь вот оно, все было в их руках и… срывалось в самый последний момент, когда месть была так близка! Что месть состоится они даже не сомневались: все было давно решено и оставалось только заманить птичку, в смысле Надьку, в клетку! Все было готово, только птички не было! - Говорил тебе, нужно было ее сразу туда вести! - цедил сквозь зубы Толичка. - Придет она! Говорю, придет! - пыхтел в ответ Витечка, вытягивая голову, выглядывая из-за угла. - Это ты все испортил! Дались тебе эти ее шлепки! - кидал предъяву Толик. - извращенец! - Да пошел ты! - Сам пошел! Следом один двинул другого, завязалась куча-мала — словом дружбаны нервничали, сопели, пыхтели и, надовав друг другу оплеух, опять принялись материться и ждать, каждый раз повторяя «подождать» еще десять минут, еще десять… еще — да хоть до ночи, до второго пришествия готовы были ждать, лишь бы пришла Надька! И, прождав почти часа полтора, обсудив все возможные козни, что с завтрашнего дня они устроят Надьке-слабачке-обманщице-трусихе, и уже почти собрались уходить, раздались звонкие «шлеп! шлеп!» и из-за угла выбежала запыхавшаяся девчонка — она была хороша! С выбившимися из-под ободка черными кудрями, запыхавшаяся, в домашнем халатике, и надетой поверх него спортивной кофте, с пустым мусорным ведром в руках и, как и требовал того Витька, в «тех шлепках», она стояла перед ними. ...бабка по приходу высказав внучке «Ходишь долго!», велев сразу же чистить картошку, мыть полы и только после этого – благо ведро было под завязку! – Надька смогла выскочить «вынести мусор». У мстителей встал. Встало. - Попалась! - злорадно подумал Толичка. - Пришла!- радовался Витечка. - Утирайтесь! - думала про себя Надька. - только скорей бы! - Че так долго?! - взерепенился Толян, больше от растерянной радости. - А че шлепки не те? - вторил дружбану Витька, прекрасно зная что именно «те», но ему хотелось позлить, подоставать Надьку, зная что той это неприятно, что это задевало ее. Пришлось девчонке доказывать что именно те и это заняло еще несколько драгоценных мгновений. С наполненным негодованием и раздражением вздохом, доказывала Надька что те самые, отвечала на дурацкие вопросы Витьки, чувствуя как с каждым вздохом ее душа скатывалась в пятки. И уже она знала что вечером ее ждет она — порка! - даже если она вернется вот прямо сейчас. И самое обидно было что это поняли и Толичка и Витька и понимая что ее ждет, тянули время… а тут еще, типа случайно, еще и подруга Леночка подошла — мимо шла… - Теперь точно высекут! - обреченно решила девчонка, в отместку домашним, на зло бабке, матери — всем! - ну и пусть! Зато мне не слабо! Зато я не боюсь! Но не верила она этому. Не верила своим словам. - Так, давайте быстрее! - молвила девчонка. - или что, вам слабо? И они побежали! А бабуля Надьки-то, как только внучка сказала «Бабуль, я мусор вынесу» в окно смотрела не отрываясь. Видела бабуля как девчонка из подъезда вышла, как бочком-бочком, вдоль дома а не на прямую к мусорке пошла — даром что там грязища была после коммунальной аварии! Значит неженка, пятки боялась свои испачкать! - видела как за синюю будку забежала и как к гаражам, оглянувшись воровато, направилась. - Ну, милочка, будет тебе сегодня. Будет. Интересно что скажешь, что соврешь куда бегала… с подружкой, наверное, заболталась скажешь… - бабуля, поставила на плиту картошку, села у окна, положив руки не колени. Ждать. Бабуля не собиралась делать ничего, тем более готовить вместо внучки ужин. Бабуля сидела и смотрела в окно — пусть доченька увидит кого она воспитала! Бабуля не радовалась — нет — но очень кстати было что внучка свои вот этим побегом сама дала повод ее выпороть. Демонстративно. Строго. Безжалостно. За лень. За вранье. А Надька и компания бежали что