Форум » Рассказы, написанные посетителями нашего форума и авторами интернет-ресурсов. » Автор King21044. Хорошая жизнь » Ответить
Автор King21044. Хорошая жизнь
Guran: Хорошая жизнь Автор King21044 *** Осколок под лопаткой шевельнулся, уколол резкой болью, выдернул дедушку из сна. Тот сел на постели, поморгал глазами, приглядываясь к темноте. Плечо ныло. Уличный фонарь освещал желтым светом край стены, старые ходики показывали четверть третьего. Все равно боль спать не даст, надо было вставать. Дед опустил ноги с кровати, покряхтел, нащупал тапки, поднялся. С лежака на печи доносилось Ванькино сопение. Дед подошел, погладил кудлатую желтую голову, мальчишка забормотал во сне что-то невнятное и притих. Дедушка поправил на нем одеяло, на печи было тепло, но к утру в избе станет зябко — на улице мороз. Приоткрыл заслонку, заглянул в топку — угли светились ярко, подкидывать рано. Дед пошел на кухню. Ложка позвякала о стакан, порошок растворился. Дед выпил лекарство, накинул тулуп, сунул ноги в валенки, пошел на крыльцо покурить — все одно ждать, пока подействует. На улице было тихо. Мир спал. Мороз полез за шиворот, но дед был ему рад — плечо разошлось не на шутку, а холод унимал ноющую боль. Огонек вокруг спички жался, будто озябший птенчик, еле удалось прикурить. Дедушка затянулся, и фронтовой сувенир тут же резко напомнил о себе — если порошок не поможет, завтра будет плохой день. Дед подумал, что жизнь, как говорят, и правда, вышла полосатая: черная полоса, белая полоса. Много было черных полос. Когда кончилась та, первая? В пятнадцать? *** Всю дойку обычно смирная Зорька ступала ногами. Ваня отставил ведро, обтер ей вымя, и тут Зорька решила пройтись — поддала по ведру грязным копытом и все, что удалось надоить, разлилось по хлеву. Отец, как всегда, молча взялся за вожжи, а Ваня, к обоюдному удивлению, за кухонный нож — тяжелый, с широким лезвием. Драться с отцом было глупо, совладать с ним было нельзя, — Ваня щуплый, вечно голодный, в пятнадцать смотрелся ребенком, а отец даже в голодные годы рос в ширь, словно питался чужим страхом и болью. Но драться Ваня и не думал, в нем словно что-то сломалось, и он понял, что отца просто убьет. Видимо, было это в Ванином взгляде. Отец справился бы с ним легко, одной рукой, но он не полез: бросил вожжи, плюнул и ушел. Не было его три дня. На четвертый он вернулся и, не глядя на сына, вынес из дома всё: нехитрую мебель, домашнюю утварь, оставшиеся продукты. Увел Зорьку. Достал из тайника деньги, там было немного. Забрал даже Ванину одежду, его книги и учебники, оставил только старую мамину фотокарточку. Мальчик остался в пустом доме один, без еды, без денег и без отца. Ваня тогда растерялся. С отцом было плохо, и без него стало еще хуже. Неделю он не топил печь, хотя на дворе быль март, а по ночам подмораживало. Он ходил по пустому дому и не знал, что делать. Приходили Серебровы, приносили, что было: кусок хлеба, кусок сахара, старые газеты. Старались его растормошить. Яшка тянул на улицу. Заходил школьный учитель, долго и непонятно говорил про долг перед родителями, перед родиной и пред обществом; потом поймал удивленный Ванин взгляд, замолчал и тихо ушел. Наверное, отец думал, что Ваня пойдет его искать, станет молить о прощении, сам ляжет под плеть. Но этого не случилось. С чем-то помогли соседи, с чем-то справился сам. Ваня всё боялся, что однажды отец вернется или придёт и отнимет последнее — дом, но оказалось, что дом был записан на Ванину маму, и никто его на улицу не выгонит. Отец и правда пришел. Он стоял в дверях, глядел на Ваню ехидным, злобным взглядом, словно говорил: «не сможешь ты без меня», как будто ждал, что Ваня кинется ему в ноги. Но сам дом к тому времени от отца отвык, и