Форум » Рассказы, написанные посетителями нашего форума и авторами интернет-ресурсов. » Возвращение » Ответить

Возвращение

irra: Как только автобус, мягко сомкнув дверцы, умчался по трассе, Антон замер, поражённый тишиной, в которой не было ни одного техногенного звука, - лишь голоса птиц, стрёкот кузнечиков, шелест листьев. И воздуха, такого, как здесь, чистого, впитавшего ароматы июньского разнотравья, он давно не вдыхал. Впереди – два километра гравийной дороги до его родного села, в котором прошло его детство и где Антон не был уже семь лет. Меньше получаса бодрой ходьбы – и он увидит родительский дом. Трудно было представить таких разных и таких привязанных друг к другу людей, как его отец и мать. Мама – весёлая хохотушка с озорными огоньками в глазах, невысокая, очень подвижная, все чувства – как на ладони и вперехлёст. Отец – высокий, широкий в кости, с крупными, но не резкими чертами лица, немногословный, основательный. И руки – большие, сильные, покрытые несходящим загаром, руки человека, привыкшего к тяжёлой работе. Отец работал лесником, любил лес, чувствовал его как живой организм, свою огромную территорию редко объезжал на УАЗике – больше пешком, зимой на лыжах. Во время лесопосадок или чистки леса от сухостоя не бывал дома по несколько дней, ночуя в небольшой избушке, которую в селе называли «домиком лесника». Дорога сделала крутой поворот, и сразу, ослепляя серебряной чешуёй солнечных бликов, открылась Тойва – спокойно несущая глубокие зеленоватые воды река, на берегу которой и стояло родное село Антона. Его сердце зашлось от радости, когда он, как в детстве, сбросив лишнюю одежду, поплыл саженками до середины, где покачивались среди плоских листьев-блюдец жёлтые кувшинки. В первый раз это случилось, когда Антон, которому было тогда десять, пошёл на чёрный омут, что был в километре от села внизу по течению Тойвы. Река делала там крутой поворот, и течением вымыло яму настолько глубокую, что вода казалась чёрной. Почти всегда спокойный, изредка омут порождал в своей тёмной бездне водовороты – и тогда это место становилось по-настоящему опасным. «Антоха, а тебе слабО будет до середины омута доплыть?» – этого было достаточно, чтобы Антон решился. И вот уже с крутого песчаного яра, что возвышался над омутом, – вниз, скользя как по снегу. Мелькают загорелые ноги, утопая в горячем песке, и, сильно оттолкнувшись, – в чёрную бездну! Антона вообще-то нетрудно было «взять на слабО»: неизменный капитан футбольной команды, он и в остальное время словно был «капитаном», а потому не мог в чём-то показать слабину. Учился он средне, «тройки», а то и «двойки» нередко появлялись в его дневнике, но для мальчишеской дружбы и даже больше – уважения – это не имело значения. Наоборот, самым жалким в классе был отличник Санька. Маленький, худой до выпирающих лопаток, с лёгкой синевой под глазами, Санька всегда сидел на первой парте – и всегда один. Мальчишки с неосознанной детской жестокостью презирали Саньку и часто поколачивали, но Антон его просто не замечал. Все в классе знали, что дома Саньку лупят – часто, сильно, видели почти животный страх в его глазах после случайной «двойки», не жалели насмешек, когда замечали, как Санька, невольно морщась, присаживался с осторожностью на самый край парты. В ответ на эти насмешки он молчал, лишь на глазах наворачивались слёзы. Некоторые из друзей Антона тоже изредка получали ремнём, но это их не принижало, а Саньку почему-то принижало. Антон не знал, что такое порка, страх, ремень, а потому, когда однажды, проходя мимо Санькиного дома, услышал странные, незнакомые звуки, не сразу понял их значение. Это были громкие