Форум » Рассказы, написанные посетителями нашего форума и авторами интернет-ресурсов. » Продолжение банкета » Ответить
Продолжение банкета
МистерМалой.: (с)
Ответов - 2
МистерМалой.: …Все. Сил больше нет! Какой только идиот придумал этот "перспективный план"? Из ребят бы, что ли, кто подошел, помог. Я взял трубку. Гудки вызова. Никто не отвечает. Палец потянулся к кнопке отбоя. Но тут длинные гудки прервались и в трубке зазвучал знакомый голос. - Денис, привет! Ты не мог бы в клуб подскочить? Я тут над очередной затеей наших чиновников потею. Ага. На тридцати листах. Что!? Ох, Денька!! Да понимаю я, что шутишь. Ладно, свои люди, сочтемся. Ну что, подойдешь? Жду! Я отложил телефон. Что тут у нас дальше? "Часть 3. Взаимодействие в рамках социально-педагогического комплекса". Выдумают же! Так. "Статистические данные по подросткам с девиантным поведением". Каким поведением? Я полез в шкаф, достал "Словарь психолога". Понятно. Шпана малолетняя… Так бы и написали. Из дальней комнаты раздался пронзительный вопль автомобильной сигнализации. Я вздрогнул. Ну и звоночек соорудили. Кулибины. Никак не привыкну. Выхожу в подъезд, спускаюсь, открываю дверь. - Привет! Слышь, Денис, ты не в курсе, где можно взять данные по тем, кто на учете в милиции стоит? - Фиг его знает. У завучей наверное. Или у участкового. - Это мысль! Спустись в подвал, поскребись в дверь - есть там кто-нибудь в опорном пункте или нет. Через десять минут мы с Денисом сидели в обшарпанном кабинете участкового и перебирали папки с личными делами. К моему удивлению, среди состоящих на учете "гвардейцев" было немало знакомых имен. - Вот это да! Да это ж ты! Нет, точно - ты! «Склонен к употреблению спиртных напитков»… «Учинил дебош в здании школы»... Значит, это ты у нас с девиантным поведением? Господи, как ты ухитрился? Постой-постой… Сколько же тебе тогда было? Тринадцать, что ли? Ни фига себе! - Чего? Каким еще поведением? Не может быть! Где, покажи? Да - я... - Денька стал читать, уши его стремительно покраснели, - а-а, ну это давно было... я тебе, кажется, не говорил... - Опаньки, какие подробности выясняются. Ну-ка, колись! Что это за пьяный дебош? И почему я об этом не знаю? Денька почесал в затылке и смущенно взглянул на меня. И улыбнулся. Он видел, что я не злюсь, а, скорее, прикалываюсь. Ему тоже стало смешно. - Да так…мне просто стыдно было... глупо получилось. Это сейчас ржачка, а тогда мне предки знаешь, как всыпали! Два дня сидеть не мог. - Правда? - несказанно удивился я. - Они же вроде ремень не практикуют? - Вообще-то, нет, но тут такой случай был... особенный... - Ладно, хватит телиться, раз уж начал - давай колись. Рассказывай. - Ну, короче, дело было так... * * * Денька в третий раз внимательно перечитал свою работу, проверил, нет ли ошибок на чистовике. Все-таки районная олимпиада по математике, не хотелось бы ударить лицом в грязь из-за какой-нибудь дурацкой мелочи! Первая задача – плевая, вторая – тоже, с четвертой пришлось повозиться, пятая внушает опасения. Кажется, ее можно было решить как-то проще. Но думать Деньке уже совсем не хочется. Мозги утомились так, что вот-вот лопнут, разбрызгивая кровавые ошметки по классу. Денька оглянулся и представил себе взрывающуюся голову и окровавленный кабинет. Встряхнулся, не без труда сбросив наваждение. Кажется, действительно пора уматывать отсюда, пока окончательно не сбрендил. Денька давно бы так и поступил, если бы не злосчастная третья задача. Она-то и держала. Денька ее вроде бы тоже решил, но все это решение могло вполне оказаться полной чушью. Девчонка с передней парты поднялась и принялась складывать в пакет ручки, карандаши и ластики. Ничего, симпатичная... Только больно уж серьезная. Денька попытался представить ее улыбающейся – и не смог. Мозги объявили забастовку и совсем отказались ворочаться. Деньку постепенно охватывала тяжелая, давящая апатия. В гнетущей тишине класса раздавались редкие тяжкие вздохи оставшихся ребят, звуки казались резче и громче. Вот у кого-то упал карандаш, и все головы мгновенно дернулись в ту сторону, словно там грянул пистолетный выстрел. Девочка сдала работу и ушла. В классе оставалась едва треть от первоначального количества народа. Первым ушел тот пацан, что сидел сбоку от Деньки. Сосед решил только две задачи из пяти, но не стал заморачиваться, видя, что больше все равно ничего не высидит, пожал плечами и