Форум » Рассказы, написанные посетителями нашего форума и авторами интернет-ресурсов. » автор King21044 ОДУВАНЧИК И СНЕЖНАЯ БАБА » Ответить
автор King21044 ОДУВАНЧИК И СНЕЖНАЯ БАБА
Guran: Одуванчик и снежная баба автор King21044 15 декабря 2021 г. Приезд Дедушка сунул озябшие руки в карманы тулупа, прошелся по засыпанному снегом перрону. Поезд, как обычно, опаздывал. Мороз покусывал за лицо, дед поднял воротник и спрятал нос в потертой овчине. Постучал валенками, отряхивая с галош налипший снег, хотел закурить, да холодно было возиться со спичками. Издалека долетел, наконец, приглушенный гудок тепловоза. Рельсы зазвенели, и зеленый локомотив, разметая сугробы, с грохотом втащил на станцию пассажирский поезд. В поднявшейся снежной пелене, как в тумане, заметались немногочисленные пассажиры. Дедушка забегал по перрону, вглядываясь сквозь снежную кутерьму в открытые двери вагонов и лица снующих людей. Добежал до хвоста поезда, повернул обратно, чуть не налетел на закутанную в серую шаль тетку, тащившую на спине огромный золотой самовар, вернулся до головного вагона и раздосадовано похлопал себя по бокам. Ваньки не было. Опять. Поезд дернулся, грохнул своими железными позвонками, и, скрипя и подвывая, с натугой взял разгон прочь со станции. Дедушка с тоской смотрел на мельтешение пролетающих мимо вагонов. Снежинки на его мохнатых седых бровях таяли, выпадая блестящей росой. Поезд уехал, обдав на прощание снежной пылью. Суета со станции ушла. Дедушка грустно оглядел опустевший перрон, стянул ушанку, промокнул ею мокрое лицо, вздохнул. Надо было идти домой. Дед выудил из потрепанной пачки папироску, закурил, посмотрел зачем-то вслед ушедшему поезду. Красная вязанная шапка с зеленым помпоном мелькнула за похожим на сарай дощатым вокзалом. Синеглазый мальчишка с хитрющей рожицей крадучись подбирался к деду со спины. Тот курил, украдкой смахивая что-то с морщинистых щек. Когда до жертвы, закутанной в овечий тулуп, осталась пара шагов, мальчуган кинулся и обхватил тулуп за талию. Дедушка вздрогнул, бросил папироску и обернулся. — Соскучился, дед? — спросил мальчишка, проказливо улыбаясь от уха до уха. — Ах ты, плутень! — дед сгреб пацана похожими на грабли ручищами. — Прошмыгнул-таки, обормот, напугал дедушку! Вот я тебя сейчас! Дед тыкался колючими усами в румяную как пшеничный каравай Ванькину мордашку и приговаривал: «Приехал, негодник! Приехал, хулиган!», шапка с мальчишки слетела, и из-под неё выскочили густые желтые лохмы. Нацеловавшись, наконец, и наглядевшись на подросшего мальчугана, дедушка широким жестом указал на прислоненные к забору санки. Ванька хмыкнул, сгрузил на санки заплечный мешок и сверху уселся сам, обхватив себя за колени. Дедушка впрягся в широкую лямку и рванул было галопом, но быстро перешел сперва на рысь, а потом и вовсе потащил санки вялой иноходью. С прошлой зимы мальчишка здорово подрос и прибавил в весе, а может это дедушку стали покидать тягловые силы. — Что у тебя в мешке-то, чертенок? — запыхавшись спросил дед. — Гостинцы для тебя! — Ванька спрыгнул с санок и подбежал к деду. — Садись, дедушка, теперь я тебя покатаю! — Куда там! — усмехнулся дед. — Вот сейчас под горку пойдет, тогда вместе поедем. Мороз помаленьку отпускал. Выглянувшее солнце плавило ледяной хрусталь, и повсюду слышался звон капели. Ванька шел рядом, шаловливо на деда поглядывая, дождался, когда тот отвернулся, зачерпнул варежкой снега и скатал снежок. — Даже не думай! — дед притворно нахмурился, — Ванька! Поймаю, за шиворот запихну, ей-богу! Мальчишка прыснул и выбросил снежок. Санки легли на укатанную грузовиками колею, дедушка сел сзади, Ваньку с мешком гостинцев пристроил спереди, крепко обняв, и оттолкнулся. Полозья заскрипели. Под горку катились быстро, пришлось даже притормаживать. Ванька хохотал звонко, как бубенчик, и его пушистый зеленый помпон щекотал деду усы. Гостинцы Гора подарков на столе уже смотрелась