Форум » Рассказы, написанные посетителями нашего форума и авторами интернет-ресурсов. » Дыханье ангела » Ответить
Дыханье ангела
МистерМалой.: Дыханье ангела ч. 1 "Подранок " «…Если охотник выстрелил, на следе есть кровь, то он должен его и добрать …. - Можно ли сказать, что, не добирая подранка, охотник тем самым ставит в опасность и здоровье, и жизнь другого охотника или же просто человека, оказавшегося на пути подраненного им зверя? - Конечно! Травмированный, но не убитый зверь, если он не отходит, бросается на любого человека. А с другой, принимая во внимание те же этические нормы охоты, представляете, какие мучения испытывает раненый зверь! Травма, кровотечение - тяжелейшие последствия ранения. У одного индейского племени есть очень востребованная сейчас мудрость: «Я сплю спокойно, потому что меня не беспокоят души недобранных подранков»…. …. Какими способами преследуют подранка? Во-первых, сразу оговорюсь, что они зависят от тяжести ранения…» - Ну где его носит? Еще когда договорились встретиться…, а его все нет! Звонкий детский голос, дрожащий от невысказанной обиды доносился из полуразрушенной башни стоящей на пустыре в лесочке невдалеке от северных ворот города. Из полузасыпанного землей пролома в стене башни на секунду показался мальчишка лет десяти, одетый в серый мышиный камзол и такие же штаны, голову ребенка украшал, неожиданно яркий, сине-красный берет, с блестящим серебром цеховым значком оружейников. - Престань Штефан! – второй голос был слишком высок, чтобы принадлежать мальчику (если только он не пел ангельским голосом в церковном хоре, после калечащей и унижающей – но весьма распространенной в то непросвещенное время операции), впрочем замечание было высказано без раздражения и скорее для порядка – Все сидят спокойно, один ты крутишься как ….. (последовавшая за эти поговорка вызвала разноголосый смех собравшейся в башне компании). В ответ мальчишка немного дрогнувшим от неуверенности голосом заявил, что все девчонки дуры, даже если оденут штаны…. Тот же голос заметил, что если со Штефана снять штаны, придется сильно присмотреться для того, что бы определить, кто он на самом деле мальчик или девочка… уж она то знает! Это замечание снова вызвало взрыв веселья в разрушенной башне, а мальчик покраснев от обиды уже открыл было рот, что бы высказать все что он думает о собравшейся здесь компании, но так и замер с полуоткрытым ртом, а потом забыв обиду радостно выкрикнул. - Ой! Смотрите Курт идет! Только… Мальчишка не закончив фразы словно пуля сорвался вниз, подбежав к своему товарищу. Курт, мальчишка лет тринадцати (не самое счастливое число), но высокий для своего возраста, выглядел старше своих лет - однако при взгляде на округлое еще не утратившее детской припухлости лицо, с нежной, отливающей здоровым румянцем кожей - это впечатление терялось. В прочем сейчас мальчишка не являл собой образца здоровья, он весьма заметно прихрамывал, нижняя часть рубашки и ткань темно-красного камзола была испачкана в крови, которая все еще сочилась у него из разбитого носа и рассеченной щеки. Правый рукав был почти оторван. Когда следом за сбежавшим Штефаном из подвала высыпала остальная часть скрывавшейся там разношерстной детской ватаги, мальчишка остановился. - Что случилось, Курт? Восточные перехватили?!!! Мальчишка досадливо морщась только махнул рукой: - Если бы… это я с Вольфом встретился…, вот немного побеседовали… - мальчишка сплюнул – с припухших губ потянулась окрашенная розовым слюна. - Прямо возле старой пекарни…. Стоящие вокруг него ребята сдвинулись поближе, растерянно переглядываясь между собой, наконец один из них – маленький и вертлявый – озадаченно протянул: - Вооольф…, ну ведь быть не может! Вы же помните как… как оно все было! Веселье покинуло притихшую компанию, дети еще плотнее придвинулись друг к другу, а Штефан даже схватил свою недавнюю противницу, стоящую рядом с ним, за руку – но девочка этого даже не заметила. Наконец она задумчиво сдвинув брови тихо произнесла: - Он, что на тебя напал? Как же ты вырвался? - Он не нападал, я его увидел раньше еще в начале улицы…., глазам своим не поверил! А когда он пошел ко мне…, я бросился бежать! Перепрыгнул через забор у пекарни…, а там яма! Видно Збышек - пекарь вчера вырыл. В общем… грохнулся