смылся. Деньке тоже давно пора бы уйти, но третья задача... А на улице как хорошо! Парень в очередной раз тоскливо глянул в окно. Светило яркое зимнее солнце, блестел снег россыпями толченых бриллиантов, где-то весело галдели дети, да так, что даже сквозь заклеенные на зиму окна слышно... Воскресенье! Как здорово было бы с самого утра пойти в лес на лыжах! Или лучше на овраг в парк – там можно погонять с горок, устраивая слалом между стволами деревьев. Или на каток, где хочешь – просто покатайся, нарезая крутые круги острыми лезвиями коньков, с наслаждением глотая на скорости морозный воздух и любуясь веерами ледяных брызг на виражах, а хочешь – сколачивай команду и схлестнись в азартном хоккейном поединке с ребятней из соседнего двора. А еще можно просто покидаться снежками с ребятами, а то и вспомнить веселое детское развлечение - "царь горы"... Черт! Ребята, небось, уже давно сдали и ждут только его. Интересно, у них такие же варианты? Ладно, не фиг тут торчать, будто нанятый! В конце концов, все задачи худо-бедно решены, больше тут уже ничего не сделаешь, только мозги вконец расплавишь. Решено – сдаю! Через десять минут Денька уже сидел вместе с Ильей и Мишкой на лавочке у раздевалки. Ждали последнего "олимпийца" из их класса - Андрюху. - Блин, ну, сколько можно сидеть? Я вас уже полчаса жду! Где Дрюча? - это Мишка так Деньку встретил. - У тебя какой вариант был? Третий? - это деловитый Илья. - Не, второй... Да я бы раньше вышел, только у меня с третьей задачей никак не ладилось, - оправдывался Денька. - Мих, а ты какой вариант писал? - Первый. - А, это где задача про Малыша и Карлсона? Повезло - легкий вариант! - Ни хрена себе легкий! - возмутился Мишаня, но тут же завопил от радости. - О! Андрюха идет. Андрюха, иди сюда! Мы здесь!! У тебя какой вариант был?! - Тихо! Олимпиада еще не кончилась! Имейте совесть: сами написали - дайте другим закончить! - вмешался строгий голос какого-то незнакомого учителя. Мальчики насупились и присмирели – они уже считали себя вышедшими из того возраста, когда им любой взрослый может делать замечания. Если бы своя математичка – куда ни шло, а тут... Но своя математичка куда-то делась, и парни позволили себе вволю покуражится, правда, уже за спиной строгого учителя – показали ей оттопыренные средние пальцы обеих рук. Восемь «факов» и один язык. Это Илюха не утерпел. Уже на улице выяснилось, что у Андрюхи, как и следовало ожидать, был четвертый вариант. Денька досадливо сплюнул в снег – даже сверить ответы не с кем! Придется ждать итогов. Да еще неизвестно скажут ли... А, на фиг! Надоела математика! На волю! В пампасы! То есть, нет – в снега! Его настроение, по-видимому, остальные пацаны полностью разделяли. - Уфф! - выдохнул Андрей, - у меня от этой олимпиады чуть котел с рельсов не поехал. Достало! Слышь, ребя! Погода - класс. Гульнем? - Жрать охота, - прогудел Мишка. - Ага, - бесхитростно подтвердил Илюха, - и мне! - Давайте скинемся, - предложил Денька, выворачивая карманы и выгребая горсть монет и мятых десятирублевок. Остальные последовали его примеру. Все, кроме Ильи, застывшего с виновато-смущенным видом. - У меня тугрей нет... - Да ладно, мы угощаем, - сказал Денька, признанный кассир компании. К хроническому безденежью Илюхи все уже давно привыкли. Подошли к ларьку. - Ну, что будем пить? – дурачась, спросил повеселевший Илья. Выбор был богатый. Пиво, сидр, алкогольные коктейли с замысловатыми названиями, джин-тоник... Отвлечемся на минуту от наших героев и зададимся вопросом: почему ребята, только что и в мыслях не имевшие покупать себе что-то, кроме картофельных чипсов и колы, из-за одной, вскользь брошенной явно несерьезной фразы, вдруг дружно уткнулись носами в алкогольную витрину? Почему никто из них, абсолютно непьющих, не высказал ни слова протеста? Какую роль сыграло во всех событиях, случившихся впоследствии, отсутствие математички – той самой, которая утром привезла собранных и сконцентрированных ребят на олимпиаду и исчезла по своим математическим делам именно тогда, когда ее отстрелявшиеся «олимпийцы» ощутили вкус и аромат долгожданной свободы? Почему они оказались предоставлены сами себе в тот самый момент, когда, еще утром предельно серьезных и сосредоточенных, их совершенно естественно качнуло в противоположную крайность? Когда после чудовищного напряжения и ответственности олимпиады у них полетели в тартарары все