шлепки, после которых – не крик даже, а визг, отчаянный, рвущийся из самого нутра. Этот визг, крик, захлёбывающиеся в слезах мольбы сливались в одно целое, без пауз, надрывное: «Папочка-родненький-не надо-миленький-нет-больно-не буду-пожалуйста-не-буууууду!» Антон в ужасе бросился бежать и ещё долго не мог прийти в себя от столкновения с этой новой – и такой жестокой – стороной жизни. На следующий день он впервые остановил ребят, привычно решивших поиздеваться над Санькой, который опять морщился, присаживаясь за парту. Мальчишки удивлённо посмотрели на своего «капитана», но замолчали, а в глазах Саньки мелькнула робкая благодарность. Про купание в чёрном омуте, конечно, узнали: в селе трудно что-то утаить, и вот тогда Антон увидел руки отца другими – несущими боль, не выпускающими из этой боли. Некоторые из «капитанских» проделок Антона и раньше выходили за рамки родительских запретов – тогда мама ругала, стыдила, могла в запальчивости хорошенько шлёпнуть, даже хлестнуть полотенцем, отцу же достаточно было строго сказать: «Ты смотри делами-то». После возвращения Антона с чёрного омута мама, уже бежавшая ему навстречу, затащила в дом и долго попеременно то обнимала, то ругала. Антону было стыдно, что «повёлся на слабО», заставил маму так волноваться, о предстоящем разговоре с отцом он старался даже не думать – не из-за страха, из-за стыда. Отец вернулся вечером и, не снимая форменного камуфляжа и банданы, которую часто носил вместо фуражки, велел Антону идти в свою комнату «для разговора». Антон слышал из-за двери, как отец о чём-то негромко сказал маме, как та тревожно, быстро, с вопросом, но не возражением ему ответила. «Ну и наделал ты делов», – эта фраза, незнакомая, сказанная не столько строго, как говорилась прежняя, сколько весомо, без эмоций, словно пригвоздила Антона к месту. В тягостной тишине, глядя в пол, чувствуя жаркую краску стыда на лице, он попросил у отца прощения. «В общем, придётся тебе задать хорошего ремня». «Хорошего ремня» - и Антон сразу вспомнил тот визг, что слышал из распахнутого окна дома Саньки, но это не могло, не должно было случиться с ним! Отец встал, крепко взял Антона за предплечье, подвёл к кровати, велел спустить штаны и лечь. «Нет, нет, не буду!» – Антон начал вырываться, стараясь свободной рукой буквально отодрать руку отца, изо всех своих маленьких силёнок колотил по ней кулаком, упирался ногами. В этом угаре протеста Антон даже не заметил, не осознал, как отец, легко подхватив его под мышки, положил на кровать, крепко придерживая рукой спину, спустил ему штаны, ненадолго сменив руку на колено, достал из петель свой тяжёлый форменный ремень и сложил его вдвое. Осознание пришло с первой вспышкой боли на голом теле, такой боли, какую Антон ещё ни разу не испытывал. Он задохнулся от этой боли, и после шумного вдоха выдох был уже криком, коротким, отчаянным. Каждый удар ремня – как вплеск кипятка туда, в глубь мышцы, кипятка, сначала мгновенно и неумолимо набирающего силу, потом её сбавляющего – но тут же следовал новый вплеск. И дышать можно было только между этими вплесками. Антон – в ошеломлённости этой всё нарастающей боли – неосознанно, на инстинктах пытался найти место в маленьком, отведённом ему удерживающей рукой отца пространстве и хоть немного спрятаться от ремня, который прилетал с неимоверной силой откуда-то сверху и впивался в сжимающееся, горящее тело. Дрожащая рука Антона потянулась назад – пусть боль врывается в руку, но уже не в попу, где, казалось, удары наслаивались друг на друга, – но тут же рука была захвачена и прижата сзади к спине. Слёзы уже градом лились из глаз, вскрики становились