есть мочи! Точнее «что есть мочи» бежала Надька — прошедшие дожди изрядно промочили землю и девчонке стоило больших трудов бежать быстро, стараясь не растянуться, не измазаться как свинья и не потерять где-нибудь в грязи шлепки, как уже было однажды. А Толичка и Витька только делали вид что бежали — нет; они как загонщики смотрели чтобы жертва бежала в заданном направлении. И она бежала! За гаражи, в сад, через сад, потом по дороге вдоль огородов и вновь через сад, чтобы в итоге оказаться у входа в заброшку над обрывом! Как это было глупо, как это было отчаянно беззаботно и весело! Когда Надька первой добежала до дырки в заборе заброшки, она показала преследователям язык и, нырнув — не побоявшись ни крапивы ни битых кирпичей, ни хищных осколков стекла да бутылок — в проем, оказалась на входе в «Общагу» она чувствовала себя самой крутой, самой быстрой, самой-самой счастливой! Толичка и Витька отставали, она вновь их победила — она вновь видела Витечку пускающего пузыри в грязной луже и себя, гордую, триумфально вышагивающую по бордюру, произносящую назидательные речи! Гордой непокорной ланью взбежала Надька на верх, не чуя под ногами земли пролетела она заброшенным коридором к угловому класс/комнате и... до окончательной, разгромной унизительной победы оставалось совсем чуть-чуть, когда оказалось что попасть в «комнату желаний» можно только по узкой доске... заботливо (как специально) переброшенной через широкую дыру в полу! Страшно стало Надьке, но не в ее планах было останавливаться и, проглотив страх, Надька осторожно, на цыпочках, перебежала «на ту сторону» и остановилась, довольная уперев руки в боки! Эти же гавнюки-преследователи появились не сразу – она почти устала ждать! Добежали, точнее подошли в развалочку, довольные не запыхавшиеся, остановились на «этой стороне». Их довольные ухмыляющиеся рожи не сразу насторожили Надьку — она слишком упивалась своим триумфом, что не заметила исподтишка подкравшуюся гадюку… - Ну все? Утерлись?! Говорила вам слабо?! – заявила Надька. – жрите сопляки, слизней! - и отошла к стенке, постучав по ней ладошкой, - пали я! А вы… - А ты прыгать умеешь? – ухмыльнувшись спросил ее Толичка Надька не успела переспросить, когда доска-мост, от пинка Витьки, полетела вниз! И девушка оказалась на той стороне зияющего двухметрового провала! Улыбку как смыло с лица девушки; так же смыло и уверенность и кураж и в ее глазах поселился страх. 4 Витечка, Толичка и наблюдавшая за всем этим Леночка — только Леночка смотрела из-за угла, чтобы завтра или в воскресенье или в понедельник когда встретит подругу избитую-испоротую Надьку сочувствовать ее горю — больше часа измывались над оказавшейся в западне девчонкой. Корча из себя непонятно кого, они глумились как могли! Издевались, смеялись, унижали, рассказывали в лицах и ролях как ее вечером будет пороть мать, играли унизительный спектакль на глазах растерянной девчонки. Надька и плакала и умоляла и отворачивалась демонстративно и сама пыталась найти выход (пацаны заранее знали что там никак не выбраться по-другому!) и даже становилась на колени но все было тщетно. Ни Витечка ни Толичка совершенно не желали помогать ей. Оставалось прыгать но… но так страшно зияли края провала, так жутко было думать если она не перепрыгнет, если напорется на арматуру… она не решалась, надеясь все же что вот сейчас, вот еще немного и Витенька с Толичкой все же сжалятся над нею и помогут ей. Но время шло, а пацаны продолжали ржать над нею, спрашивая-уточняя друг у друга «А что же, как думаешь, сильно ее сегодня выпорят? Думаю да!». - Ну пожалуйста! Ну Витенька, пожалуйста, помоги! - отчаявшись взмолилась Надька чей растерянный вид доставлял им просто нереальное наслаждение! Месть определенно состоялась, но