Ваня отвык и в ноги не кинулся. Отец так дальше двери и не прошел, постоял, оглядел пустые стены, хмыкнул, и ушел уже навсегда. В один из дней пришла соседка, Марья Федоровна, с дочкой Катей, Ваниной ровесницей, принесли чего поесть. Катя взялась вдруг прибирать в доме, мыть полы, затопила печь. Дом ожил, и Ваня понял, что справится сам, без отца. Будет трудно, но он выживет. Черная полоса закончилась. Ваня по Яшкиной протекции устроился в колхоз. Жизнь налаживалась. Целый год Катя приходила прибираться и готовить, хотя он умел и сам, а он ходил к ним с матерью и помогал, чем мог, хотя и они справились бы без него. Это было немного странно, немножко неловко, словно они играли с Катей в какую-то игру, правила которой не до конца понятны. Катя была очень серьезная, а он нет. Она сама взяла его за руку и сказала, что они поженятся, когда им исполнится восемнадцать. Её рука была горячей, это тепло согревало его, наполняло уверенностью, что все будет хорошо. Ваня готов был жениться и раньше, но Катя сказала — нет, сперва нужно повзрослеть. Через год, в сорок первом, он ушел на фронт. Там было много черных полос. Когда кончилась война, они и правда поженились. Его дом сгорел, пришлось отстраиваться заново, жили по чужим углам. Катя болела, долго не могла забеременеть, но потом понесла. Когда родился Петька, из военкомата пришло письмо, оказывается, отец погиб в самом начале войны. Ваня вдруг испугался, что ничего не чувствует — ни печали, ни облегчения, а ведь должен был! Но счастье рождения сына оказалось таким большим, таким чистым, что вытеснило все остальное: обиды, страхи, сомнения. Петька пошел мастью в их породу — желтый, как одуванчик, синеглазый. Ваня любил сына безумно и удивлялся, разве может быть иначе? Петьке было пять, когда Катя умерла. Та черная полоса оказалась чернее всех. *** Дедушка прикурил от прогоревшей папироски новую. Плечо болело, порошок не помогал. Бескрайняя тишина зимней ночи приглашала остаться с ней, постоять еще. Рассказать историю до конца. *** После похорон Кати, сыном занялась теща и какие-то Катины родственницы. Впервые в жизни Ваня запил. Ему казалось, что до сей поры он только ходил по краю чёрной пропасти, только заглядывал вниз: в детстве, когда умерла мама, было бесконечно больно, но он все-таки выжил, он хотел жить; он выжил и с жестоким отцом, и на войне, где случалось всякое — спасала надежда, спасала любовь, спасали Катины письма. А теперь жить не хотелось, он словно свалился в черную бездонную яму и все падал, падал... Он погиб бы. Водка выпила бы его, как когда-то выпила его отца, превратила в набитое злобой пустоглазое чучело человека. К тому все шло. Спас пятилетний Петька: он вырвался от своих нянек, прибежал перепуганный к отцу, забрался к нему на колени, обнял за шею и разревелся. Ваня успокаивал его, и тяжелый, как печной угар, водочный хмель стал отпускать, голова светлела, он понял, что надо возвращаться. Петька успокоился, заснул у него на коленях, Ваня прижимал к груди своего маленького сына, и черная полоса отступала, отворачивалась. Всякое было потом: и обиды, и скандалы, и проблемы, и болезни — все, что бывает в жизни. Только полоса дальше шла белая. *** Дедушка докурил, боль отпускала. Он вернулся в дом. Ванька спал, обняв кота. Дед сложил брошенную кучей Ванькину одежду, из кармана штанов выпала папироска. Дедушка цыкнул, сказал тихонько: «вот, прохвост», забрал папироску себе и пошел спать. «Надо будет завтра посмотреть Ванькины лыжи, на что-то он жаловался. Крепление что ли слетает» — подумал, засыпая, дедушка. Боль под лопаткой, как остывающий в печи уголек, тускнела, тускнела и, наконец, погасла совсем. https://ficbook.net/readfic/11614669
Ответов - 0
полная версия страницы