всё громче, на высоких нотах, и вдруг – нет! он не мог так! это не он! – визг, крик, слёзы слились в одно целое, без пауз, захлёбывающееся: «Папочка-родненький-не надо-миленький-нет-больно-не буду-пожалуйста-не-буууууду!» После этой первой порки Антон долго не мог уснуть не столько от боли, теперь уже глухой, ноющей, терпимой, сколько от позора, который свалился на него, «капитана», и от которого, как ему казалось, уже не очиститься. Время от времени он осторожно дотрагивался до саднящей попы, чувствовал её припухлость, неровность – и опять начинал плакать, только уже тихо, сдавливая руками подушку, глядя в темноту перед собой. На следующее утро Антону было бесконечно стыдно взглянуть в глаза маме, невозможно – отцу, и он постарался поскорее выскользнуть из дома. Только бы никто из ребят не узнал, только бы не заметил! Никто и не заметил. Все видели своего «капитана», который на переменах смеялся громче, чем обычно, а со звонком с разбегу плюхался за парту. Но когда тупая боль в надавленных синяках невольно, лишь на мгновение, заставила Антона привстать и сморщиться, он вдруг поймал устремлённый на него взгляд Саньки – пристальный, понимающий, сочувствующий. Но этот взгляд вызвал вдруг не благодарность, а неприятие – вплоть до ненависти. После уроков за школой Антон подозвал Саньку и со всего размаху ударил его, вложив в удар какое-то ещё непонятное ему отчаяние. Санька упал, и, когда поднял лицо – в земле, прилипших травинках, испачканное в крови из разбитой губы, – Антона пронзил его взгляд: в нём не было ни ненависти, ни страха, только удивление, немой вопрос, на который и спустя много лет Антон не мог найти ответа. После той первой порки отец ещё не раз наказывал Антона ремнём – и всегда сильно, строго, до слёз. Фраза «Ну и наделал ты делов» была как приговор, после которого пробегала дрожь по телу, на лбу появлялась испарина, ещё не оголённые половинки попы сжимались, и очень часто ещё до порки начинали бежать слёзы, добавляя стыда и унижения. Мама жалела Антона, но никогда не спорила с решением отца, часто говорила: «Ведь отец он тебе». Антон не переставал любить отца, гордиться им, не сомневался в его справедливости, и, если такой, как его отец, считал нужным поступать с ним так, значит, он, Антон, именно этого и заслуживал. С мучительным стыдом вспоминая свои крики, мольбы, всю свою жалкость во время наказания, Антон уже не чувствовал себя прежним «капитаном», который верховодил во всех мальчишеских делах и мог бесстрашно бросаться в воды жизненных «чёрных омутов». Обсохнув и одевшись после купания, Антон легко подхватил походную сумку и подошёл к изгороди, с которой и начиналось село. Изгородь всё та же: вложенные в пазы деревянных основ длинные жерди. Да, это было именно здесь, у этой изгороди, семь лет назад… Аня…Анечка…Анюта…глаза синие, как васильки… Что это было тогда – в ночь на Ивана Купала, когда им было по шестнадцать лет? Рвущиеся к июльскому небу языки пламени костра и хороводные распевы, светляки маленьких свечей в плывущих по Тойве венках. И – синие глаза, в которых отражалось пламя, венок из полевых трав, длинные охвостья которых мешались с волнами волос, тонкие пальцы, доверчиво сжимавшие его руки, когда вдвоём, легко оттолкнувшись, они прыгали через костёр. Что это было? Ведь это Анька, которую он знал всегда, с которой учился с первого класса, которую, как и всех девчонок, презирал в своём мальчишеском превосходстве. И вдруг чарующая магия древнего языческого праздника открыла простую истину: всё это его презрение было не чем иным, как влюблённостью – и уже давней, яркой, сильной. Не было в его жизни ничего прекраснее того