им хотелось еще еще и еще растягивать удовольствие! - мне домой нужно! Меня мать итак выпорет что Сидорову козу, пожалуйста Витенька! - А ты прыгай! Ну прыгай! - подначивал ее Толичка. - Прыгай! - твердил Витечка, - мы в тебя верим, Надька. А чтобы удобнее было ты шлепки кинь сюда! Так точно допрыгнешь! - сострил Витенька, не подозревая что девчонка реально начнет разуваться! - Только вы, пожалуйста, не уходите. - произнесла Надя, бросив один за другим шлепки на «ту сторону»… - Конечно не уйдем! - подтвердил Толичка, поднимая Надькины, перепачканные грязью и побелкой тапки и, ехидно улыбаясь, один за другим выбросил ее шлепки в окно за которым виднелся глубокий, заросший кустарником, превращенный в свалку обрыв! - Неет! - закричала меняясь в лице Надька, но было уже поздно. Дружбаны, оставив Надьку в западне стремительно бежали по коридору! - Ты че, придурок, сделал?! - когда пацаны ломились вниз, спросил Толичку Витька. - А тебе не плевать? Зато морда у нее была, а? - ответил Толик, решив что вот теперь месть точно свершилась: они, эти грязные тапки ему изначально были отвратительно противны, и из-за этих поганых сланцев он еще и по морде от Витечки получил! Так что «мстя» удалась. А вообще ему это Ленка насоветовала и, классно, нужно сказать вышло! - Ну вы придурки! - резюмировала, услышав короткий рассказ Леночка, уже думая какие же слова сочувствия она скажет при встрече Надьке. А Надька сидела на грязном полу в заброшенном здании и плакала. Не то что плакала — рыдала крокодильими слезами! Такой дурой она себя чувствовала! Как легко они взяли ее «на слабо»! Как легко ее провели и в итоге просто кинули! Права все же была мать, утверждая «пороть тебя нужно! Пороть еще строже чем прежде, чтобы дурь всякую из башки твоей непутевой выбить!». И она знала что сегодня ее выпорят. Так выпорят... ...долго так Надька сидела, долго слезы лила, прыгать не решалась, сама на себя злилась, дурой последней себя называла… темнело между тем за окном… мать скорее всего уже пришла с работы… она сидела и смотрела, долго так сидела, потом решилась, разбежалась и прыгнула! 5 Валентина Н. тридцати пяти пяти лет, шла домой едва сдерживая слезы: денек выдался пипец! Весь день эта малолетка — ее начальница — гоняла ее, взрослую женщину, мордой возила, жить учила, сыкля тупая, а она молчала, не смея возразить, так еще и извиняться приходилось... Вот хотелось все бросить к чертовой матери, развернуться и уйти куда глаза глядят — до того ей было тошно! Достало, одолело, заибло все! Все и все! Но нужно было идти домой, приходить, переобувать одни шлепки на другие, одевать халат, становиться к плите… готовить этот долбанный «праздничный ужин»… после сидеть и смотреть на дорогую гостью… на сестрицу. А завтра ни свет ни заря мать поднимет и они поедут на «дачу» и Надька будет идти рядом с ней отворачивая в сторону свою кислую морду… и… потом вечером домой, опять к плите и... И… Надька! Как она про доченьку забыла?! Ведь Надьке-то было поручено сегодня «после уроков — сразу домой!» помогать хлопотать бабуле по-хозяйству… так что… так что сегодня можно будет хоть немного передохнуть… хотя какой там! Бабуля перед приездом старшей доченьки, любимицы семьи, ненаглядной Верочки как обычно разовьет бурную деятельность: сама будет сидеть в углу, гоняя до сто седьмого пота Валентину и Надьку, и все ей будет не так и все не эдак! Но все равно мысль, что вот она придет домой и там все — ну почти все — приготовлено, согрела Валентине душу. Ведь для чего-то она ее растила. Зачем-то она ее рожала? Для чего-то воспитывала? Не для того чтоб дитятко с удовольствием время проводило. Нет. Вот и пусть работает: делу время, потехе час и никак иначе. А иногда и полчаса, а иногда и вообще на