Форум » Рассказы, написанные посетителями нашего форума и авторами интернет-ресурсов. » Автор King21044. «Агдам», штопор и батин ремень » Ответить
Автор King21044. «Агдам», штопор и батин ремень
Guran: «Агдам», штопор и батин ремень Автор King21044 Часть 1 Пробка в горлышке сидела туго и все никак не вынималась. Деревянная ручка штопора уже болталась опасно — дерни посильнее и оторвется: не хватало еще штопор сломать, тогда отец точно спросит. Петька сдался и позволил Степке вырвать бутылку из рук. Тот начал стучать ладонью по донышку, но толку в этом было мало. Тогда он уперся в бутылочные плечики босыми ногами, вцепился в штопор, потянул, что есть силы, и пробка со звонким хлопком, наконец, выскочила. Из горлышка пахнуло взрослым праздником, — кисло, пряно, резко, — совсем как от тети Люси, продавщицы из сельпо. Аромат этот кружил голову и немного пугал. Посуды с собой не было, пить собирались из горла. Мальчишки устроились под раскидистой кроной старого дуба в заброшенном саду. Солнце, сквозь шумящую листву, брызгало на них пятнистым, колеблющимся светом. Здесь, в прохладной тени, бутылку предполагалось распить, опьянеть, протрезветь и, если надо, отдохнуть. Учтено было всё: место глухое, никто сюда не сунется — эксперименту не помешает, день выдался погожий — погода тоже планов не нарушит. Время шло к полудню, с обеда ребята отпросились, домой собирались вернуться только к вечеру, а к тому времени хмель уже должен был выветриться — такой был расчет. Приступили. Первый глоток сделал Степка. По его лицу прошла судорога, проглотил он тоже как-то неуверенно, но, заметив насмешливый Петькин взгляд, тут же собрался: — Ха! Компот! — мальчишка презрительно скривился, — говорил тебе, коньяк надо было брать! — Коньяк дорогой. На это еле хватило. — Петька выдернул бутылку из Степкиных рук и приложился. Жидкость обожгла горло, и он поморщился. Проглоченная кислятина сразу попросилась назад, но Петька усилием воли выход запер. Опьянели мальчишки быстро. Крепленое вино сделало свое дело: после четвертого глотка обоим вдруг расхотелось валяться под дубом. Весёлый хмель поднимал их на ноги, тянул куда-то идти, звал в приключения. Приятели наперебой рассказывали друг другу, куда стоит пойти и чем заняться, не переставая отпивать из бутылки. Морщились уже не таясь — пьяное вино с каждым глотком все явственнее отдавало компостной кучей. Разливавшееся внутри тепло придавало каких-то богатырских сил — казалось паровоз можно было с места сдвинуть, а замыслы наполняло сказочной геройской романтикой: не просто идти купаться на речку, а непременно её переплыть в самом опасном месте; не просто залезть к Сидоровым в сад, а, оттолкнув дядю Гену, наподдавать зубастому Полкану и забрать всю поспевшую клубнику. Блестящие, как пьяные мальчишечьи глаза, идеи сменяли одна другую. Выяснилось, однако, что река в быстрине уже ни раз переплывалась, и дело это плевое, и Полкана за язык уже дергали, и вообще — не было такого опасного дела, которого порознь они бы уже не делали. Вранье спьяну расцвело необычайно. Одна только идея не высказывалась — пойти за патронами в сторожку дяди Коли. Крепко тогда досталось обоим: Петька после ремня неделю ровно сидеть не мог, да и Степку дядя Яша выдрал с перепугу знатно. Больно было о том бесславном походе вспоминать, и даже бесстрашная пьяная удаль обходила эту затею стороной. Решили в итоге, что пойдут воровать кукурузу с колхозного поля. То, что туда в один конец пять километров, да по жаре, и что кукуруза в июле еще и початков не дала, никого не смущало. Очень вдруг захотелось обоим кукурузы! В хмельных грезах предстала она не зеленой и сырой, а сразу запеченной в чугунке, присыпанная крупной солью и с тающим на желтом боку кусочком сливочного масла. Двинулись было в путь, но тут «Агдам» подставил мальчишкам подножку: выяснилось, что не то что идти, а и просто ровно стоять не очень-то выходит. Опьянение забирало круто. В бутылке плескалось еще прилично — больше половины, а пить уже не хотелось. Петька оперся для устойчивости о ствол дуба, с сомнением поглядел на бутылку. — Что, нюня, сдулся? Развезло девчонку? — Степка сидел прислонясь к дереву. На смуглой его мордахе опьянение выдавали только черные глаза — они все норовили посмотреть друг на дружку. — Чего?! — Петька вспыхнул. — Меня развео... развезло? Он отважно приложился к горлышку и сделал глотков шесть. Степка тут же вскочил, и вырвав у приятеля бутылку, отпил не меньше. Явив силу духа и показав друг другу крепость характера, пацаны собрались в путь. — А куда мы идем? — уточнил Петька заплетающимся языком. — Туда! — Степка махнул рукой во все стороны сразу. — Ну пошли! Идти было трудно, но весело. Тропинка петляла по заросшему саду, и в узких местах приятели держались друг за друга. То один, то другой то и дело спотыкались, и, если бы не взаимовыручка, ползли бы на четвереньках. Деревню решили обойти вокруг — по старой дороге, чтоб ни на кого не нарваться, но пошли почему-то в другую сторону. Степка на ходу что-то напевал и приплясывал, Петька свистел, пытаясь угадать мотив, но выходило плохо, впрочем, весело было и так. Вино решили допить — два рубля деньги не маленькие. Степка сделал большой глоток, подавился, и рубиновые струи потекли с подбородка вниз: запачкал бы он рубаху, но она была расстегнута на нем до пупа, и вином залило только тощие ребра да впалый живот. Тут уж заржали оба. Отчего-то все вдруг казалось смешным: и выглянувшая на мальчишечье пение тетя Вера, неодобрительно качающая головой, и заливающиеся лаем дворовые собаки. Петьке смешно было от Степкиной неловкости, а Степке стала смешной Петькина раскрасневшаяся мордаха с красными щеками. Захохотали оба и над выбежавшими на дорогу испуганными курами, но тут кто-то крепко схватил Петьку за шиворот. Тот дернулся, хотел было с пьяной развязностью обидчика послать, куда подальше, но отец ловко выхватил у него бутылку из рук. Веселье резко кончилось. Степка, узнав дядю Ваню, побледнел и кинулся наутек. Бежал он нелепо: кренился, как груженная баржа, ноги заплетались, пару раз он упал, но тут же вскакивал и бежал дальше зигзагом. — Стёп! — позвал со смехом Петькин отец, — домой-то дойдешь? Тот обернулся, блеснул черными глазищами, махнул рукой и припустил в сторону пшеничного поля. — Ну, пошли, сынок. — Батя потащил вяло упирающегося Петьку во двор. — Потолкуем! Часть 2 11 января 2022 г., 16:45 Настройки текста У ворот Петька рванулся так, что затрещала рубашка, но батя держал крепко. Он втащил пьяного сына во двор и презрительно рассмотрел изъятую бутылку: — Ну, конечно. Гаже ничего не нашли. Петька вдруг обиделся за свой выбор вина. Он вообще чувствовал себя оскорбленным! Мало того, что только начавшееся веселье так бесславно прервалось, так еще и за шиворот... его — взрослого человека! Уязвленная гордость подсказывала, что отца нужно пнуть — он даже попытался, но ноги слушались плохо. Тогда он открыл рот, чтобы высказать все, что наболело, но вдруг слова в горле застряли. Петька побледнел. Батя сказал: «Понятно», повернул сына боком, и тут азербайджанский нектар рванулся, наконец, наружу. Струя крепленого вина била из Петьки мощно, как из брандспойта. Куры со двора в ужасе разбежались. Мальчишка согнулся пополам, закашлялся. Батя одной рукой придерживал его за шиворот, а второй осторожно страховал поперек живота: — Ничего, сынок. Ничего. Давай-ка еще разок! Петька замотал головой, но тут же зарычал, как лев — организм с батей согласился и выдал вторую порцию. — Отдохни, дорогой. — Отец усадил Петьку на завалинку. Вкус во рту был отвратительный — будто ржавых гвоздей насосался. Вся радость и легкость опьянения разом улетучилась. Петьке