туда, дыхание совсем выбило…. - Так может тебе померещилось? Мало ли…, вчера только о нем вспоминали…, вот и глянулось… - на щеки уверенно говорившей девочки постепенно начал возвращаться румянец, но мальчишка опуская глаза продолжил: - Пока я там дыхание искал… он на забор выпрыгнул… ну точно как волк и скалился так же…, да и говорит.. «Выбирайся из ямы…, рано тебе еще!», а потом мол: « Пойди… привет всем нашим передай! Как я за вами всеми соскучился! Вечером у Штефана все собираются…, скажи ребятам пусть приходят!» - А потом он яму прямо с забора перепрыгнул и руку мне тянет…, а мне страшно, ну как во сне когда хочется бежать, а ноги как к земле приросли…. Я даже глаза закрыл…, а потом открываю…, а его и нет… Стоящие вокруг Курта дети растерянно переглянулись, только Штефан, вдруг выдернув свою руку из побелевших пальцев сестры выскочил из общего круга и обводя глазами всех стоящих с горечью в голосе произнес: - Что? Забыли как все было? Просто взяли и забыли! Больше года прошло…. И все думали , что он так и не вернется?!!! - и вдруг спрятал лицо в ладонях, над недавно шумной компанией сгустилась тишина, не шевелясь и не встречаясь друг с другом взглядами дети вспоминали…, то, что так старательно пытались забыть за шумными играми и детскими шалостями, глушили радостью и хулиганскими выходками – которые превратили их в грозу среди детских шаек в этой части города. Наконец Штефан отнял ладони от лица, быстро обтерся рукавом – ткань сразу потемнела от впитавшейся в нее влаги, но на длинных как у сестры ресницах все равно повисли тяжелые хрустально блестевшие капли… Один из мальчишек, тонкий и гибкий, в поношенной, но чистой и крепкой одежде, какую обычно так любили представители мастерового сословия, неуверенно произнес: - Меня тогда вообще ни о чем не спрашивали…, ну дома выдрали конечно пару раз, только я все равно говорил, что не знаю и не видел ничего! Вольфа тогда уже день как забрали…. Я правда ничего не сказал! Дети осторожно, словно каждое движение могло причинить им боль, зашевелились: Все громче над лесной поляной зазвучали их звонкие голоса: « А меня даже тогда и не спрашивали…!», «А я и не знал, что там случилось…, потом только в школе… узнал, когда его…, когда мы…»; «Я тоже ничего не говорил…, даже когда священник приходил!», однако постепенно голоса неуверенно затихли. Девочка подняла голову, обвела потемневшими глазами стоящих вокруг друзей: - Хватит скулить! А еще мальчики! Будущие воины…, «Щит и Меч» страны… - смотреть противно! Вы ничего не знали? Может и не знали…, а вот ты к примеру Вацек почему не сказал, что в тот вечер Вольфа видел одного и на пристани? Побоялся, что посчитают, будто ты вместе с ним был…, и так же как и его… Вацек – словно защищаясь вскинул перед собой руки: - Я точно не видел, он это или нет. Ну вы же знаете! Ну знаете же, какой он был скрытный, ходит как призрак! Перед лицом пройдет – не заметишь…., мне тогда показалось, что это он…, а я даже и священнику так сказал, а он меня спросил, скажу ли я так положа руку на библию…, а я ведь и правда тогда его не рассмотрел… - Если бы ты сказал, что видел точно его, может быть, этого и не было… - Но потом все равно у него нашли эту икону из костела! – Вацек выкрикнул это оправдание тонким, срывающимся голосом – откуда у него была эта икона, если его там не было? Молча слушавший эту перепалку Курт, вдруг глухо, но так, что все сразу замолчали, произнес: - Уже после того, как его в школе… били (при этих словах лица многих детей залила краска) , а потом должны были на площади…, ведь не стали, потому, что нашли еще две, такие иконы и может быть, Вольф тогда говорил правду…, и эта икона действительно принадлежала его отцу…, а золотые чаши и…. ну все что еще пропало…, ведь так и не нашли! Значит не он…., а вы все видели, что с ним сделали тогда… - Но почему он тогда ее никому не показывал? – дети полукольцом обступили мальчишку. - А потому! Потому, что у него даже медальон с портретом матери забрала… вот мама его! - мальчишка кивком показал на Штефана. - Я тут причем?! –мальчишка возмущенно вскинул голову: - я что виноватый, что она его так не взлюбила…, а я ее просил… - Хватит собачиться! Слушать противно! Давайте думать, что делать будем… - девочка полуприкрыв глаза