потеху времени не бывает — а то превратиться в Бог знает что! Тем более, Валентине бабуля только и позволяла прохлаждаться… ага, шагу не давала сделать без окрика «Куда это ты пошла?» И как-то выросла, а теперь доченька Наденька пусть поймет каково это — расти послушной! Вообще, конечно ей на Надьку грех было жаловаться, но… но реально заибало все в доску, да и Надьке строгость в воспитании не мешала! И точка. Словом вот в таких смешанных чувствах, Валентина шлепала домой, так же как и дочь несколькими часами ранее, аккуратно обходя лужи и грязь; шла той же дорогой что когда-то возвращалась из школы с первой двойкой и с отличным аттестатом, потом из института с красным дипломом, шла, гордая после первого полноценного рабочего дня, шла едва переставляя ноги, не зная как сказать матери что залетела, шла, возвращаясь из роддома, неся на руках спящую Надьку. И мать всегда встречала ее не проявляя никаких чувств, а ей так хотелось чтобы мать обратила на нее внимание, чтобы она вспомнила что у нее кроме идеальной Верочки, есть и вторая дочь. 6 У подъезда, на лавочке с Валентиной поздоровались — как-то подозрительно сказали «Здрассьте, теть Валь» - Витечка, Толичка и Леночка, что сидела ногу за ноги, щелкая семечки… - Оболтусы… нет чтобы родителям своим помочь, они на лавочках сидят! Хорошо что хоть пиво не пьют! - думала Валентина поднимаясь вверх по лестнице на свой пятый этаж, - а вот моя Надька… и открыла дверь в квартиру № 29. И обомлела… Ибо ответом ей была тишина. Та тишина, за которой начиналась буря. Знакомая со школьных лет тишина, когда бабуля дожидалась ее сидя на кухне, положив руки на колени, молча смотря в окно. И шлепки. Домашние истоптанные истертые до дыр шлепки дочери стояли на своем месте в углу — стало быть Надьки не было! У Валентины опустились руки но… стараясь сохранить присутствие духа, она ступая словно по спинам аллигаторов, прошла на кухню… - Мама… - бабуля сидела недвижимо, что изваяние. А на кухонном столе уже лежала черная тяжелая скакалка... Больше не было приготовлено н и ч е г о! А Вера должна была приехать к семи... Только плите так и стояла кастрюля сырой картошки, что почистила перед уходом Надька. Бабуля ее даже не зажгла. - Сколько часов нужно чтобы вынести мусор? - медленно повернув голову в сторону Валентины, спросила бабуля, - ты не знаешь, Валя? За спиной раздались шаги и в квартиру влетела запыхавшаяся, с расцарапанными в кровь ногами, босая Надька с пустым ведром в руках… - Мама я… - только и молвила дочь... 7 Как она бежала! Она бежала не разбирая дороги только бы успеть перехватить по дороге мать! Какой там тропинки?! Какой там аккуратнее?! Какой там куда почище?! Выбравшись — перепрыгнув провал! - из западни, только глянув в окно, в овраг куда этот гад, Толичка, кинул ее шлепки она поняла что их быстро не достать и припустила со всех ног. Ломилась через кусты, грязь, через заросли лопухов и крапивы, ломилась напрямки через огороды и яблоневый сад, через гаражи только бы успеть до прихода матери домой! Только бы догнать ее пока не вошла в квартиру! Так оставался хоть небольшой шанс хоть что-то объяснить… Хоть капельку... Пока мать не переступила порог можно было упасть ей в ноги, умолять, рыдать, что-то говорить и просить о прощении, но это нужно было делать ДО первого взгляда бабки… И Надька почти успела! Почти… Она вбежала в квартиру мгновение спустя как бабуля посмотрела на мать как тот питон Каа, что взглядом своим гипнотизировал обезьян... 8 Но это почти… тем вечером не спасло бы Надьку! Тем вечером бабуле даже не надо было смотреть на Валентину — она и без того, как мы знаем — была в растрепанных чувствах и очень зла. И вскорости Валентина так излупила — другого слова не подобрать! - скакалкой дочь что сама в шоковом состоянии пребывала, что даже бабуля замечания не сделала! ...