внушительно, а Ванька все выкладывал содержимое своего рюкзака. Пирамиду жестяных банок со шпротами, килькой в томате и печенью трески венчала крошечная красная баночка, чудо-лекарство от всех болезней — вьетнамский бальзам. Желтая коробка с индийским чаем и отрывной календарь с букетом гвоздик на первой странице, шерстяные носки со старательно вывязанными курами — подарок от Ванькиной мамы, лампочки в картонных манжетах — всего и не перечислишь! — «Ро-до-пи» — прочитал по слогам дедушка название сигарет и ухмыльнулся, — импортные! Ванька добрался, наконец, до дна своего рюкзака и погрустнел. — Тут тебе еще папа подарок передает. — Мальчишка закусил губу. Он вздохнул и вынул на свет свернутый в тугую рулетку новенький кожаный ремень со звездой на золотой пряжке. — Ага, наконец-то! — обрадовался дедушка, — старый-то совсем износился! Он размотал ремень, пощелкал им, проверяя — гибкий ли, подкинул на ладони пряжку, одобрительно покачал головой: — Тяжеленький! Жестковат, конечно, но ничего — разработается! — дед подмигнул помрачневшему Ваньке, — Ты чего приуныл, касатик? — Ничего, — обиженно ответил Ванька, косясь на ремень, — тут, между прочим, и от меня подарок есть! Ванька протянул деду квадратную дощечку. На желтом дереве был выжжен тонким паяльником портрет дедушки. Тот глядел с дощечки, как живой: усы, которые вышли особенно хорошо, намекали на сходство дедушки с Чапаем, звезда на буденовке была раскрашена алым лаком для ногтей, а в широко распахнутых дедушкиных глазах читался ни то восторг, ни то ужас. — Вот это да! — присвистнул дед, — это я сейчас на стенку! Ванька просиял. Дедушка приглядел на стене место, крякнув, забрался ногами на диван, подвинул спящего кота и стал забивать гвоздь в потемневшее бревно. — Мама еще хотела тебе горячий шоколад прислать, но не достала. — Рассказывал Ванька. — Дед, а ты пробовал горячий шоколад? — Пробовал, как же. — Когда? — удивился Ванька. — Где? — Так в сорок пятом. — Рассеянно отвечал дедушка, аккуратно вешая дощечку. — В Берлине. — И какой он? — Да ерунда. — Махнул рукой дед. — Вот я тебя сейчас щами накормлю! Всю ночь в печке томились! Заметив, как Ванька скривился, дедушка растрепал ему желтые вихры: — С косточкой мозговой! Как ты любишь! *** Ванька лежал на печи, трескал сушеные яблоки из холщового мешка и читал потрепанный «Остров сокровищ». Из других мешков он таскал сушеную вишню и малину. Толстый полосатый кот пристроился у Ваньки под боком и мурчал громко, как дизельный двигатель. Дедушка затопил печь и теперь возился с готовкой. С ухваткой он управлялся ловко, словно заправский бильярдист с кием, горшки так и порхали по горнице. Дед то ставил их внутрь, приоткрывая огнедышащее жерло печки, то вынимал на шесток, подальше от жара. По дому растекался запах домашней еды. — Не жарко будет на печи спать? — с сомнением спросил дед, — может на кровати постелить? — Нет, нам и тут хорошо. — Ванька гладил кота по белому брюху. — На малину не наваливайся, от неё в жар бросит! Ванька ткнулся носом в расстеленное на печи лоскутное одеяло. Оно пахло сухой мятой, сосновыми шишками, сушеными грибами и ягодами, немножко дымом, чуть-чуть пылью и домашним теплом. — И ты здесь, тунеядец! — дед погладил кота, — слезайте-ка оба ужинать, да я тут всё перестелю. После еды всех троих сморило. Дедушка поспрашивал было про городское житье-бытье, все ли здоровы, про Ванькины успехи в школе, но Ванька отвечал вяло, особенно про школу, всё клевал носом. Кот первым отправился на боковую, за ним и Ванька полез на печку. Дедушка пошел на крыльцо покурить. Ванька сунул было нос в «Остров сокровищ», но от утренней дороги, дедовой еды и печного тепла его клонило в сон. Засыпая, он слышал как дед всё чмокал его в макушку и приговаривал: «Приехал, охламон. Приехал, оболтус». Ясное небо Дедушка проснулся рано и расчесывал перед зеркалом усы. Придав им строго горизонтальное положение, он пригладил