длинными, пушистыми ресницами снова взяла инициативу в свои руки: - Никому из тех кто тогда взял в руки палку он не простит! Вы все это понимаете.. думали, что после такого… такого… стыда он не вернется, а он вернулся! Мы все его знаем! Он вернулся и он будет мстить…. Вспомните хромого Кранта. Некоторое время все молчали, видимо вспоминали ( пепелище оставшееся на месте дома вышеупомянутого господина до сих пор пользовалось очень плохой славой). - А разве это он?!!! Но ведь, когда начался пожар, Вольф в школе был…, вместе с нами! - Был… а кто сказал, что он это сам сделал? А кто иконы в церковь принес и подбросил? Сразу две? Над поляной снова воцарилась тишина и наконец Штефан тихо сказал: - Значит остался тот…, кто его не предал… - оглядев притихших товарищей мальчишка медленно побрел в сторону города. - Штефан вернись! Вернись немедленно! Не ходи один! Мальчишка повернулся и посмотрел на сестру. - Ничего он мне не сделает, даже если и встретит, а иначе Курта мы бы уже и не увидели! Так ни о чем и не договорившись, дети отправились по домам, плотной, молчаливой группой, напряженно оглядываясь по сторонам. Штефан, насуплено засунувший руки в карманы свернул к дому, ускорил шаг. - Штефан!
Ответов - 1
МистерМалой.: .... Мальчишка вздрогнул и остановился, медленно повернулся в направлении голоса, у стены, почти сливаясь с ней стоял Вольф в мешковатой, серой одежде. - Здравствуй… Вольф! Ты… давно в городе? – повинуясь знаку мальчишка двинулся следом за «другом» в боковой переулок, ведущий к центральной площади города. Вольф подождал, пока мальчик сравняется с ним, а потом спокойно ответил: - Нет, утром приехал…, все думал, как вы тут … Мне вас там не хватало… Давай сходим к школе, посмотрим как она … еще стоит - А домой ты заходил? – задавая это вопрос, мальчик задышал нервно и тяжело, крутя головой и осторожно осматривался по сторонам, но отбежать или хотя бы чуть отстать от своего странного спутника не решался. - Пока нет…, ну там отец Жозеф, официально когда документы передаст после воскресной проповеди, тогда и домой! - Ты за Радой соскучился? Идущий впереди мальчишка резко остановился и медленно повернулся к сводному брату: - Нет… Штефан не соскучился…, не за кем скучать было… да и некогда. Штефан смущенно замолчал а потом спросил: - А отец Жозеф он кто? - Ну вроде как наставник, приглядует за мной, пока я здесь…, ну вот и пришли! Мальчишки остановились перед закрытым зданием школы. Каникулы школяров еще не закончились и массивные ворота ведущие в школьный двор были закрыты. Однако это не остановило Вольфа. Мальчик ловко заскочил на забор, распластавшись на каменной кладке, свесился вниз и протянул руку Штефану. Младший мальчик шагнул к стене и неуверенно остановился. - Ну давай! Не бойся! – и так как мальчишка медлил, добавил – помнишь как тогда на речке… Штефан вспомнил непреодолимую силу водоворота и железные пальцы Вольфа охватившие его руку, когда тот вытянул его уже почти захлебнувшегося, голого и дрожащего из жадных объятий реки… Ребенок виновато улыбнувшись протянул руку Вольфу. Тонкая детская кисть была стиснута словно железными клещами, Вольф с силой просто невероятной для столь юного тела, буквально забросил жалобно вскрикнувшего мальчишку на забор и сразу ловко скатился в школьный двор. Штефан спрыгнул следом за ним. - А где Мюллер? – мальчик осторожно гляделся по сторонам, вполне резонно опасаясь печально известного среди всей местной детворы школьного сторожа и по совместителю сурового экзекутора и истязателя весьма деликатных мест особо провинившихся учеников. Вольф широко улыбнулся обнажив в улыбке крупные белые зубы: - Если пройдем на другой конец школы, ты сможешь услышать, как он храпит…, не бойся! Вольф двинулся по двору, но дойдя до центра резко остановился. - Ты не помнишь, где ты тогда стоял? Мальчишка вздрогнул как от удара и мучительно покраснел, по щекам покатились слезы наконец он нерешительно протянул руку и коснулся плеча старшего товарища. - Вольф… пожалуйста! Ну пожалуйста ! Прости…., я …, я тогда сильно испугался и отец…, он был так зол… на тебя… и если бы я…, тогда отказался…, даже не знаю, что бы он со мной сделал… - Понимаю, я понимаю тебя Штефан, вот только когда лез за тобой водоворот…, я бы никогда не подумал, что ты