было плохо: голова кружилась, в глазах двоилось, тело не слушалось — он хотел было встать, но огромная неведомая тяжесть придавила его к завалинке. — Назад больше не просится? — батя, посмеиваясь, протянул Петьке кружку воды. Мальчишка взял кружку трясущимися руками, осушил залпом, глянул на отца. Тот улыбался. Петьку батино веселье зацепило. В нем вообще вдруг всколыхнулись старые обиды: горькие мысли всплыли в мутном сознании, пьяно толкались. Он посмотрел на батю прищурившись: — Ты... ты знаешь, что... — Не надо, Петь. Потом поговорим. Сначала спать. — Отец взял его под руки, помог встать и повел домой. *** Продрых Петька долго — до следующего утра. Сны ему снились странные: всё он то проваливался куда-то и падал, падал, то кружило его и вертело, как на каруселях. Спал долго, а проснулся хмурый. Он умылся, выпил с жадностью целое море воды. Перед отцом было ужасно стыдно: и за вино, и за вчерашний кураж, и за то, что чуть не наговорил ему лишнего. Или наговорил? Вспоминалось всё как-то нечетко. Отец, впрочем, не томил: — Ну, что, сынок, сейчас потолкуем или после завтрака? — Может простишь? — Петька в глаза бате не смотрел, подошел и ткнулся лбом ему в грудь. — Прощу, конечно. — Батя похлопал его по плечу, чуть отстранил и стал снимать ремень. — Нешто я тебя не прощал когда-то? — А без ремня не простишь? — уточнил Петька. — Через годик-другой и без ремня простил бы, — вздохнул отец, — а теперь не могу. Рановато. Петька кивнул, расстегнул штаны, поплелся к дивану, улегся. Отец оглядел голую задницу: синяки с прошлого раза давно сошли. Вот ведь пропасть — тяжко было тогда, после прошлого-то раза! Долго он тогда душу себе грыз. Петька вроде бы и отнесся с пониманием, сильно не сердился, да самому-то тоже было муторно: сына любимого ремнем драть — работка поганая! Ремень батя перехватил повыше, чтоб петля покороче стала, стегнул — хлопнуло звонко, Петькин зад в ответ дернулся, полоса порозовела. Петька под первыми ударами мычал, терпел смирно. После третьего начал ерзать: — Ууй! Батя лупил молча, следил, чтоб аккуратно да не сильно. Жалел парня, и так, небось, совесть мучает. — Ой! — Ремень-то широкий, а задница узкая, с пятого удара вторым слоем пошло. Петька под ударами шипел, как гусь. После десятого удара зад Петькин уже засиял ровным светом, как небо на заре. Отец решил, что хватит. Лучше недобор, чем перебор, да и повод-то ерундовый: подумаешь, любопытно стало пацанам. Мальчишка поглядел с дивана удивленно: — Всё что ли? Батя не удержался и в ответ приложил еще разок крепенько — как тропинка поперек холмов нарисовалась. — Ааай! — Петька взвизгнул. — Хватит или еще? — усмехнулся батя. — Хватит! — Ну, пошли завтракать, тогда. *** Ели молча. После завтрака Петька пошел посидеть на завалинке. Задница побаливала — давал о себе знать тот самый одиннадцатый удар, на который батя его развел по-глупому. «Обидеться, что ли?» — раздумывал Петька. Обидеться — это можно. Батю обидой хорошо пронимало, если на пару дней надуться и не разговаривать, так здорово нервничать начинал, сам не свой ходил, приглядывался да подластивался: то кусок повкусней положит, то школу предложит прогулять, то на рыбалку позовет, то деньжат подкинет. А уж если на недельку обидеться, то, глядишь, и посерьезней что-нибудь выгорит: велосипед, например. Впрочем, Петька этим не увлекался, если и обижался — только по делу. А сейчас обижаться было вроде бы и не на что, по справедливости получил. Батю Петька любил, хоть ремнем от него и доставалось. Да и стыдно было сегодня, неловко как-то, за пьяное свое поведение. С отцом, правда, уже рассчитались, а все равно не по себе. Так что он решил не обижаться. Отец сел рядом, приобнял Петьку за плечи: — Голова болит? — Нет. — А задница? Петька в ответ чуть дернул плечами. — Уж десяточек-то заслужил, как не крути, — отец