тормоза? …И вот уже Андрюха предложил взять всем пива, а Илья на полном серьезе объясняет, что от пива будет запах и что его предки "прибьют, если учуят", а Денька замечает, что от джина с тоником запах будет не так заметен и все молчаливо одобряют этот выбор… Денька отсчитал деньги и постучал в запертое по случаю холода окошко с гордой надписью "Мы не продаем спиртное и сигареты лицам, не достигшим 18 лет. Это закон!". Надпись отодвинулась и шестиклассник Денька протянул в недра ларька мятые купюры: - Соску джин-тоника на полтора литра и четыре пакета средних чипсов. Невидимая рука смахнула деньги куда-то в темноту торгового павильона и вскоре из окошка высунулись продукты: остроконечная баклажка с пузырящейся жидкостью и громко шуршащие пестрые пакетики с чипсами. Денька передал полученное с рук на руки друзьям, дождался сдачу и присоединился к товарищам, которые уже вовсю хрустели чипсами. Ему выдали его пакет и бутыль с напитком: - Открывай! - Блин, ну вы молодцы! Прямо здесь, что ли? И ваще - у меня руки заняты! - Денька потряс чипсами и сунул бутылку в руки ближайшего товарища. - Илюх, открывай ты! - Не, погодите! - всполошился Андрей. – Давайте, что ли, во дворик зайдем сначала! А то здесь еще заметит кто… и, может, там посидеть есть где. Где посидеть во дворике нашлось – детский грибок в маленьком скверике между домами. Двор был совершенно пуст – видимо его жители в воскресенье днем предпочли либо по домам сидеть и в телевизор пялиться, либо гулять где-то вне пределов родного двора. Либо просто - обеденное время. Разговор за джин-тоником и чипсами снова неизбежно свернул на математику. Первый вариант был единодушно признан самым легким. Самый трудный достался Деньке. Третья задача, пересказанная им товарищам, вызвала короткий спор, в результате которого решение, предложенное Денькой, было признано единственно правильным, что немного его успокоило – парень до сих пор переживал по этому поводу. Бутылка ходила по кругу и пахучие горькие глотки действовали на ребят удивительно благотворно – по организму разливалось приятное тепло, уходила усталость, в голове все более и более яснело с каждым новым приложением к горлышку. Даже математика, еще недавно вызывавшая мучительную головную боль и желание биться лбом о стену, снова стала казаться интересной и увлекательной. Хорошо сидеть вот так вот – в теплой компании лучших друзей, под грибком, в незнакомом дворике, за бутылкой слабоалкогольного коктейля! По телу распространяется довольная истома, солнышко светит, снег блестит и переливается, легкий дружеский треп навевает покой… Ворона села на ветку заснеженной липы, смахнув вниз пушистую шапочку тоненького сугроба. И детский грибочек тоже весь в снегу, как в белой пуховой шубе, такой весь прикольненький… А горечь во рту можно быстро заесть пригоршней хрустящих солененьких чипсов. Жизнь - хороша! Так и просидел бы до скончания века, не вставая. Однако всякая лафа когда-нибудь кончается. Для начала закончилась жидкость в баклажке. Денька выцедил себе в рот последние капли, заглянул внутрь, посмотрел на просвет и запулил пустую бутылку подальше в сугроб. Илья, с большим сожалением во взгляде наблюдавший эти манипуляции, откинулся назад, ловко зачерпнул ладонью снег, вернулся в исходную позицию и лизнул белый, похожий на мороженое комок. Все ребята притихли. Видно было, что они так же, как Денька, наслаждаются моментом. - Я требую продолжения банкета! - внезапно заявил Илюха. * * * - Ну, а дальше? – тороплю я рассказчика, видя, что Денька замешкался, засмущался и стал как-то неуверенно чесать в затылке. - Да… это… Понимаешь, тут такое дело… - мнется парень, - Короче, дальше я не очень хорошо все помню… Я понимающе улыбаюсь. - Ясно… Перерыв в биографии. Это бывает. Особенно если в тринадцать лет пить всякую химию... Денька краснеет, как маков цвет, и удрученно замолкает. Я пытаюсь его расшевелить: - Ну, чего дальше-то было? Вторую взяли? - И, кажется, третью… Не помню я. - Ладно, не мучайся - рассказывай, что помнишь. - Ну, вот… * * * Денька проснулся оттого, что ему очень хотелось в туалет. Проснулся он дома, в своей собственной родной комнате, в своей кровати. И несказанно этому удивился. Потому что он совершенно, абсолютно, безусловно, стопроцентно, безнадежно и непроходимо не помнил, когда это он успел в неё лечь. Да еще предварительно раздеться и постелиться. Да что там