станешь в этот ряд… - Вольф немного помолчал и продолжил – но даже если бы я знал…, я бы все равно тебя вытащил…. потому, что ты мой брат… и даже сейчас мне больно, что ты меня боишься. Во время этого диалога Штефан стоял молча, ничего не говоря, и из глаз мальчишки потоком катились слезы, услышав последнюю фразу мальчишка вскинул голову, да так резко, что в лицо Вольфа ударила соленая влага сорвавшаяся с длинных, как у девочки ресниц, но Штефан ничего не сказал и снова опустил голову. Мальчишки еще долго стояли друг напротив друга, один роняя слезы, а второй со спокойной и немного грустной улыбкой, наконец Штефан не выдержал и закрывая лицо ладонями, срывающимся голосом произнес: - Но что же теперь… Вольф? Что теперь? Что я же я могу сделать? - Рассказать мне правду, Штефан, ведь ты ее знаешь…, а теперь пришло время узнать ее и мне… - Я… я… не могу… - Штефан вруг бросился на колени перед старшим мальчиком и охватив его ноги руками уткнулся в них лицом : - ну правда … Вольф, миленький! Ну не спрашивай меня! Я не могу! Прости…. Пожалуйста! - Можешь Штефан…, просто тебе в этом надо помочь…, мне это надо, мне просто надо знать правду. Всю правду, Штефан, а не ее часть. – Вольф мягко освободился от рук мальчишки, шагнул в сторону: - Как вы тут жили? Весело наверное…, а я умер Штефан. Мальчик отнял руки от лица, растеряно посмотрел в лицо своему другу. - Это правда…, со мной делали такое, что у меня просто остановилось сердце… Отвернувшись от сидящего на земле мальчика, Вольф не оглядываясь пошел в сторону школы. Открыл двери и прошел в коридор на секунду остановился, привыкая к сумраку и двинулся по коридору, вслушался в быстрые шаги за спиной. Штефан вбежал в коридор следом за ним, оттирая слезы рукавом. Вольф быстро прошел по коридору и остановился у лестницы ведущей в полуподвальное помещение, вытащил из глубоких, но почти не заметных карманов своей серой – мешковатой одежды связку ключей, отомкнул обитую железом дверь. На секунду вслушался в участившееся дыхание за спиной, распахнул дверь и остановился на пороге. Глядя в глубь комнаты, освещаемой слабым светом из узких, похожих на бойницы окошек под самым потолком, мальчик сузив глаза и сжав кулаки шагнул вперед. Внутри пыльного, нежилого помещения прямо по центру стояла печально известная в данном заведении конструкция представлявшая собой странно выгнутую лавку, на толстых, высоких и широко расходящихся в стороны опорах. На опорах лавки в разных местах висели навязанные к мощным металлическим петлям, заскорузлые кожаные ремни…. В почти пустом помещении (несколько больших сундуков стоящих в нише стены совсем не бросались в глаза) стоял неуловимый, но стойкий «аромат» страха, крови и… мочи. Человек который впервые попал сюда мог этого и не ощутить, но стоящий у «лавки» мальчишка чувствовал этот запах очень хорошо. В дверях раздался легкий шум и Вольф медленно повернувшись посмотрел в потемневшие глаза Штефана, стоящего на пороге. Словно оправдывая свою нерешительность, мальчик глухим, севшим от слез голосом пояснил: - Я тут никогда не был…., даже дверь эту не видел, ведь коридор этот почти не открывают. Мальчик говорил правду, случаи наказания в этой комнате были настолько редки, что за историю школы их можно было сосчитать по пальцам одной руки. Эти истории обрастали жуткими, леденящими душу подробностями, тем более, что из этой комнаты провинившийся не возвращался назад к своим друзьям. Святая церковь в своей неистощимой заботе брала заблудшие души под свое крыло, родным и друзьям можно было просто забыть о юном грешнике (грешницы к своему счастью пока удачно избегали такой судьбы) оступившись ему оставалось идти по жизни совсем другой – непривычной дорогой. Однако сейчас все было не так, грешник вернулся. Правда в глазах его застыл лед и там почти ничего не оставалось от того веселого, великодушного и жестокого мальчишки – каким он был когда то, но он был здесь и это говорило о многом. Подойдя к лавке Вольф медленно провел по ней рукой, повернувшись к Штефану, словно отвечая на заданный вопрос начал говорить: - Это… - Мальчик обвел рукой помещение – … старое здание! До того как тут достроили школу, здесь содержали преступников… и врагов святой матери-церкви… - Вольф широко и весело улыбнулся - Ну когда