лета. Между пальцев струятся выгоревшие до белизны волосы… губы ощущают гладкость загорелой, нагретой солнцем кожи… сильное течение Тойвы привлекает друг к другу, обволакивает прохладой… русалочьи бусы из кувшинок… дурманящий аромат хрустящего колкого сена… глаза-васильки, потемневшие от боли и счастья… хотелось быть нежным, бесконечно нежным… Весь последний школьный год Антон просыпался счастливым просто оттого, что увидит её. Если был не с нею, любил представлять, что она делает сейчас, в эту самую минуту. После окончания школы решили ехать в один город, поступать: он – в лесотехнический, она – в педагогический. И не расставаться. Это казалось таким естественным, простым и единственно возможным. Как, например, в день выпускного, сразу после вручения дипломов убежать от всех и быть только вдвоём. Антону хотелось показать Ане Его лес: Данилов лог, родник у сосны, Заячью тропу, чтобы она узнала лес таким, каким знал и любил его Антон, чтобы это стало их общим миром. Когда он переодевался в камуфляж, его взгляд упал на стену, где висел охотничий карабин отца. Ещё год назад отец научил Антона стрелять, но строго запретил брать оружие в одиночку. Но сегодня – особый день, день прощания с детством и начала взрослой жизни, именно сегодня так хотелось увидеть уже знакомые искорки восхищения в синих глазах, а потому Антон, захватив пустые консервные банки и патроны, повесил зачехлённый карабин на плечо. Лес встретил их тенистой прохладой и летним ароматом хвои. На отцовском УАЗике Антон объехал любимые места, делая Аню причастной к этой его любви и ощущая ещё большую духовную близость с ней. У старой сосны он решил показать Ане своё «боевое искусство»: поставил на нижнюю ветку пустые консервные банки, расчехлил и зарядил карабин; уперев его прикладом в плечо, снял с предохранителя и, задержав дыхание, плавно нажал на спусковой крючок. Сухой хлопок выстрела – и пуля срывает банку с ветки. Отправив большую часть оставшихся пуль точно в цель, Антон с радостью заметил в глазах-васильках искорки восхищения. Уже темнело, когда они вернулись. Отца дома не было, и Антон, с облегчением выдохнув, повесил карабин на место. «Завтра сама зайду», - вспомнил он милые слова той, которая в этот день стала для него ещё желанней. Утром, когда Антон выкладывал в сарае боковую «клетку» поленницы, в проёме двери появился отец. «Ты брал карабин». Не вопрос – утверждение. «Кто позволил?» А вот это уже вопрос, на который нужно было отвечать, превращаясь в провинившегося шестиклашку. И если бы Антон в него тогда превратился, попросил прощения, заверил, что брать больше не будет, то ничего бы не было, кроме знакомого «Ты смотри делами-то». Но в Антоне вдруг проснулась обида оттого, что отец не видел в нём взрослого, равного себе. Полено – с силой – в сторону, глядя прямо в глаза отцу, почти криком – слова горечи, накопившиеся за семь лет от тяжести соединения любви и страха. Отец дал Антону выговориться, подождал, а потом одним движением смахнул всё с верстака, схватил его за одну ножку и поддёрнул на середину. Ни слова не говоря, подошёл к Антону и, сжав рукой, как тисками, сзади шею, нагнул над верстаком, едва не разбив ему лицо. Рывок – спортивные штаны спущены вместе с трусами, и Антон, как в детстве, вздрогнул от знакомой беспомощности не защищённого одеждой тела. Никакого сопротивления не получилось: отец был сильнее, ещё намного сильнее. Первые десять стежков Антон выдержал молча, лишь зажмурил глаза и крепко стиснул зубы. Чувствуя подкатывающие спазмы стонов, он схватил зубами руку, чтобы не дать этим стонам вырваться. Боль, которую он удерживал в себе, не выпуская ни стоном, ни