кровать! Он не мог вспомнить, как дома-то оказался! Последнее воспоминание обрывалось на том, что они всей развеселой компанией потащились в школу. Бог весть зачем. Кажется, чтобы доложить о своих олимпийских успехах директрисе… Факт тот, что в тот момент они были на улице и домой ничуть не собирались. Но сейчас Денька несомненно был дома. И дом вел себя странно. Он словно играл с Денькой в какую-то игру. Стоило подростку пристально приглядеться к знакомым с детства стенам – все было, вроде бы, как всегда. Но чуть только внимание рассеивалось, как откуда ни возьмись возникало устойчивое впечатление, что и сам Денька, и кровать, на которой он лежит, и вся остальная мебель, и комната – все живет какой-то своей, особой жизнью. Движется, дышит, колышется, будто судно на мелкой ряби, вращается, закручивается воронкой, словно вода, уходящая в слив ванной. И внутри головы самого Деньки происходит подобное же коловращение, в результате которого по всем членам его тела, словно под действием центробежной силы, разливается медленная томная слабость, в миг разгоняемая при каждом движении, но сладко сгущающаяся, стоит только замереть. И мысли денькины тоже кружатся в этом хороводе, неторопливо, приятно… Двигаться не хотелось. Единственным диссонансом со всей этой нирваной было острое желание справить физиологические потребности. Зов природы усиливался с каждой секундой. Деньку начало мутить. Все! Дальше тянуть невозможно. Придется вставать. Ой! Деньку немного повело, когда он, откинув одеяло, попытался резво вскочить на ноги, как привык. Ленивый хоровод предметов и мыслей в голове вдруг закружился, взметнулся и внезапно утих, чуть не уронив Деньку на пол и оставив после себя целый букет новых, необычных, но, в большинстве своем, приятных ощущений. Денька добежал до туалета, по пути слегка удивляясь планировке родной квартиры. Казалось, что углы коридора, двери и шкафы изменили свое привычное положение – так и лезут под ноги. Увернуться от них стоило большого труда. Обратно Денька шел уже более уверенной походкой, не спеша. Прикольное ощущение в мозгах пошло на спад, голова стала ясней и окружающая действительность начала вести себя гораздо благопристойней. По крайней мере, больше не пыталась броситься наперерез. Правда, воспоминаний от этого не прибавилось. По-прежнему многие моменты были непонятны. В первую очередь – как он, все же, попал домой? И еще, например, сколько сейчас времени? И где мама? Боже! В каком виде он пришел и что она подумала, увидев его? Да и папа, наверное, уже пришел со смены… Мысль об отце почему-то наполнила Деньку тоскливой, безнадежной тревогой. Лучше бы папа не узнал о том, что Денька явился домой – будем глядеть правде в глаза – не совсем трезвым. Иначе… Денька поежился. Не от холода. По крайней мере, можно узнать хотя бы время! По пути из туалета в комнату, мальчик на секундочку заглянул в холл, где около телефона стояли собранные самим Денькой из деталей радиоконструктора электронные часы. Они составляли денькину гордость, хотя и сильно спешили. Денька пытался варьировать точность их хода, впаивая в схему резисторы, но пока безуспешно. Поэтому он и корпус для часов тоже пока не сделал. Так они и мерцали в темноте – без корпуса на тумбочке у двери в большую комнату. Всего-то восьмой час! Детское время. Хотя на улице уже давным-давно темно, как ночью. Тут Денька обратил внимание сразу на две вещи, не связанные с часами. Это был признак того, что парень трезвеет. До этого, с того момента, как Денька проснулся в своей кровати, сосредоточиться более чем на одном предмете ему не удавалось. Как, кстати, все-таки, он попал домой? Ах, да – те две вещи. Первой было то, что контур двери в комнату очерчен полосками света, а второй – из-за двери доносились голоса. Там кто-то есть! Денька затаил дыхание, подкрался вплотную к двери и прижался к ней ухом. - …А потом его стошнило прямо в кабинете у директора, куда их, пьяных в зюзю, привел сторож. Прямо на ковер. Стошнило на ковер, а не привел на ковер! Директриса в крик, вызвала милицию… Мне позвонила. Говорит, Ваш сын устроил в школе пьяный дебош. Я говорю, он на олимпиаде по математике, какой еще дебош, может Вы ошиблись номером? Она опять орать. Уже на меня. Ну, я быстро оделась – и в школу. Участковый уже там, протокол пишет… Этот сидит – ты бы видел: пьянь подзаборная и та лучше! И таки да – ковер весь в… Ну, ты