школу строили, то это помещение решили оставить…, на всякий случай…. Сам знаешь, что время от времени такие случаи бывали… Услышав последнюю фразу Штефан с удивлением посмотрел на Вольфа, а у того вдруг с губ пропала улыбка: - Меня убивали… медленно, здесь и на школьном дворе…., убивали не только тело…. Штефан, но и душу, а я кричал…, только никто не слышал, я хотел знать за что… Теперь знаю, но теперь я хочу знать из-за кого… Штефан со страхом смотрел в ожесточившееся лицо товарища: - А если…, если ты будешь знать правду…, то что тогда? - Все зависит от того, что я узнаю…, что… скажешь? - А почему ты думаешь, что спрашивать надо меня? - Я чувствую, что ты знаешь… и потому, что мы с тобой связанны, ведь я тебя спас… и еще потому, что тогда во дворе школы… больнее всего мне было от твоих ударов… При этих словах Штефан не шевельнулся, но замер закрыв глаза… В памяти всплыло то памятное утро, когда их всех (кроме девочек, которых заблаговременно вывели за ворота школы), собрали во внутреннем дворе. Здесь же были и родители многих из учеников, лица взрослых были мрачны и сосредоточенны. Высокий и грузный священник, настоятель местной церкви, рядом с которым находился неприметный человек, в серой и какой то пыльной рясе, откашлялся и обводя мутным, спросонья и что еще более вероятно - похмелья, взглядом переминающихся перед ним в зябком, прохладном весеннем тумане детей, откашлявшись, громко и тожественно провозгласил: - Все вы дети, любимые чада нашей святой матери-церкви, но сатана силен… и слабые души, что не крепки в вере, идут на его поводу не только против законов мирских, но…. – священник на секунду запнулся – Но и законов божьих! Да…. Замолчав на секунду он вкрадчивым, ласковым голосом продолжил, указывая рукой на двери, главного входа в школу, к которым мгновенно оказались прикованы взгляды всех, заполнивших школьный двор: Двери широко распахнулись из дверей появились два крепких монаха с веревками в руках, веревки натянулись… и над школьным двором пронесся тихий вздох разом вырвавшийся из груди зябко переминавшихся на холодной земле детей. Из полутемного коридора показалась согнутая обнаженная фигурка мальчишки. Тело ребенка колотила крупная нервная дрожь, но глаза, взгляд которых мальчик не отрывал от земли, были сухими. Скрещенные руки мальчика были туго стянуты в локтях за спиной, а кисти подтянуты к веревке обвивавшей тонкую, с проступившими от напряжения жилами - шею. От этой же петли вниз уходила еще одна веревка в направлении к тонким, стреноженным ногам. Эта веревка не давала мальчишке разогнуться, удерживая его в полусогнутом состоянии. Из-за туго стянутых локтей спина мальчишки прогнулась в тонкой, мускулистой талии, заставив бесстыдно оттопырить худой, весь покрытый взбугрившимися полосами – зад. Впрочем все тело мальчика было щедро покрыто этими «следами раскаяния», даже ходящий в коротких, судорожных, и нервных вздохах, плоский и гладкий живот. В широко раскрытом рту мальчишки находился толстый деревянный мундштук, укрепленный на затылке толстым кожаным ремнем, по краям которого через толстые металлические кольца и были продеты веревки которые держали в руках монахи. Малейший рывок веревки вздергивал опущенную голову мальчика вверх, причиняя сильную боль в раздираемых жестким деревом губах. Стянутые между собой веревкой, длинной чуть больше локтя, лодыжки мальчишки, не могли сделать полный шаг, позволяя передвигаться только торопливыми, мелкими шажками, при которых между ног ребенка смешно болтались совсем еще по детски безволосые предметы мальчишеской гордости…. Правда монахи, за которыми торопливыми шажками бежал мальчишка особенно не злобствовали, лишь изредка слегка дергая веревки «подтягивали» своего подопечного в нужном им направлении… Стоящие во дворе ученики инстинктивно сдвинулись поближе друг к другу, уже не слушая монаха заворожено следили за проводимым перед ними столь откровенно выставленным на всеобщий позор телом юного «грешника». Проведя ребенка перед застывшими и почти переставшими дышать мальчишками, монахи все так же медленно и торжественно провели его и перед стоящими напротив родителями учеников. И если из глаз присутствующих детей (даже тех, кто ну совсем, ни при каких обстоятельствах не мог назвать Вольфа своим