седые волосы и сбрызнул себя одеколоном. — К бабе Мане пойду. — Объяснил дед, заметив, что Ванька на печи с любопытством глядит на его приготовления. — Творога возьму и сметанки, на ужин драников сделаю. А ты спи, бесенок, рано еще. Он еще маленько покрутился, глядя на свое отражение, поправил воротничок гимнастерки и, поскрипывая сапогами, вышел из горницы. Ванька лег на спину, потянулся. Задрав майку, почесал животик, стряхнул с себя мелкий сор от сухофруктов. Спать уже не хотелось. Поздний зимний рассвет разливался на улице розовым. Мальчишка вскочил и подбежал к окну. Между двойных рам дед напихал ваты, положил туда елочных игрушек и самые яркие открытки. Мороз тоже постарался: стекла по краям были подернуты ажурным ледяным узором. Хотелось поскорее на улицу, и Ванька не стал ждать дедушку. Одевшись и наскоро умывшись, он схватил со стола пару конфет и выскочил на крыльцо. Вчера зима распустилась до капели, а ночью опять подморозило. Намёрзший иней обернул черноту голых веток, и деревья стояли все белые, словно обсыпанные со всех сторон сахарной пудрой. Алое, как кровь, морозное солнце глядело низко, едва над самым горизонтом, чуть трогая снежную белизну багрянцем. Из печной трубы дым валил толстым ватным столбом прямо в сиреневое небо. В морозном воздухе кружились миллиарды крошечных блесток, словно с неба сыпалась невидимая мишура. Мороз ущипнул Ваньку за щечки, будто подгоняя. Мальчишка прыгнул с крыльца в нерасчищенный снег, сахарная корочка хрустнула, и Ванька провалился почти по пояс. Вороны на столбе заржали. — Ах ты, шалопай! — крикнул дедушка, размахивая на ходу полной авоськой. — Куда полез не емши! Да без шапки! Да без… Вот я тебя сейчас! Дед схватил Ваньку подмышки и выдернул из сугроба. Мальчишка смеялся, выворачивался из дедовых рук, а тот всё норовил треснуть пацана по заднице: — Никакого сладу с тобой нет. А ну марш домой! Завтракал Ванька шустро, будто на пожар спешил. Дед глядел на это неодобрительно: — Что за дела у тебя такие, оболтус? Пять минут ровно не усидеть? — Дела! — Ванька хитро улыбался, — дед, а снеговика будем лепить? — Ты и без меня управишься! Мне еще печь топить, да обед сготовить, да курятник надо почистить, — перечислял дед, — да стирку я затеял. — Я побегу! — Ванька выскочил из-за стола, но дед ловко поймал его за талию: — Сперва оденься, как следует! Если на речку пойдешь, не вздумай на лед выходить, слышишь? «Слышу» — ворчал Ванька, натягивая болоньевые штаны. *** Ванька взялся было лепить снеговика и даже скатал пару шаров, но снег был тяжелым, комья вышли такие увесистые, что нипочем было не поднять. Мальчишка обиженно пнул их носком валенка. Дедово предостережение про лед на речке назойливо свербило. Ванька на речку и не хотел, да стало любопытно, замерзла Кривая или нет, и он, шурша штанами, выскочил со двора. До речки добежал быстро. Снег хрустел под ногами, словно кто-то кусал на каждом шагу гигантское яблоко. Ванька глянул злобно на оплетенный ледяной паутиной ивняк. Снегу намело так много, что не ясно было, где берег, а где кромка. Искрящиеся сугробы уходили барханами почти до середины реки, где виднелось голубое. Ванька поколебался маленько и пошел, каждый раз осторожно ступая по скрипучему снегу — а ну как хрустнет. Под ногами было твердо. Снежные наносы кончились, гладкий, как стекло, лед синел. Ванька с удивлением обнаружил, что дошел почти до середины Кривой. Под прозрачным льдом, словно живая, билась черная вода. Вдруг в ней мелькнула радужным боком рыбина! Потом еще одна. И еще! Ванька встал на четвереньки, чтобы получше рассмотреть, тут лед под ним с шумом провалился, и Ванька оказался по пояс в пенящемся бурлящем потоке. Мальчишка хватался мокрыми варежками за ломаную кромку, силился выбраться из отрывшейся полыньи, но одежда намокла и тянула вниз непомерным грузом, руки скользили. Сопротивляться было всё трудней, вода затягивала его под лед. Наверняка