Трех минут после возвращения дочери не прошло, как она уже лежала голой на лавке с крепко скрученными бельевой веревкой запястьями, но и еще и бабуля за руки внученьку держала, точнее лавку, чтобы та на месте стояла не сигала, не скакала резвой козочкой, не перевернулась от того, что вытворяла привязанная к ней, избиваемая скакалкой, Надька! Ух как Надька на ней извивалась, как вырывалась! Словно на раскаленной до бела сковородке жарилась! Валентина всегда секла больно, в ярости невероятно больно, а сейчас ее просто унесло! Накрыло так, что в глазах у нее пелена стояла, во рту вкус крови, голова та просто разрывалась от бьющих изнутри импульсов, ноги были как не свои, только пальцы рук до судорог сжимали скакалку и она била, била, била! Эта скакалка-то… она страсть как хороша — если уместно так говорить — была, так еще с каким-то что-ли рельефом… из-за чего пробирала особенно, а сейчас… сейчас… сейчас так цепляла, так цепляла что весьма опытная в этом деле Надька заверещала в голос чуть ли не с третьего удара. А Валентина сама заводилась, сатанела, распалялась с каждым ударом, с каждым взмахом, с каждым воплем Надьки — как чайник, что долго сдерживаясь, все же изверг из себя через свисток пар, продолжая кипеть, свистел все громче и надрывнее, так и Валентина распалялась с каждой новой секундой, с каждым мгновением наказания. Пипец на работе, этот побег Надьки, этот уничтожающий взгляд матери, скорый приход сестрицы Верочки сорвали у нее стоп-кран! Она била, била, била! И если поначалу бабуля просто держала лавку, то вскорости она уже со всей силой — бабуля и дорожным рабочим и маляром за свою жизнь поработала и мешки в колхозе ворочила так что силы там было дай Бог каждому — вжимала лавку в пол, а Валентина драла, драла, продолжала драть по-наростающей визжавшую Надку. По самым больнючим местам хлестала! В комплексе... Так сказать вдоль, по диагонали. Через низ попы на бок бедра снаружи, укладывая петлю чуть спереди. И с протяжкой. И снова и снова и снова! И опять! И вновь и вновь, под вопли Надьки, черная змея скакалки ложилась по диагонали, всякий раз обвивая ее ближнюю ножку внутри, прилипая, обвиваясь словно по спирали, плотно прилипая к девичьим бедрам… сзади… внутри… и чуточку дальше. И снова. И опять. И вот туда же, туда! Туда! И Надька так вопила… так плясала на лавке, что когда Валентина в первый раз взяла паузу, долго еще лежала завывая, не в силах остановиться… зная что дальше будет еще больнее, еще жутче! И не сразу что бабуля что Валентина звонок в дверь услышали — они обе разошлись не на шутку! Надька-то своими криками заглушала все на свете, а под конец первой сессии Валентина так очень удачно ее несколько раз спровоцировала ноги чуть развести и кааааак попала с захлестом! И по ляжке! И изнутри! А когда именно туда, куда вообще-то не следовало попадать попала, Надька завопила просто нереально. И если бы не звонок, Валентина и не думала останавливаться! Тем более еще бабуля все время ее подначивала, так, говорила ее, так ее, лентяйку! Давно пора! Давно вот так с ней нужно было! И по-жестче! И не жалей, мерзавку! И Валентина не жалела, порола… порола и по нежным местам не раз попав, и по ляжкам взахлест и с протягом… извизжалась вся Надька… когда бабуля дверь открыла, когда в квартиру тетя Вера вошла. Тоже мрачная. У любимицы семьи тоже денек не из лучших выдался. 9 ...долго бабуля со старшей своей на кухне закрывшись сидели, о чем-то толковали. И Когда Вера из кухни вышла, Надька в углу стояла, и только-только успокаиваться стала, а Валентина, которую на семейные посиделки не позвали, в зале на кресле сидела, головой качала, все время приговаривая «Как ты могла… как ты могла дрянь!»