другом) лился только поток страха, то в глазах взрослых можно было увидеть почти все эмоции столь присущие людям, от радости и фанатичного торжества, до неприкрытой жалости. Несколько женщин даже украдкой провели рукой по глазам. Закончив первый круг позора мальчишку снова повели в направлении застывших словно изваяния детей. Пока монах привычно и монотонно рассказывал о грехе и о том, что ни один добрый христианин не может стоять в стороне, а обязан помочь оступившемуся удержаться на ногах и найти твердую опору в вере, из дверей школы двое старших мальчиков вынесли несколько охапок толстых, сочащихся соленой влагой прутьев. К этому моменту закончившего третий унизительный и позорный круг мальчишку, в центре двора поставили на колени. Мальчик попытался удержаться по возможности прямо, но один из монахов толкнул его в спину и мальчишка завалившись вперед ткнулся лицом в землю, выставив к холодному осеннему небу исполосованные ягодицы… Глава школы, по такому случаю одетый в богато украшенную мантию городского магистрата, при помощи учителей быстро расставил мальчишек в две расположенные лицом друг к другу, на расстоянии в десяток инчей, линии и проходя сквозь строй своих подопечных, глядя куда то поверх их голов, как то излишне торопливо всовывал в дрожащие детские ладошки влажное, даже на вид струящееся болью дерево… Дети, уже догадавшись, что от них сейчас потребуют, выйдя из первичного ступора растерянно крутили головами, оглядываясь на родителей, но в глазах взрослых они могли прочесть лишь непреклонность… Уловив растерянность и неуверенность детей, пастор пройдя мимо коленопреклоненного мальчишки, слегка зацепив того рясой (сведенные за спиной руки ребенка при этом вздрогнули), двинулся по длинному, тихо гудящему живому коридору. Слегка касаясь голов некоторых из детей (особенно тех из мальчишек, в глазах которых он видел слезы страха и сомнений), святой отец тихим и проникновенным голосом вещал: - Задача и забота церкви наставлять заблудших…, но и вам нельзя остаться в стороне. Кто как не вы должен помочь своему другу выйти из тьмы к свету?!!! Вы учились и играли вместе с ним и наверняка видели, что Вольфган уходит…, уходит из блаженного стада ведомого господом, как паршивая овца уводящая за собой праведных с тучных лугов во тьму леса, где лишь смерть и скрежет зубовный… Вы видели, но ведь никто не пришел, не ударил в набат! - Священник повернулся к родителям и по верх голов детей обратился к ним: - Следите за чадами своими, кто слаб и не крепок в вере, кто не хочет встать в ряд с воинами христовыми… Священник снова посмотрел в лица детей, в лицах которых к растерянности уже прибавились испуг и ПОНИМАНИЕ, добавил: - Никто не укроется от всевидящего ока господа и верных слуг его…, сегодня каждый удар розги, в ваших руках, это и покаяние, и предупреждение сомневающимся и слабым в вере… Запомните! То, что мы все сейчас делаем, делаем это не со зла, а лишь из любви к ближнему и во благо его … Раздвинув детей священник подойдя остановился над замершим в бесстыдной и унизительной позе мальчиком. По знаку пастора монахи подняли Вольфа на ноги. Глядя в глаза ребенка в которых непостижимым образом смешались боль, ужас, стыд и ярость, священник медленно и торжественно коснулся его лба и плечей массивным золотым крестом. - Пусть Господь в милости своей даст тебе силы очиститься, отречься от зла, обрести раскаяние и благодарность к тем, кто уже принял и еще примет участие в твоей судьбе… Но в глазах священника наверное не было видно ни сочувствия, ни доброты, а лишь насмешка и похотливое торжество сильного, над слабым и проигравшим, поэтому Вольф просто закрыл глаза… Наконец Пастор отошел от мальчика и вновь остановился в начале живого коридора, поднял руки, словно в молитве, вновь обращаясь к своей юной пастве: - Пусть каждый из вас взмахнет пред собою розгой, представив, что перед ним стоит сам сатана…. – Пастор принял в руку услужливо протянутую одним из старших мальчиков розгу и несколько раз взмахнул ею в воздухе. В школьном дворе словно зашумел ветер, гибкие прутья со свистом рассекали воздух. Слова священника успокоили детей и все происходящее уже не казалось таким диким и страшным, напоминая скорее какую то непривычную, страшную и странно возбуждающую игру. Один