пропал бы Ванька! Спасло только, что глубоко было на том берегу, а с этого дно утыкано было камнями, на один такой Ванька и оперся. На берег вылез еле-еле. Отдышался. Холодно не было, наоборот — под мокрой одеждой тело горело, будто только из парной! Сердце колотилось, как бешеное. Ванька побежал было домой, но к мокрым штанам на каждом шагу налипал снег, на полпути он весь уже был им облеплен, как снеговик. Ни то, что бежать, идти было тяжело. Ванька стряхивал снег, но он тут же налипал обратно. Мальчишка поминутно падал, снег прилипал и к куртке, и к варежкам. —Дед! Дедушка! — послышался с улицы Ванькин голос, красная шапка с зеленым помпоном мелькнула за окном. Дверь скрипнула, и Ванька весь в снегу, красный и в одном валенке ввалился в горницу. Дедушка обернулся и выронил из рук чугунок. Гром Дедушка бранился. Ругань он перемежал тяжелыми вздохами, кряхтением и причитаниями, что Ванька — дурачок, и послан ему в наказание за грехи. Ванькина одежда от носков до вязаной красной шапки с зеленым помпоном висела над печкой. Сам Ванька, раздетый до гола, растертый спиртом и закутанный в байковое одеяло, сидел и пил чай с малиной, опустив ноги в жестяной таз. Дедушка все время подливал в таз кипятку из чайника, трогал воду, говорил: «Мало, терпи» и опять бранился. Ванька сидел грустный, шмыгал носом и то и дело вынимал из таза красные ноги. Плакать ему дед запретил, хоть и очень хотелось. С дедушкиных слов выходило так: вовсе Ванька не мальчик никакой, а самый настоящий баран, и лучше бы тогда, одиннадцать лет назад, аист принес родителям не Ваньку, а стиральную машину. От машины пользы было бы больше, а Ванька всё равно сам угробится да деда под монастырь подведет. Плакать Ваньке пока не о чем, а вот дедушка, пожалуй, поплачет, что внук оказался тупым поленом. Выговорившись, дед нацедил себе сердечных капель, выпил и стал успокаиваться. Глядя, что Ванька совсем повесил нос, дедушка сжалился, сел рядом и притянул его к себе: — Зачем ты полез-то туда? — Да я не хотел! — оправдывался Ванька. — Ты сказал: «не ходи», а мне вдруг любопытно стало, что там такое, что нельзя ходить? — Любопытно! — передразнил дед. — А любопытной Варваре на базаре знаешь, что оторвали? — Задницу? — Угу, если бы задницу! — хмыкнул дед, — а если бы ты утоп? Что бы мы тогда делали? Как бы мы без тебя, жука окаянного, жили? — Как? — Да никак бы не жили! Мне бы тогда самому только утопиться! — Дед, — начал Ванька со слезой, — только папе не говори! — Чего это? — удивился дедушка. — Ремня даст? — Нет. Он меня больше к тебе не отпустит! — расплакался мальчишка. — Вот как? — удивился дедушка. — Угу. Папа говорит, что я тут расхлябываюсь в атмосфере вседозволенности! — процитировал Ванька. — Ишь ты! Много он понимает про атмосферы-то! — ворчал дедушка. — Да про вседозволенность! Сам-то бывало... — дед осекся. — Не скажешь папе? — хныкал Ванька. — Не скажу! — твердо ответил дед. Печь дедушка натопил так, что запотели окна. С Ваньки глаз не спускал: не чихнет ли, не закашляет ли, не поднялась ли температура, но Ванька был мальчишка крепкий, так легко не простужался. Носом шмыгал от того, что слезы были близко. Одежда высохла. Кое-как пообедали. Ванька молчал, гулять не рвался, совсем скис. Да и дедушка томился. Не давала покою мысль, что пацана едва не потерял, да по собственной глупости! Первым не выдержал Ванька: — Дед? — Ну? — Давай не ивняком только. — Жалостливо попросил мальчишка. — Ой, — дед скривился, словно от зубной боли, — чего это ты удумал? — А чего: ты накажешь, и я свободен! А так сидеть, ждать... Дед усмехнулся, ишь какой пацан правильный! Но тут же снова помрачнел: пороть мальчишку он не любил, тяжко это деду давалось. Но и глядеть на угрюмого Ваньку тоже было муторно: — Ну, давай на диван, что ли. *** Ванька улегся. Дедушка стянул с него штаны, подвернул на спине фланелевую рубашку, чтобы не сползала, когда мальчишка заерзает, поддернул