понимаешь. Директриса орет – убирайте за Вашим сыном! «Это мама» - понял Денька. Впрочем, кто это еще мог быть? «Этот» - это он сам, Денька. А вот кому она это все рассказывает? Может – по телефону? Думать о худшем не хотелось, хотя ответ напрашивался сам собой. Отец обычно приходит со смены в семь. - Короче, пока я ходила, убирала там все, они с директрисой все уже оформили. Показали мне дело, сказали – распишитесь. Я расписалась… - Че, только на нашего дело завели? – голос отца кажется озадаченным и неприятно удивленным. Отца?! «Я погиб!» - в ужасе замирает Денька. И слушает дальше. - Нет, на всех… Но, пока я убирала там, то да сё, остальных уже увели домой. За Илюшкой Шмаковым отец пришел, так он его чуть ли прямо там начал… А этот герой уже дрыхнет, как ни в чем не бывало. Я его будить – он ни в какую. Еле растолкала. Пока домой шли – он прямо на ходу засыпает, два раза в снег падал. Прямо во дворе. Все соседи смотрят. Я чуть со стыда сквозь землю не провалилась, глаза б мои на этого ирода не смотрели! Господи, Миша, куда он катиться? Скажи мне? Если он в тринадцать лет уже такое выкидывает – что дальше? Наркотики? Колония? Тюрьма? Боже! Боже! Кажется, мама заплакала. - Валя! Валя, успокойся. Ничего страшного пока не случилось. Просто у парня шарики за ролики заехали. Вправим. Так вправим, что мало не покажется. Всхлипывания стали громче. Денька почувствовал, что уши его раскалились и, наверное, светятся в темноте. Ему никогда в жизни не было так стыдно! Даже когда он не выучил стихотворение и сорвал школьный утренник во втором классе. Даже когда на своем первом старте по спортивному ориентированию он умудрился так все перепутать, что ушел совсем в другую сторону и его потом три часа искали всем клубом, вместо соревнований… Деньке захотелось, чтобы земля вдруг разверзлась и поглотила его в свои недра навеки, чтобы рухнул потолок и с головой засыпал бы его обломками, чтобы посреди зимы к ним в квартиру залетела шаровая молния и ударила прямо в него... Лишь бы не испытывать этот мучительный, испепеляющий стыд, по сравнению с которым шаровая молния казалась приятным освежающим душем. А мама продолжала плакать. - Ну, почему он так? Чего ему не хватает? Денег? Внимания? Ласки? - Ремня ему не хватает… - Ой, Миш, я знаешь, что сейчас подумала? А может, правда? Может это – от вседозволенности? Может, он решил, что весь мир для него и можно делать, что хочу? Мамин голос был печален. Денька расслышал в нем разочарование. В нем, в Деньке. Ах, какой же он идиот! Неблагодарный идиот! - Ничего, ничего, пусть он у меня только проснется! Уж я ему покажу вседозволенность. Он у меня, поганец, месяц на животе будет спать. Так выпорю, что он всю жизнь алкоголь за километр обходить станет. Денька как раз в этот момент заканчивал давать самому себе сто двадцать восьмое торжественное обещание никогда больше так не делать. И вообще никогда не огорчать больше папу с мамой. Вот только легче от этих обещаний не становилось. Денька понимал, что на этот раз нужно какое-то более сильное средство. И догадывался какое – иначе не вздрогнул бы так ощутимо, услышав отцовскую угрозу. Деньку не пороли. Угрожать-то ремнем, конечно, угрожали – дело житейское, как без этого. Несколько раз в далеком детстве ему даже пару раз перепало по задней поверхности штанишек. Денька не помнил, насколько это ощущение было болезненным. Но, видимо, было, ибо страх – остался. Он вспыхивал в мальчишке сразу, независимо от разума, стоило только речи зайти о применении ремня – это был условный рефлекс. Но реально Денька понятия не имел о том, что это такое – порка. Родителям хватало сыновнего страха. Да и Деньке – тоже. Но когда папа высказал свою угрозу сейчас – Денька понял, что на этот раз пощады не будет. Очень уж случай особенный. Хуже всего было то, что Денька прекрасно осознавал всю глубину своего проступка и в глубине души всячески поддерживал это решение родителей. Он понимал, что заслужил порку. Да что там порку – он заслужил худшее! И, наверное, только порка может освободить его от этого тяжкого груза стыда за содеянное, груза вины перед мамой и папой, которые его так любят и которых он так подвел. Заплатил им за все их хорошее к себе отношение черной неблагодарностью, заставил их краснеть за себя. Совесть, словно внезапно вспыхнувший пожар на паруснике в открытом море, сжигала мальчика изнутри. И главное – с чего все