обнял его покрепче. — Сердишься? Петька потряс головой: — Бать? — начал он осторожно. — Я тебе вчера ничего не наговорил? — А было что сказать? — отец посмотрел внимательно. — Да нет. Так... — Не наговорил. — Отец посмеялся. — Ты, Петька, не торопись взрослеть. Успеешь еще. — Угу! — Это я на счет вина! — Уточнил батя. — Штопор-то посеяли? Петька пожал плечами. — Хорошая была вещь. — Кивнул отец. — Придется теперь в трезвенники записываться. И тебе, брат, заодно! — Дядя Яша Степку тоже, наверное, выдрал... — Буркнул Петька. — Хорошо бы! Не одному же тебе страдать! — Усмехнулся батя. И добавил, — Вот вы, мальчишки, дурачье смешное. — Можно я к нему схожу? — Сходи. К обеду только не опаздывай! Часть 3 Семья у Серебровых была огромная. В одном доме жили Степка, его родители — дядя Яша и тетя Марина, целый выводок Степкиных младших братьев и сестер, какие-то его тетки и дядьки, племянники, бабушка Маша и дед Роман. Формально главой семьи был дядя Яша, но, на самом деле, заправляли всем женщины — черноволосые, горластые, сильные. Говорили они вроде бы по-русски, но Петька их понимал не всегда. Впрочем, они его ни о чем и не спрашивали, а только тискали и дразнили — очень им нравилось, что Петька светленький. Как вся эта семья помещалась в доме, было совершенно непонятно. Собственно, они и не помещались: народ и днем, и поздним вечером, и ранним утром толпился вокруг дома, на улице. Шум от них стоял страшный, но то и дело гомон переходил в песни, песни в плачь и ругань, а потом снова в песни. Забора вокруг участка Серебровых как такового не было: вбиты были где попало колья, а на кольях лежала жердь, богато увитая сорным плющом. Красть у них было нечего, да никто к ним и не полез бы: народ их побаивался. Дружили с ними Петька с батей да еще парочка отважных, остальные обходили стороной. Шум и гам Петька заслышал еще на подходе. В этот раз звучала не песня: кричали и ругались. Чем ближе подходил Петька к Степкиному дому, тем яснее звучали голоса: ругался дядя Яша, а кричал Степка. Петька припустил. Сквозь заросли плюща он увидел, как дядя Яша, придерживая Степку то ли за шиворот, то ли за черные вихры, и нагибая вниз, так чтобы задница отклячилась, стегает по заголенному заду ремнем. Видимо, дядя Яша хотел зажать Степкину голову между колен, да только Степка явно был против: он вырывался, брыкался и убежал бы, но мешали болтавшиеся у самых щиколоток штаны, в которых он путался, да и дядя Яша, видно, держал его загривок крепко. Задницей Степка вертел резво, но батин ремень все-таки её настигал, раскрашивая красными полосами. Петька кинулся было другу на выручку, но запутался в крепком, как веревка, стебле плюща. Степка орал, как резаный, а дядя Яша его перекрикивал. В потоке его слов Петька разобрал только «пеше», «лайдак» да без конца повторяющееся «я тебе покажу». Дяди Яшин ремень хлестал Степкину задницу не поперек, а вдоль, конец ремня попадал по бедрам, Степка взвизгивал, Петька, проклиная тугие лианы, рвался на помощь. Первыми на Степкины вопли подоспели женщины. Они выбежали из-за дома шумной толпой. Тетя Марина неслась к мужу с мокрой простыней на плече, — видимо, она стирала или развешивала белье, — Петька уже решил было, что она ударит простыней Степку, но та швырнула мокрую тряпку в дядю Яшу. Простыня накрыла его с головой, Степка вырвался и натянул штаны, отбежав на безопасное расстояние. Теперь кричали все: Степка ругался на отца, тетя Марина и на дядю Яшу, и на Степку, остальные орали друг на друга. Из дома выскочили дети, они хватали женщин за юбки и тоже кричали. Гвалт поднялся невообразимый. Петька сдернул, наконец, стебель плюща с ноги и подбежал к Степке. Тот ругал отца бандитом и размазывал по лицу слезы. Тетя Марина отлупила мокрым бельем дядю Яшу, потом с тем же напором метнула простыню в Степку: — А ты, поршивец, где