повыше маечку. Ванька лежал смирно, опустив мордочку на скрещенные руки. Дедушка взялся было за новый ремень, да больно он был дубовый, таким и до черных синяков запороть можно. Дед отложил его до худших времен. Снял свой, старенький. Сложил вдвое. Хороший ремень, проверенный — им и Ванькиному папе доставалось, хоть и нечасто, в те времена, когда он про вседозволенность еще не рассуждал, и Ванька с ним знаком был. Дед примерился, замахнулся для первого удара не сильно. Круглая Ванькина попа глядела с дивана обиженно, будто и не ходила она вопреки запретам на речку, будто и не провалилась под лед, едва не сгубив любимого внука. Дед отставил жалость и хлестнул по непоседливой заднице. Та в ответ скуксилась. Ремень щелкал громко, как и полагается, но дедушка руку придерживал. Ванька первые удары терпел молча, а с пятого стал «уйкать» и заворочался. Дед досчитал до десяти — попа раскраснелась, словно осознала, наконец, до какой беды всех чуть не довела. Ванька повернулся, поглядел на деда растерянно, но тот лишь взял ремень поудобней, чтоб петля не так щелкала, и продолжил стегать дальше. «Уйканье» сменилось «айканьем», под ударами Ванька теперь не ерзал, а выгибался дугой. Полосы на попе темнели. На двадцатом звонком стежке мальчишка прикрыл зад руками. Дед притормозил. Ванька хотел было попу потереть, да, видно, болело крепко — только осторожно потрогал. Дед сигнал принял. — Сколько еще? — всхлипнул Ванька. — Десяточек бы надо, — с сомнением ответил дедушка, но перехватив испуганный Ванькин взгляд, передумал, — ограничимся пятью. Ванька кивнул, устроился поудобней, но не отвернулся — так и следил, как дед, слабо замахиваясь, прикладывал к пунцовой попе ремень. Заревел мальчишка как по команде, ровно с двадцать пятым ударом. Дедушка присел рядом, долго гладил тяжелой ладонью по спине, рассказывал, как Ваньку любит, да как за него, за охламона, боится, да что никакого другого мальчика ему даром не надо, а лучше Ваньки никого на свете нет. — А стиральная машина разве не лучше? — удивился Ванька и перестал реветь. — Ах ты, дурачок! Нешто поверил? — дед все гладил мальчишку по желтым вихрам да по узкой спинке, и под грубоватой дедовой лаской Ванька совсем успокоился. *** На ужин дед нажарил драников, обильно полил их желтой деревенской сметаной. Ванька сидел на заботливо подложенной на стул подушке, трескал после дневных приключений с волчьим аппетитом. Дедушка поглядывал на мальчишку опасливо: не больно ли сидеть, не посмотрит ли в ответ с обидой. Но тот словно выдохнул: ел за обе щеки, на деда глядел шаловливо. После ужина Ванька полез на печку, поморщился, дед засуетился было, но мальчишка как ни в чем не бывало устроился с книжкой. — Может полотенце мокренькое приложить? — спросил дедушка. Ванька в ответ потряс лохматой головой, потер осторожно попу: — Дед, а снеговика завтра будем лепить? Мне без тебя не справиться! Дедушка в ответ сгреб сорванца за худые плечики и поцеловал в макушку. Снежная баба Дед опять проснулся раньше, да Ваньку не торопился будить. Растопил буржуйку, поставил чайник, засуетился по кухне: из погреба достал творог со сметаной — к завтраку, из шкафа клубничного варенья — Ваньке. Котяра путался под ногами, пока дед сметаной не поделился. Дедушка заварил чаю с мятой, повздыхал. Выходило скверно: только Ванька приехал, а дед тут же за ремень взялся. И досталось мальчугану крепко — очень уж дед за него испугался. Единственный внук, любимый. Дед, как жену схоронил, сам сына растил, уж как умел: в любви да строгости, напирая на первое. Сын вырос, уехал. Звал, конечно, к себе, но разве родной дом бросишь? Вот и осталась одна отрада — Ванька. Дедушка Ваньку любил безумно. Мальчишка рос хулиганистым, но добрым и честным и деда любил в ответ. Дед и за Ваньку боялся, что по глупости в беду попадет, и сломать мальчишку опасался излишней строгостью. Сам знал, каково это, когда обида изнутри