началось? Все вроде нормально было, олимпиада эта… Кой черт вдруг вселился в Деньку и его товарищей? Мальчик сам был в горьком недоумении по этому поводу. Суровое, но справедливое наказание могло бы снять хотя бы часть этого груза. И все же, заслышав о порке, и о том, что ремень ждет его, как только он проснется, Денька впал в панику. Страх, знакомой удушливой волной взметнулся откуда-то снизу и накрыл мальчика с головой холодным липким покрывалом. Деньке очень неуютно стало тут, перед дверью, за которой его ждала расплата. Ему срочно захотелось лечь в своею теплую кровать и мирно уснуть, безмятежно посапывая в две ноздри. Может быть, папа с мамой к утру успокоятся и передумают? Денька уже забыл, что только что чуть ли не сам хотел быть наказанным. Впрочем, наказание наказанию рознь. Ну – поругают. Ну – не пустят гулять неделю. Нагрузят дополнительнымидомашними обязанностями. С каким трудолюбием и радостью он будет мыть посуду или пылесосить паласы! Но ремень?! Ремень не надо!!! Денька и без ремня уже все отлично понял. Он сам не хочет повторения этого кошмара. Что он, дурак, что ли? Он уже дал себе сто двадцать девять самых страшных клятв никогда больше… Рассуждая так или примерно так, Денька бросился в свою комнату. Но тут вдруг что-то холодное и змеистое ухватило его за ногу, мальчишка инстинктивно дернулся – пол и стена перевернулись, поменялись местами и Денька со всей дури налетел прямо на покрытую половиком стену. В ушах громко брякнуло, послышался оглушительный звон и грохот. Ошарашенный и немного оглушенный Денька слушал, как гаснет в воздухе квартиры длинная звенящая нота. Он только успел понять, что мир не переворачивался, а наоборот, это он, Денька, полетел кувырком, запнувшись обо что-то. Видимо, о телефонный провод… И звенел, судя по всему, тоже телефон, обломки которого валяются рядом. И, на самом деле, он не стоит, упершись во внезапно выросшую на пути стену, а лежит на полу. Но тут дверь в комнату отворилась и холл залило режущим глаза светом. В проеме появился черный силуэт отца. Сзади, за его могучими плечами, маячила тень матери. - З-здрасте… - только и смог произнести злосчастный пацан. * * * Я заметил, что даже сейчас Деньке не по себе, когда он вспоминает о тогдашних событиях. Парень поежился, окончательно засмущался, принялся теребить пальцем край папки… - Ладно, короче, ясно все с тобой… Сильно врезали? - Ага… - Ну, ничего. Это ж когда было! Что было, то прошло, быльем поросло. Главное – что на пользу пошло. Пошло ведь? - Ага… - Вот видишь. Так что, не кисни, девиантный ты наш…Эге! Получается, что ты у нас по кривой дорожке катился. Но своевременное вмешательство родителей помогло тебе исправится… И наш клуб тут наверняка сыграл положительную роль! Видишь, оказывается, мы не просто так по лесам бегаем – практически перевоспитали хулигана, пьяницу и дебошира! – я потрепал смущенно улыбающегося пацана по голове. - Сделали из тебя настоящего чемпиона. - Ага… Это наверное большой плюс, да? - Еще какой! Попробуют теперь к нам еще раз сунуться помещение отбирать – мы их живо на твоем примере на место задвинем…кстати, какое ты место-то на олимпиаде занял? - Первое, - гордо ответил парень, - А второе-третье Илюха с Андрюхой поделили. - Ладно, герой, тащи еще папки, давай дальше работать… * * * Поднятый с пола, как был – в трусах и майке – перепуганный и мгновенно замерзший Денька был введен в большую и светлую комнату, сопровождаемый причитаниями матери. - Ну, сам понимаешь, что делать или объяснить? – с нажимом произнес отец, многозначительно начиная вынимать ремень из брюк. - Папа, не надо, - прошептал Денька, не отводя взгляда от змеящейся кожаной ленты. Вот она показалась уже на треть, на половину, на три четверти… - Ах, «не надо»?! – кричит мать. - Посмотрите на него! Нет, Вы только на него посмотрите! Как всякую гадость пить, хулиганить во дворе, на директора школы ругаться, ковры в кабинете заблевать – это он первый! А тут – «не надо», видишь ли! Надо! И если мало еще будет – я еще тебе добавлю! Негодяй! Алкоголик! Попадешь в колонию – кто там за тебя будет полы мыть? - Я больше не буду! – делает Денька очередную попытку, голос его вдруг срывается до почти детского писка. - Пожалуйста, папа! Я больше не буду! Я исправлюсь! Я больше никогда не буду пить! Честно! Честное-пречестное!! Отец молча складывает полностью извлеченный ремень вдвое и выразительно