ночевал? Где, я тебя спрашиваю! Снова посыпался град непонятных слов, из который чаще других звучало слово «лайдак». Петька решил, что дело принимает опасный оборот и потянул орущего что-то в ответ Степку вон со двора. *** Идти решили к речке. Степка всю дорогу всхлипывал и бранился — все никак ему было не успокоиться — то и дело он оборачивался, кричал в сторону дома оскорбления и даже грозил кулаком. Валявшиеся на дороге мелкие камушки он пинал носками грязных кед и тут же шипя хватался за задницу. — Ты что дома не ночевал? — прервал Петька поток угроз и ругательств. — Нет, конечно. Я у вас на чердаке ночевал. Ты что не знал? Петька в ответ так удивился, что Степка хмыкнул: — Ну, я побежал в поле, хотел там поваляться, уснул. — Рассказывал Степка. — Потом меня твой батя разбудил. Я деранул было, но он меня за ногу поймал. Пошли, говорит, у нас выспишься, а то дома прибьют. Степка остановился, потянул на заду штаны, чтобы тела не касались, передохнул, продолжил: — Ну, я у вас и заночевал. Утром он меня накормил, и я пошел домой. А ты дрых еще. Я дома в саду отсиделся, думал батя и не заметил, что меня не было. А он з-заметил... Да про то, что напились вчера от тети Веры узнал. З-зараза... Дорога пошла под горку, пацаны свернули на едва приметную тропинку, прошлись по ней вдоль реки до заросшего высокой травой места. Степка скинул кеды, рубашку, штаны с трусами, оглядел себя со спины: на заднице и бедрах краснели следы от ремня — словно мазки широкой кистью. В двух местах они переходили на спину, там где дядя Яша попал по пояснице. — Вот зараза! Ссс... здорово отлупил! — Степка потрогал пунцовые полосы. — Тебе-то досталось или пронесло? — Пронесло, как же! — Петька тоже разделся: его зад светился ярче, а поперек шла ровная, как по линеечке, бордовая полоса. — Ха, будто печать поставил! — прокомментировал Степка. Насмотревшись на свои зады, мальчишки полезли в реку. Место было подходящее: спуск пологий, песок мягкий — отсиживаться здесь уже доводилось. — А как ты теперь с отцом помиришься? — спросил Петька, опуская задницу в прохладную воду. — Да он вообще-то отходчивый, — задумчиво протянул Степка, жуя травинку, — это я сегодня под горячую руку попал. А тебя твой простил? — Простил. После ремня. Слушай, Степка, — солнце рябило на воде, и Петька щурился, — а что такое «лайдак»? Степка в ответ выплюнул травинку и заржал. *** — Ты уверен, что он тебе не добавит? — сомневался Петька. — Уверен. Пошли уже! — Степка взял приятеля за рукав. В кухне у Серебровых пахло жареными семечками. Тетя Марина мешала их половником на широкой сковороде и тут же лузгала. — Мам, где жареные? — Степка хотел взять со сковороды, но мама шлепнула его по руке и показала на полную миску. Степка отсыпал себе и Петьке полные карманы. — В другой раз сама с тебя шкуру спущу, понял? — тетя Марина замахнулась на Степку половником и тот со смехом выскочил на улицу, потянув за собой Петьку. На дворе среди толпы родственников ходил дядя Яша. Завидев сына, он широко развел в стороны руки, словно футбольный вратарь, и пошел на него. Степка сказал что-то грозное, хотел было убежать, но дядя Яша поймал его раньше. Мальчишка рвался, а отец прижимал его к себе, трепал по кучерявой голове, смеялся, а потом поцеловал в макушку. Степка вырвался, наконец, зыркнул обиженно и свистнул Петьку. — В следующий раз сделаем так, — начал Степка, когда они оказались за воротами, — вино возьмем не крепленое, будем закусывать, хорошо бы еще папирос... — Ну, нет! Тебе что мало показалось? — возмутился Петька, — да и штопора у нас больше нет! — Все у нас есть! — Степка вынул из кармана штопор. — Продумаем все заранее. Комар носа не подточит! Или ты трусишь? https://ficbook.net/readfic/11619583?fragment=part_content
Ответов - 1
Sakh: Мало, мало отцы прописали ...
полная версия страницы