из монахов широкой повязкой из плотной, черной ткани туго завязал глаза отчаянно дернувшемуся мальчику. Эта мера впрочем была продиктована скорее заботой о безопасности последнего, так как розга в руке перепуганного ребенка могла случиться воистину разрушительным инструментом и наказуемый, в процессе этого нелегкого испытания, легко мог лишиться глаз… Веревки от мундштука были отвязаны, вместо них вокруг груди мальчика монахи обернули другую, толщиной почти в руку ребенка, связав концы и забросив их себе на плечо один из монахов медленным размеренным шагом двинулся сквозь строй, повлекши за собой переступающего мелкими шагами мальчишку. Свист розог при приближении монаха прекратился, он медленно прошел две первые пары мальчишек, когда полусогнутая фигурка Вольфа оказалась между ними. Поднятые розги замерли в детских руках, тогда, стоящий в начале строя Пастор, подавая пример с силой взмахнул розгой, со свистом впечатав гибкий прут в оттопыренные ягодицы мальчишки. Жуткий звук удара, оказался сигналом к нерешительности стоящих в строю детей, мальчишка стоящий напротив Пастора, не отрывая взгляда от жестокой улыбки появившейся на лице служителя божия, с силой опустил занесенную руку…. На зад и вздрагивающие, в ритме торопливого шага, бедра мальчишки посыпались удары. Связанные ноги не позволяли мальчику быстро преодолеть этот жуткий коридор боли, каждый из стоящих в строю учеников успевал хлестнуть его по крайней мере дважды. Дети хлестали прутами провинившегося мальчишку почти не глядя куда ложатся удары, а пристальные взгляды родителей и монахов не давали хотя бы сдержать руку. Гибкие, хорошо вымоченные прутья врезались и в спину и в поясницу, захлестывали под коленки и даже по икрам. Попадая по старым рубцам, розги легко рассекали истончившуюся, воспаленную кожу, по ягодицам и бедрам мальчишки побежала кровь… Хлесткие удары бросали тело Вольфа из стороны в сторону и когда хрипящий от боли мальчишка оказался напротив Штефана, один из идущих уже в догонку ударов вогнал кончик прута прямо между раскрывшихся в момент шага ягодиц…. Задавленно воя, через кляп, мотая головой, окровавленный мальчишка рухнул на колени так быстро, что ведущий его монах не успел вздернуть веревку, что бы удержать плечи мальчика и голова ребенка с силой ударилась о камни школьного двора, а Штефан чувствуя на себе не сулящий ничего хорошего взгляд отца, резко опустил прут на окровавленные ягодицы Вольфа, с другой стороны в них сразу врезался прут стоящего напротив товарища… Прут стоящего напротив мальчишки снова поднялся и опустился, и снова… Закрыв глаза Штефан вновь взмахнул розгой… Даже за свистом розог он услышал мокрый, ляпающий звук, с которым розга влипла в тело мальчишка и спружинив от окровавленных, судорожно дернувшихся ягодиц бросила на лицо и одежду мелкую взвесь рубиново-влажных капель…. Уже не контролируя себя, от обжигающей боли Вольф с колен завалился на бок, сгибая ноги и подтягивая их к животу – насколько позволяли опутавшие его тело веревки. Монах видя, что подняться мальчишка наверняка уже не сможет, просто потянул его тело вперед, под новые удары когда один из младших мальчиков, с родовым гербом на куртке, стоящий в середине строя согнулся и его вывернуло прямо под ноги своих же товарищей. Дети отскочили в стороны, а идущий словно сомнамбула монах потянул оставляющее скользкий алый след тело прямо через непереваренный завтрак его молодого товарища. Вид обнаженного, похожего на сломанную куклу, покрытого кровью и нечистотами тела, неприятный, тяжелый запах поплывший по двору - окончательно сломал строй. Этого неаппетитного зрелища уже не выдержали желудки и более старших детей… Родители учеников зашумели.. Видя, что экзекуция превращается в нечто совершенно непотребное, стоящий рядом с мирянами монах в сером резко махнул рукой давая сигнал к окончанию наказания… Побросав розги, с ужасом и отвращением глядя на результаты своего «богоугодного» деяния дети отбежали подальше от места экзекуции, столпившись возле калитки, бросая растерянные взгляды на хмуро переминающихся с ноги на ногу взрослых, но некоторые из детей пересекли двор в противоположном направлении и теперь стояли ухватившись за руки своих отцов и матерей… В отличии от мирян монахи действовали ловко