смотрит на трусы сына. Денька перехватывает этот взгляд и судорожно хватается за резинку трусов. Они кажутся ему единственной защитой. Мать продолжает бушевать: - До чего ты докатился! А еще отличник, спортсмен! Как в твоем этом клубе посмотрят на твое поведение? Да тебя выгонят оттуда с треском! И правильно сделают! Нет, это же надо! И главное – ему даже не стыдно! Вы только посмотрите на него – ему ни капельки не стыдно! Стоит – и хоть бы хны! – голос мамы окончательно срывается на крик, - А ну, немедленно снимай трусы!! Или я сама их тебе сниму! Денька всхлипывает. Он все еще старается держаться, но понимает, что пощады на этот раз не будет. Да он и сам не знает, хочет ли он ее – уж очень сильно давит на мальчика чувство вины. Он медленно опускает руки, с зажатой в них резинкой трусов, вниз, к коленям. Слезы застилают глаза, щеки пунцовеют и горят от стыда. На непривычно открытых ягодицах ощущается легкий холодок. - На диван! – кратко командует отец. Денька подчиняется, медленно ковыляет к дивану. У самого края останавливается, оборачивается и жалобно глядит на родителей. Они непреклонны. Даже мама. Хотя она уже больше не кричит. Виноватый и обреченный вид сына пробуждает в ее душе другое чувство, не имеющее ничего общего с гневом и яростью. Денька, всхлипнув напоследок, забирается на диван с коленями и прикидывает как бы ему лечь. Понятно только одно – лечь надо попой вверх. - Животом на поручень, - руководит папа, раскачивая ремень. Он тоже заметно волнуется. В конце концов, он впервые решился серьезно, по-настоящему высечь сына. Родного. Единственного. Любимого. Которым привык гордиться и даже хвастаться перед другими – мол, молодец, умница, учится на «отлично», занимается спортом, послушный – отцова радость. А тут вот – на тебе. Подарочек. Ох-охонюшки. А Денька уже улегся поверх поручня. Его тело выгнулось вверх посередине и попка торчит, словно сама просит – «Выпори меня!». Слезы из глаз уже не остановить, и все, на что Деньку еще хватает – это не разреветься белугой еще до начала, как маленький. Отец подходит к сыну, нервно замершему в неудобной позе над поручнем и готовому для получения наказания. Трусы скомкались у колен мятой синей тряпочкой. Нижний край майки свисает прямо над попой, закрывая верх упругих розовых ягодиц и ложбинки между ними. Надо бы приподнять, но папа не решается сделать это, оставляя сыну эту ничтожную защиту. На этом послабления заканчиваются. Да, сына жалко, но то, что он сделал, вопиет о самом суровом наказании. Ибо если не пресечь порок сейчас – потом будет поздно. Зло будет уже не остановить – дурная компания, сигареты, алкоголь, не дай Бог – наркотики! И тогда ни о какой гордости за сына не будет и речи – не провалиться бы сквозь землю от стыда. Если сам Денька не в состоянии понять всю пагубность этих вещей – в силу возраста или же еще почему – он, как отец, любящий сына и желающий ему только добра, вколотит это понимание ремнем в задницу. А что делать?! Раз слов не понимает! И папа принимается «пресекать» и «вколачивать».
МистерМалой.: Первый удар ремня опустился на голую попу несильно, но с громким треском. Даже обрушенный Денькой только что с тумбочки телефон звенел, кажется, не так оглушительно, как щелчок кожаного ремешка о нежную кожу мальчика. Поперек сжавшихся беззащитных розовых половинок зажглась алая полоса. А потом на Деньку обрушилась боль. Именно так – не сразу, не после пистолетного выстрела-шлепка – а чуть погодя. Мальчугана пронзило болью насквозь, он завизжал и тут же начал реветь уже бесконтрольно, причитая от боли и умоляя отца простить и пожалеть его. Он попытался прикрыться от второго удара рукой, но ладонь такая маленькая, а попа такая большая… Отец впечатал второй удар пониже, там, куда рука не достала. Правда, Денька, конечно, тут же схватился за ужаленное место, но тем самым он только открыл отцу другое направление и новый удар с треском обрушился на несчастного рыдающего и стонущего парнишку. Боль была жгучая и какая-то растянутая, словно жвачка. После каждого удара на поврежденном месте оставалось словно бы эхо боли, затухающее долго и неохотно, не столько неприятное само по себе, сколько как отголосок только что произошедшей вспышки, когда ремень вонзался в мягкую мышечную ткань. А вспышки следовали одна за другой – и не то чтобы их нельзя было вовсе терпеть, но это почему-то не получалось и слезы