… Ей так хреново было, что хоть в петлю лезть, но и отпустило что ли… вот как после …бли когда напряжение спадает, когда начинает накрывать приятная волна, когда отпускать начинает и фраза очень актуальной становиться про что воля, что не воля… все равно. Не все равно стало, когда старшая сестрица Тетя Вера вышла не с пустыми руками — шнур в руках у нее был… Тоже не малый повод был пар спустить; тоже не добрый взгляд от матери получила, за новость что принесла… но если бабуля на Валентину как на врага смотрела, которого расстрелять мало, то на Веру только с осуждением зыркнула и следом, ничего, мол, милая, бывает всякое… коли случилось… ну поможем твоему горюшку… поможем… Так что очень не против была тетя Вера, когда бабуля тут же разговор на Валентину перевела, про внучку «с дурью» заговорила, которую пороть… пороть только и надо! Как было тут отказать матери?! Да и зачем отказываться, когда она умница-прилежница, когда надежда семьи, что матери готова угодить… да и шнур сам почти что в руках оказался. А когда из кухни вышла, когда на сестру посмотрела… Валентина… в лице поменялась! Неужели ее? Неужели правда? Неужели мать Верочке приказала Валечку высечь? Но нет, Верочка к Надьке подошла, за руку пальцами своими костлявыми схватила, к столу… большому такому, удобному толкнула… через стол Надьку и растянули-нагнули и теперь Валентина держала за руки вновь начинавшую рыдать дочь, дочь что смотрела в глаза матери, смотрела, спрашивая без слов «За что мама, за что?»… А потом вновь взвыла. И больше не разговаривала — только истерикой исходила, когда Вера принялась сечь шнуром по уже вздувшейся, расписанной от поясницы до середины бедер, заднице! Не жалея, с первого удара, как нужно, как следует порола племянницу тетка. Петельки так и вздувались на ножках, так хо-ро-шо она по бедрам паршивку Надьку протягивала, что с первого удара затанцевала, задергалась девчонка, заголосила что-то неразборчивое… - Запела?! Заговорила?! Заголосила, да?! Поняла теперь, за что кашу дают?! Лентяйка! Паршивка! Гадина! - и слова сливались воедино... И Надька вновь вопила, не в силах далее вообще терпеть, а ей все сильнее и сильнее прилетало. Вера била почти все время с захлестом в ляжку и... ооой как Надька дергала ею! - Поняла, гадость, за что тебя?! Поняла?! - кричала ей Валентина, кричала руки дочери за запястья сжимая, а они все у нее уже в синяках были, а петли на заднице и бедрах прям сливались в сплошную подушку. Только и тетя Вера не собиралась останавливаться и ниже она была Валентины, и Надькина задница иначе была под шнур подставлена! И по верху заднице ей прилетало; и под складочку, снизу-вверх на искосок и к коленкам ниже и опять поперек задница — Вера та вообще не целилась, только хлестала с протяжкой… И верещала дочь не переставая, а Валентина… Валентина всю картину иначе вдруг увидела, словно назад вернулась, в прошлое. В той же комнате, на том же столе лежала она на животе и сестрица Верочка ее за руки держала, а мать скакалкой ее, паршивку мелкую, воспитывала, под ее неутихающий вопль... И сейчас Вера не Надьку-племянницу порола, она Валентину наказывала, ума той давала, воспитывала... 10 Исхлестанная, испоротая в невменяемом состоянии Надька тряслась на коленях в коридоре в углу. Стоять она не могла. Успокоиться она не могла. Когда Валентина руки разжала, когда воспитание закончилось, она тряпочкой на пол упала, пока ее насильно в угол не отволокли, на колени встать не заставили. Выпотрошили ее целиком и полностью. Опустошили и избили как никогда. За что? Валентина, слезы глотая, на кухне у плиты стояла, еду стряпала, а бабуля с Верой в зале судьбу их с Надькой решали и ужин ждали. Темнело. Ночь наступала.
полная версия страницы