криком, пронзала конвульсиями его тело, отдаваясь в мозгу. Время двигалось такими же конвульсивными рывками: от удара к удару. Реальной была лишь секунда горячего ожога боли. Край верстака врезался в живот, ныла рука от впившихся в неё зубов, но это всё поглощала другая – мощная, властная, подавляющая – боль от гулких, тяжёлых ударов ремня. И вдруг – без осознания, лишь внешним восприятием – он увидел глаза-васильки, расширенные от ужаса: не найдя Антона в доме, Аня зашла в открытый сарай, ещё не понимая характера ритмичных звуков, доносившихся оттуда. Шок словно приковал её к месту, и она лишь смотрела – в заворожённости потрясения – на любимое лицо, мокрое от слёз и пота, покрасневшее, искажённое от боли. Не сразу она поняла и смысл слов, которые он начал выкрикивать, оторвавшись от сжатой зубами руки: «Уйди!.. Да уй..ди..же!» Когда глаза-васильки исчезли, Антон уже не схватывал руку, не сдерживался, и вдруг через слёзы, боль и обиду выкрикнул – страшное, невозможное: «Ненавижу тебя!.. Ненавижу!.. Ненавижу!..» И разрыдался, почти задыхаясь и давясь этим тяжёлым недетским рыданием. Когда, закончив порку и неспешно продев в петли ремень, отец ушёл из сарая, Антон медленно опустился на дощатый нечистый пол и ещё долго не мог прийти в себя. Весь остаток того дня он провёл на Тойве, словно пытаясь загасить прохладой её вод физическую и душевную боль. Уже под вечер подошёл к изгороди, начинающей село, и через некоторое время почувствовал лёгкое прикосновение к свой руке, на которой так и остался след от зубов. Аня – тихо, нежно: «Антош, тебя уже мама обыскалась… Ну пойдём, Антош». Он посмотрел в её глаза-васильки и впервые увидел в них жалость. Эта жалость не прорывалась в слова: Аня понимала, что Антон этого не стерпит, но она жила в ней. И это было невыносимо. Неделю Антон не разговаривал с отцом, старался меньше бывать дома, редко виделся с Аней, а потом собрался в город и последнее, что он, обернувшись, увидел, - вот эту изгородь из длинных, наспех обструганных жердей. Он поступил в лесотехнический институт, жил в общежитии, подрабатывал, как многие студенты. На каникулы уезжал к кому-нибудь из друзей, а чаще опять устраивался на какую-нибудь временную работу. С Аней они некоторое время переписывались, перезванивались, но всё реже и реже. Потом он узнал, что она тоже уехала, но в другой город и – как оказалось – в другую, не ей предназначенную судьбу. Часто приезжала мама. В её глазах уже давно не светились озорные огоньки. В каждом её приезде были вздохи, просьбы, слёзы: «Антоша, он ведь тоже переживает. Молчит, но я же вижу – переживает. Приехал бы, ведь отец он тебе». Антон ласково обнимал маму, которую был выше уже на целую голову, и обещал приехать. Родительский дом был всё таким же крепким: руки отца держали всё в порядке. Когда с гулко бьющимся сердцем Антон подошёл к калитке, на крыльцо вышел отец и, увидев его, замер. Отец был всё таким же высоким, но его плечи уже немного подались вниз, на лбу появилась глубокая морщина, а на крупных, тёмных от несходящего загара руках резче обозначились узловатые вены. Антон часто представлял эти руки – расстёгивающие ремень, складывающие его вдвое, крепко удерживающие за спину, несущие боль. Но сейчас он пронзительно вспомнил другое: как эти руки поднимали его, маленького, на плечи, выстругивали ему первое удилище, как учили водить машину, как уверенно вели его лесными тропами, открывая для Антона мир его жизни. А отец с таким же гулко бьющимся сердцем не мог оторвать взгляда от этого возмужавшего и бесконечно родного лица. Он ждал, понимая, что право первого шага и первого слова сейчас не за ним.