и крики вырывались из Деньки сами по себе. Вот, мнится, следующий удар-то я точно вытерплю, сдюжу, не заору – но новый микровзрыв кажется еще сильнее предыдущих, застилает болью глаза, оглушает новым собственным криком. Денька, в общем-то, более-менее держится – лишь немного брыкает ногами после каждого удара, да машет руками, пытаясь защитить страдающую попу. Но почти сразу же унимается и смирно лежит до получения нового громкого шлепка. Только ревет безостановочно. Попа его уже красная, вспухшая, кожа на ягодицах истончилась, особенно в центре каждой из них, в самых оттопыренных местах. Здесь прилив крови к поверхности уже так заметен, что кажется, что вот-вот тонкая преграда порвется и кровь хлынет потоком. Для мамы это становится последней каплей. Уже после первых ударов, увидев настоящие, неподдельные страдания сына, она делает разворот на 180 градусов и начинает клясть сама себя, что, как ей кажется, пошла на поводу у мужа и согласилась на такое суровое наказание. Она не может представить себе, что только что сама желала сыну этого. Ей проще считать, что это Миша уговорил ее. Теперь она не просто раскаивается – она готова словно тигрица кинутся на защиту, сына, прикрыть его своим телом, спрятать, как наседка цыпленка. Но и злость на Деньку еще не покинула ее сердце – и эти два чувства борются, а пока попа мальчишки покрывается все новыми и новыми полосами… - Хватит! – наконец кричит она, бросаясь между мужем и рыдающим избитым Денькой, - разошелся! Забьешь же, изверг! Отец и сам думал уже заканчивать. Мальчишка в любом случае получил хорошую взбучку. Да и действительно стремно – ведь опыта-то никакого, можно и впрямь перестараться! Лучше уж не добить… Да и жалко пацана. Он же нормальный, умный парень! Он все прекрасно понял бы и так, без порки, нужно было просто поговорить с ним по душам, по-мужски… Запоздалая мысль наполняет сердце папы чувством вины и раскаяния перед сыном. Он уже не рад, что поддался гневу, своему и жены, и всыпал мальчишке. Опустив ремень он смотрит, как мать утешает уткнувшегося ей в грудь самозабвенно рыдающего Деньку. Отец раздраженно отбрасывает орудие наказания. Ему хочется сейчас выбросить ремень совсем, в мусор, в окно, с глаз долой. Когда Денька немного успокаивается, отец решается подойти к ребенку. В глазах сына он видит испуг. Мальчишка даже инстинктивно отшатывается, как только к нему приближается человек, только что столь жестоко его избивший. - Ну-ну, Дениска, ну ты же сам должен понять… Сам виноват… Напился… Хулиганил…Что я должен был делать, а? Отец смотрит виновато, его взгляд словно просит прощения у мальчика. Наплакавшись, наказанный Денька становится великодушен. Он знает, что на самом деле виноват он, но вина уже не лежит мертвым давящим грузом – перенесенные страдания её искупили. Все позади. Деньке легко, светло и радостно, хотя попа все еще немного гудит, напоминая о боли, но он, конечно, прощает отца. Родного, милого, доброго папочку, с которым ходили в походы и на футбол, утром встречали зарю на рыбалке и вместе мастерили из досок конуру для приблудного пса Тузика на даче. Как же не простить? Денька молча обнимает отца и сам в который уже раз просит прощения, на этот раз точно зная, что оно последует… А вот денькин отец еще долго будет вспоминать этот вечер. Даже когда сам Денька думать о нем забудет, станет взрослым и у него появятся свои дети. Парень так и не узнает, скольких порок он избежал благодаря тому, что, подчас уже в самый последний момент, отец, вспомнив эти мгновения стыда, боли и раскаяния, вдруг терял решимость и давал обратный ход. Не узнает, сколько ночей папа провел без сна, ворочаясь с боку на бок, убеждая себя в том, что ничего плохого не случилось, что все вышло как нельзя лучше, что тысячи мальчишек, а может – миллионы! – получают ремня и нормально, что и Деньке это пошло если не на пользу, то уж точно не во вред… И все-таки, все-таки… Как вспомнишь эту родную, тщедушную, беспомощную фигурку, опущенные плечи, несчастный, жалобный взгляд перепуганных глаз, устремленный прямо в душу… Он еще такой маленький, такой слабый… И острое чувство стыда, сознание совершенной ошибки, недоброго поступка по отношению к родному сыну гложут и гложут душу. И неважно, что Денька давным-давно все простил и забыл. Он ребенок. Он не мог не простить. Важно, как скоро ты сможешь простить себя сам.
полная версия страницы