жжет. Собрав на стол, дедушка заглянул к Ваньке. Забрался на лежанку, полюбовался на спящего мальчугана: тот спал на животе, обняв «Остров сокровищ», майка задралась, обнажив узкую спину. Одеяло мальчишка ночью скинул — и без него на печи было тепло. Дед ласково погладил Ваньку по лохматой голове, тот забормотал спросонья, поглядел на деда, улыбнулся. — Как спалось, охламон? — спросил дедушка. — Жарко. — Потянулся Ванька. — Везде или только заднице? — кивнул дед. Ванька ухмыльнулся, спустил трусики, изогнулся поглядеть: попа светилась красным равномерно, без полос и синяков. Дедушка позвал: — Ничего, посияет да пройдет! Слезай завтракать. Я подушку подложил. Ванька на стуле поерзал: зад ныл ощутимо, но от этой саднящей боли становилось даже как-то спокойней: дедушка больше не сердился, глядел на Ваньку ласково, участливо, вздыхал да варенья подкладывал. Ванька хотел было на показ обидеться: пускай дедушка пострадает, совестью помучается, авось и выгода какая выйдет, да передумал. Страшно было вспоминать, как холодная вода под лед тащила, да как после этого дед его по избе на руках носил, не знал, что делать. Очень тогда Ванька испугался и за себя, и за деда. Так что задница побаливала, вроде как, по справедливости. — А папа тебя ремнем наказывает? — дед прищурился и подул на чай. — Не-а. — Ванька потряс головой. — Один раз только хотел, за двойки. Я тогда разом много принес... Уж так папа сердился и ремень снял! Я все ждал, ждал, когда он лупить начнет, а он ремень бросил и убежал. А потом три дня со мной не разговаривал! — Вона как! — удивлялся дедушка, — строгий папа у тебя? — Да нет! — Ванька хитро улыбнулся, — не строгий! Нервный только. — Дед, — спохватился мальчишка, — ты папе не скажешь? Про речку... — Могила! — серьезно ответил дедушка. — Ну-ка творог доедай! Нам еще снеговика лепить, а у тебя сил не хватит! *** Снеговика лепили вместе. Ванька катал снежные шары, а дедушка, кряхтя, ставил их друг на друга. Снеговик вышел толстым, о четырех шарах. Мальчишка так увлекся, что шаров накатал с запасом: пришлось дедушке лепить фигуру дородную, шары пристраивать то там, то сям. В итоге телом снеговик вышел удивительно похож на бабу Маню. Дедушка усмехнулся украдкой, пригладил усы и предложил переименовать снеговика в снежную бабу. На том и порешили: прическу сделали кокетливую — из соломы, глаза подвели углем, нос вылепили аккуратный, а губки бантиком Ванька сделал из розовых лоскутков. Мальчишка, пока комья снежные катал, пару раз на задницу упал, поморщился демонстративно, дедушка каждый раз охал, подбегал Ваньку приласкать, а тот делал лукавую рожицу. По морозному сиреневому небу бежали розовые облака, пар от дыхания на лету превращался в снег. Нагулялись к обеду так, что раскраснелись оба как снегири. Ванька до того развеселился, что дедушка пацаненка насилу в дом загнал. Пообедали с прогулки плотно. Мальчишка ел за троих, дедушка только умилялся. Напившись чаю с баранками, Ванька полез с котом и книжкой на печку. Дедушка, как со стола прибрал, тоже пошел было кимарнуть, да заглянул к Ваньке: тот «Остров сокровищ» на первой странице открыл. — Ты же два дня её уже читаешь? — удивился дедушка. — Что ты, дед, я её уже раз в пятый перечитываю! — засмеялся Ванька. — И не скучно? — Наоборот: все уже родные! Будто к друзьям в гости заходишь! Дедушка посидел рядом, погладил мальчугана по кучерявой голове, приласкал кота и пошел топить печку: надо Ваньке на утро топленого молока сделать. Зимнее небо стемнело рано, на синей подложке звезды сверкали ярко, как бриллианты. Желтые окна светились, словно глаза огромного кота. Вдруг звезды спрятались, и снег посыпал густо, крупными пушистыми хлопьями. Ванька читал в пятый раз «Остров сокровищ», дедушка подкидывал в огонь березовые поленья и поглядывал с любовью на желтую, как одуванчик, Ванькину макушку. https://ficbook.net/readfic/11512660
Ответов - 0
полная версия страницы