Ответов - 29, стр: 1 2 All

irra: Итак – три рассказа. Но для полноценного конкурса нужно не менее пяти! Изложу свои соображения в формате «вопрос – ответ»: Вопрос: Зачем вообще этот конкурс? Ответ: На многих форумах, где есть литературный раздел, бывают литературные конкурсы. Чем мы хуже? Почему свою идею, мысль, предположение не воплотить в форме художественного образа? Почему свои реальные воспоминания не обратить в эссе? Тема «Возвращение» вполне широкая – может «вместить» разнообразные сюжеты. Вопрос: Какой вообще смысл участвовать в таком конкурсе? Ответ: А что, во всём нужно искать глубокий, экзистенциальный смысл? А просто – драйв. Ведь лето же! Вопрос: Но если до конца августа так и не появятся два рассказа (как минимум)? Ответ: Значит, конкурс не состоялся. Сильное «увы». Но отрицательный результат тоже результат. Рассказы – без всякого голосования – переберутся в основную ветку.

Nikita-80: Речь, как я помню, шла о дате 1 сентября.

Сталкер: Здоровский рассказ! Просто шикарный! Нет слов. Эмоции так понятны и прописаны. Когда Антон ударил несчастного Саньку, потому как почувствовал, что он сам был таким же жалким и беспомощным. Это так унижает. Я сам грубо обрывал приятелей, когда они сочувственно интересовались "сильно тебя вчера?". Грубил - "а тебе какое дело? Отвали!". Мне не нужно было их ни сочувствия, ни жалости. А перед девочкой... Вообще унижение ужасное... Я один раз в жизни испытал этот кошмар. Был малой еще совсем, но кошмар стыда помню до сих пор. А если бы в более старшем возрасте... Не знаю, как пережил бы. Но отношений уже точно не было бы с девочкой. Не смог бы. Великолепно, спасибо, irra, От души спасибо. Огромнейший плюс. Вы, как всегда, на недосягаемой высоте. P.S. И недосказанность в конце. Будет ли прощение все же или нет...


irra: Сталкер, СПАСИБО!!! Никита, 1 сентября - это и есть конец августа!

Nikita-80: Аааа)) вот оно что) спасибо, irra !) Заплутал малость в датах)

SS: Рассказ великолепный! Но такое впечатление, что описана порка проводом, а не ремнем. Такая ужасная боль с первого удара.

Serge de K: А что весьма хороший рассказ. Уже второе " Возвращение" на форуме, но то "возвращение" шибко старенькое и мне как то не охота его реанимировать и выставлять на конкурс

Мирина: Отличный рассказ! И очень надеюсь, что примирению точнее возвращению несмотря ни на что - быть! SS пишет: Рассказ великолепный! Но такое впечатление, что описана порка проводом, а не ремнем. Такая ужасная боль с первого удара. Вот это тоже верно, да. Но может отец очень уж сильно хлестал?

Nikita-80: Это великолепно! Спасибо, Ирра! У меня замерло дыхание к концу рассказа. Яркое, очень глубокое повествование, сильная ведущая линия сюжета. И, главное, да- возвращение! И мысленно в детство, и домой, к этим крепким и любящим рукам отца. Композиционно прекрасно выстроен рассказ, литературная сторона на высоте, много образности, изобразительных моментов. И да, тематически вкусно!) Немного можно придраться к оформлению, особенно где присутствует прямая речь, но так как это воспоминание, то простительно. Не буду обсуждать и примерять на себя решение главное героя- в том соль авторской задумки, но, признаться, не ожидал такой резкости в поведении парня. Видать, сочувствие от ровесников- болезненно для него. То показал отвратительный поступок по отношению к Сашке. И между прочим, этот второстепенный персонаж был недаром ввинчен в рассказ- противоположность Антону, он стал первым проводником ГГ в мир боли и унижения. SS, Мирина! Вы опять рассуждаете насчет степени боли при порке ремнем и во что-то не верите. Милые мои) вы просто не знаете, ЧТО это такое, особенно для ребенка. Это реально больно. И больно с первого удара. Уж не говоря о том, что никто практически не ставит себе задачу терпеть молча и мужественно) И крик, плач -это ко всему результат не только боли, но и обиды, страха и попытки "докричаться" до своего "мучителя" Автор, еще раз спасибо!

Гость: irra пишет: Антон часто представлял эти руки – расстёгивающие ремень, складывающие его вдвое, крепко удерживающие за спину, несущие боль. Но сейчас он пронзительно вспомнил другое: как эти руки поднимали его, маленького, на плечи, выстругивали ему первое удилище, как учили водить машину, как уверенно вели его лесными тропами, открывая для Антона мир его жизни. А отец с таким же гулко бьющимся сердцем не мог оторвать взгляда от этого возмужавшего и бесконечно родного лица. Отличная концовка. И поучительная. Часто спрашивают: как ты можешь любить папу, который тебя порол? Кстати, спрашивают в большинстве своем те, кто сам не "пробовал" ремня в детстве. Так вот отлично в концовке рассказа дан ответь: "сейчас он пронзительно вспомнил другое: как эти руки поднимали его, маленького, на плечи, выстругивали ему первое удилище, как учили водить машину, как уверенно вели его лесными тропами, открывая для Антона мир его жизни. ". Какие еще объяснения нужно, ЧТО не понятно? Потому что - папа действительно любил. Коротко и ясно. Всегда любил: и когда поднимал маленького на руки, показывая ему мир, и когда наказывал - тоже любил.