и слаженно, мальчишку подняли на ноги и окатили двумя или тремя ведрами воды. Этот очистительный душ смыл грязь и кровь с тела (впрочем тонкие рубиновые струйки из просеченной кожи почти сразу раскрасили тело мальчика причудливым дикарским узором), но с разорванных мундштуком губ ребенка побежали скатываясь на тяжело вздымающуюся грудь частые тяжелые капли (видимо во время удара о брусчатку двора деревянный кляп разорвал губы). С глаз Вольфа ловко сдернули повязку, развязали ремни кляпа. Когда монах выдернул глубоко засевшее во рту мальчишки дерево, тот вздрогнул и медленно осел на землю, проваливаясь в благословенное забытье. Шурша рясами монахи быстро понесли безвольно повисшее тело ребенка к дверям школы. Со стороны они напоминали стаю шакалов убегающую со своей неправедной добычей. Проводив их взглядом один из мужчин в богатой и броской одежде, сжав широкой ладонью рукоять черного как сама смерть, испанского меча склонился к серому капюшону монаха. Благо, что внимание всех присутствующих было обращено к суетящемуся у дверей здания пастору. - Пресвятой отец, я конечно приветствую все что вы делаете на пути укрепления нашей праведной веры, но все же я не хотел бы…, что бы с мальчиком сейчас, что то случилось. Если он не приведи господи, умрет в результате нашей всеобщей «заботы», на моем сыне может оказаться несмываемая печать палача…. Да и на всех детях самых уважаемых людей города тоже… Так же тихо, не поворачивая головы священник ответил: - Ваш сын оказался очень слаб на желудок…, даже не успев послужить господу… - Всем будет достаточно и того, что он стоял в этом ряду. - То, что вы видите, приходится делать время от времени. Мы не должны забывать, что Бог не только милостив, но и суров! Но… доверьтесь мне, я как раз и приехал сюда, что бы и вера не ослабла, и сердца людей не канули в пучину ненужной жестокости. Человек, знаете ли слаб и даже благие намерения не всегда приводят к нужному результату…, а с этим мальчишкой все будет в порядке, он вполне сможет вынести и с десяток таких порок… Выслушав ответ монаха дворянин с испанским мечем вдруг повернулся и пристально посмотрел на жмущегося к матери Штефана: - Смой кровь мальчик, ты запачкался…. Тогда, услышавший эти тихие слова, схватившийся за руку матери Штефан опустив голову провел рукавом по лицу отирая слезы… И сейчас, год спустя, он вновь чувствовал слезы на своем лице, нервно облизнув дрожащие губы, соленая влага напомнила ему те самые тяжелые, солоноватые брызги сорвавшиеся с розги… Штефан, снова переживая события, случившиеся больше года назад, дрожа, словно в ознобе, охватил себя за плечи руками он неуверенно сказал: - Вольф… ну я правда…, мало что знаю…, даже наверное и ничего! Просто как догадки…., вдруг я совсем ошибаюсь, а ты подумаешь…, мне страшно! И прости меня за то, что я тогда… тогда (Штефан всхлипнул и тихо закончил) тебя бил… - С теми, кто тогда стоял в строю, я со временем разберусь…, со всеми. Хотя по большому счету мне на них, почти на всех, плевать! Мне они ничего не должны и они не были друзьями… Мне нужны те, кто все это мне устроил! Но ты, Курт… остальные наши, но особенно ты! Штефан, ты был мне как брат! – последнюю фразу Вольф сказал тихо, но для Штефана она прозвучала как крик. – Я не могу забыть, что ты это сделал! Я не хотел верить! Но я почувствовал тогда! Я почувствовал тебя, твое дыхание…, я упал, а ты был справа от меня…, а потом твой удар! И еще один! Вольф замолчал, глядя на своего друга и продолжил: - Знаешь почему я не поднялся тогда? Мне хотелось умереть…. Штефан стоял перед товарищем, опустив голову, а потом резко вскинул подбородок и в глазах его горела решимость. - Я знаю, ты не просто так меня сюда привел… и я не боюсь! – мальчишка кивнул головой на жуткий станок. В ответ на это отчаянное заявление старший мальчик только покачал головой: - Разве я давал тебе повод меня бояться? Я давно простил тебя Штефан…, но я простил только тебя. В сумрачном помещении воцарилась тишина, наконец Штефан не выдержал и двинулся к Вольфу, но тот, словно предчувствуя вопрос который мучил младшего товарища, пятясь, начал отходить в тень. - А с остальными? Что с остальными Вольф?! - Остальные умрут…, они умрут , я дал клятву Штефан и по другому нельзя…
полная версия страницы