Guran: - ____________________________________________________

tim: Гость пишет: Часто спрашивают: как ты можешь любить папу, который тебя порол? Кстати, спрашивают в большинстве своем те, кто сам не "пробовал" ремня в детстве. Потому что они "логичсеки" мыслят. Логики они, понимаете ли, хреновы! ...А любовь нелогична; это-то они своими тупыми мозгами никак понять и не могут.

irra: В конце мая был на форуме пост, который написал случайно зашедший человек под ником Vbreias, – «Как это случилось со мной». Пост не очень большой, напомню его целиком: «Черт возьми! Прошло больше 30 лет, а говорить об этом БОЛЬНО! На кой черт я это пишу тут? А вот хз... может кто-то пожалеет) Мне тогда было года четыре... 1984 г.... дефицит и тд.... и я, находясь в комнате родителей, стал клянчить "что-то вкусное"... По совести скажите - трудно ребенку ЛОЖКУ сахара сунуть в рот?! Я помню ситуацию. С меня содрали пижамные штанишки... а дальше я не помню, что было. Помню только, что орал.... потом заставил есть гречку с молоком... 30 лет прошло. Гречку с молоком я не ем))) Черт! Думал "вот я такой большой пацан" - а пишу про это... и реву. Уж извиняюсь, что проблемы свои вывалил сюда». Гость и tim, ЭТОМУ человеку тоже будете говорить об иррациональной, «нелогичной» любви? Знаю, знаю, Гость, например, скажет о том, что это не было правильным наказанием, что правильное нужно проводить по особому ритуалу, цель которого – развить рефлексы через боль. В общем, я не отрицаю любви, она в большинстве случаев есть. Не отрицаю, что выросшие дети могут не держать обиды. Я говорю о неизбежной СЛОЖНОСТИ взаимоотношений родителей и детей в семьях, где есть ТН. Эта сложность проявляется по-разному, но она всё равно есть! Всё равно через что-то нужно переступать, что-то преодолевать, в чём-то себя убеждать. Да хотя бы как быть с памятью об ЭТОМ? ПАМЯТЬ-то куда деть? Вот и вы ведь это помните. А память о насилии (или – хорошо – о наказании) – это ведь не светлая, а тяжёлая память.

tim: Не знаю, что делать с памятью всяких удалено модератором , вроде Сталкера, -- тут брехунов много; не только он один, -- интернет, всё-таки; вот и развлекаются. Неужто мне, и в самом деле, надо думать о том, что именно они тут, в очередной раз, удалено модератором ?! Вы, наверное, думаете, что мне нечего больше делать? ...Своё мнение я уже высказал -- и, мне кажется, довольно ясно! -- этот мир нелогичен. Да, вот так вот, представьте: любят люди своих родителей, хоть и пороли их в детстве. Вам это не понятно? Сорри; но это ваши проблемы.

Guran: tim ____________________________________________

Сталкер: Жаль, что Форум превращается в площадку для резвящихся хамов. При попустительстве Админов. Кого то банят за мнение (как, например, Львовну), а кому то всего лишь замечание за прямые оскорбления Участников. Пропало желание не только рассказы заливать, но и комменты писать. Очень жаль, что нельзя отсюда свои рассказы снять. Но писать уже точно не хочется.

irra: Я полностью поддерживаю Сталкера: хамство недопустимо! Хамы не понимают, что оскорбляют не только тех, на кого непосредственно направлена их словесная грязь, не только тех, кто становится случайным свидетелем, но и САМИХ СЕБЯ! Нельзя принимать хамство как норму на форуме!

tim: Хамством является не это. Хамство -- это когда на сайт, посвящённой какой-то теме, приходят люди эту тему ненавидящие и делающие всё, чтобы форум -- любыми средтвами, -- как смешными глупостями, так и откровенной мерзостью, -- развалить. ...Со своей стороны, могу заверить, что мои рассказы тут выкладываться будут; жаль только, что нет счётчика количества просмотров -- это помогает узнать, насколько текст нравится людям, -- но, в принципе, не суть.

Serge de K: Сталкер пишет: Очень жаль, что нельзя отсюда свои рассказы снять. Но писать уже точно не хочется. Я об этом, сказал чуть раньше...При этом было желание поучаствовать в этом конкурсе, но.... ЗЫ. tim, мы кажется здесь обсуждаем конкретный рассказ...Ваша реакция (читать флуд) совершенно не понятна

tim: Serge de K пишет: .Ваша реакция (читать флуд) совершенно не понятна Срать я хотел на то, что там тебе понятно-непонятно.

Serge de K: tim пишет: Срать я хотел на то, что там тебе понятно-непонятно. Cударь, это не делает Вам чести

Сталкер: На этом Форуме, как я гляжу, уже давно и на Честь, и на Вежливость и на Толерантность всем плевать стало. К сожалению.

allennax: У автора отличный литературный слог!

Гость: Какой хороший рассказ! Только сегодня прочитала. Если бы у меня было право голоса, проголосовала бы за него.

гость: Рассказ как литературное изложение мысли хороший ,а вот то о чем этот рассказ о родительской мерзости и жестокости к родному сыну, избиение ребенка это преступление и вовсе не важно чем избил ремнем или кулаками ! За такие выходки папашу нужно было посадить по статье 117 истязание от 3-7 лет лишения свободы! Если разбирать героев повествования ,то папаша это злодей,а сын безвольный раб без малейшего чувства самоуважения не личность ,а личинка ! Делаем вывод написано отлично, мысль передана полностью ! Это то ,что касается автора! Но само то действие ,что описано в рассказе, вызывает отвращение и у уважающего себя сына вызывает лишь одно чувство как можно сильнее ответить такому родителю такой сдачей чтобы больше этого человека не было на горизонте! А то ,о чем вспоминает этот сын говорит лишь об одном ,что вырос безропотный раб ,а не мужчина раз простил такого папашу! Настоящие мужчины за все унижения в детстве от родителей дают сдачи как только силы позволяют и это не выдумка ,а реальность жизни! Любить такого отца, признать себя рабом и терпилой!

irra: Гость, какой Вы молодец! На самом деле я тоже так думаю, но на этом форуме все, кого били в детстве, уверяют, что безумно любят бивших их родителей! Уважают их, благодарны им! Чуть ли не за то именно, что били! Что из всех вариантов наказаний выбрали для них в детстве именно этот вариант. А ты, мол, раз тебя не пороли, ты понять этого «своими тупыми мозгами» всё равно не сможешь. Не смогу – точно. Никогда не смогу. Но на любовь тоже никогда не замахнусь. Любви и так в мире не так уж много. Что ж, вот и попыталась сделать такое художественное предположение в этом рассказе. От ума, а не от сердца идущее. Будем надеяться, Гость, что сын сейчас подойдёт к отцу и кааак врежет ему между глаз! Но… потом…мне кажется…. руку ему подаст и поможет встать…

Гость: irra пишет: Будем надеяться, что сын сейчас подойдёт к отцу и кааак врежет ему между глаз! Irra, этот комментарий написали Вы. И рассказ написали тоже Вы. Но там нет ощущения, что произойдет то, на что Вы "надеетесь". Есть ощущение, что он просто захочет его обнять. Противоречие. Ваше, в Вас. Впрочем, противоречия в человеке всегда притягательнее однозначности.

гость: irra пишет: но на этом форуме все, кого били в детстве, уверяют, что безумно любят бивших их родителей! Уважают их, благодарны им! Чуть ли не за то именно, что били! Знаете уважаемая Ирина ,есть выражение ,языком трясти - не мешки тягать! Все уверения этих пользователей являются откровенной ложью! irra пишет: Будем надеяться, Гость, что сын сейчас подойдёт к отцу и кааак врежет ему между глаз! Да, хотелось бы чтобы так и произошло ,но поротые в детстве как правило трусливы т.к смелость и чувство собственного достоинства им отбили в еще в детстве ,а ложь изворотливость и послушание как раз привили именно поркой ,но слава богу не всем ! Есть такие и я сам такой, обидчика не прощу пока не дам сдачи и не важно кто передо мной!

SoFiSeW: Замечательный рассказ. Добрый. Написано превосходно! Прочел с большим удовольствием. Автору почтение и



полная версия страницы