Форум » Рассказы, написанные посетителями нашего форума и авторами интернет-ресурсов. » Плоские следы » Ответить
Плоские следы
МистерМалой.: Плоские следы [quote]Вместо предисловия: «…Какого бы персонажа ты ни выдумал, так или иначе он будет выращен из твоего опыта и твоей памяти». Умберто Эко (итальянский учёный-философ, литературный критик, писатель) [/quote] «Искусство убивать по приказу» (За десять лет до смерти великого фехтовальщика, главы рода Наге, сэн'соцутё, сэнсэя Касуги-Наге.) В разрываемой феодальными распрями стране, во время почти никогда не затихающей войны и клановых конфликтов, дочери и жены самураев были не чужды высокому исскуству фехтования. Умение защищаться, в то смутное время было совсем не лишним. Но великие мастера меча почти никогда не брались учить девочек, считая это занятие по большей части бесполезным (они их так и называли тогда - "потраченное время") оставляя своим женам и дочерям - лук и стрелы. Как не обидно но: "Кто делает таби - всегда ходит босиком", так у сильного и непобедимого фехтовальщика Касуги-Наге совсем не было времени (а возможно и желания) что бы серьезно учить свою дочь этому высокому искусству. Когда тонкая как тростинка девочка высказала Касуги-Наге свое решение тренироваться в додзе, с мальчиками-самураями, многоопытный мастер меча лишь на секунду скользнул по дочери взглядом, тихо и даже с каким то печальным разочарованием произнес: "Мне жаль, Айки, но моя школа это не для девочек". Послушная дочь должна была принять этот отказ отца и пойти во внутренний двор упражняться в стрельбе из лука или исскустве каллиграфии – как и положено девочке знатного рода Наге. Но… - Айки никогда не была послушной дочерью. За воротами додзе девочка подкараулила Нирики (их рода исстари дружили домами и дети - по сложившейся традиции, воспринимали себя как брат и сестра). Прихватив крепким кулачком юного самурая за отворот кимоно, девочка привычно прошептала ему на ухо свою просьбу. Отловленный ею мальчишка был почему то весьма печален, под насмешливо-внимательными взглядами сверстников, задумчиво вздохнул, грустно потер ладошками плечи и бедра, хотел, что то сказать..., но посмотрев в горящие глаза Айки - промолчал. Секунду подумав, схватив девочку за руку, Нирики потащил ее к своему другу и постоянному сопернику из рода Гоэй - Мацуоки, который как раз выходил из дверей Додзе. - Мацуоки подожди! - перегородив дорогу товарищу, Нирики чуть толкнул вперед Айки: - Она хочет заниматься с нами... у отца! У Касуги-сана... - А я то тут при чем? Крепкий двенадцатилетний мальчишка в красно-черном кимоно гордо выпрямился, скрестил руки на груди, положив одну из них на рукоять короткого "вакидзаси" торчащего у него за поясом: - Пусть просит Касуги-сана, она же его дочь. Вот только...: - тут взгляд юного Мацуоки стал совсем растерянным: - а..., как же тогда? Ну это...: - мальчик вдруг резко взмахнул рукой: - она же девочка! - Вот учитель так и сказал, а она все равно хочет! - Нирики нервно развел ладонями в стороны: - Но она мне приходиться гимаи и это ведь честная просьба..., и у нее сегодня седзан-иссин (день рождения души)! Ну помоги! - Чем я могу помочь? - говоря так, Мацуоки даже не смотрел в сторону девочки, словно ее здесь и не существовало, глядя только на своего друга. - Ты живешь тут ближе всех... дай ей свое первое тренировочное кимоно. Ну то... черное, из которого ты уже вырос! Теперь Мацуоки немного растерянно посмотрел на своего друга: - Ну... ладно. Раз ты просишь... А твое кимоно? - Да... но я же говорил - она мне гимаи! Ну как она может одеть мою одежду! Некоторое время Мацуоки молчал, а потом решительно кивнул головой и вся троица стуча таби по камням мостовой, со свойственной детям неистощимой энергией, побежала в сторону дома клана Гоэй, который и правда находился совсем неподалеку - на соседней улице. Присев на корточки возле ворот дома Айки и Нирики некоторое время молчали. Наконец Айки не выдержала: - А про что Мацуоки говорил? Ну про то, что я девочка? И что с того, что я девочка? - Ты просто не понимаешь! - Нирики взял Айки за руку, словно собираясь ей что то сказать, но не решился: - Касуги-сан все равно тебе откажет, а мне за это может еще и попадет! Точно попадет... а вот если не откажет тогда все и узнаешь! Выслушав названного брата Айки самоуверенно тряхнула слишком короткими для девочки волосами: - Он не откажет мне сегодня дважды! У меня же сегодня седзан-иссин, ты же сам сказал! Он точно не сможет! Девочка требовательно уставилась на мальчишку, но тот только отрицательно покачал головой. Айки прищурила глаза и уже собралась популярно рассказать Нирики, что она думает о всех этих мальчишеских тайнах и секретах (зная нрав своей гимаи, Нирики даже чуть отодвинулся в сторону - на всякий случай) но не успела. Из ворот дома со свертком в руках вышел Мацуоки. - Вот! - с ритуальным поклоном мальчик протянул кимоно Айки. Девочка так же с поклоном приняла из рук мальчика перевязанный поясом сверток. Покрутив головой по сторонам, Айки задумчиво спросила: - А где тут переодеться можно? Мальчишки растерянно переглянулись: - Ну во-о-он там есть тихое место, за нашими амбарами: - Мацуоки поднял руку, показывая направление, а потом удивленно спросил: - А дома то, кто мешает? - Дома меня ами (старшая сестра) на танцы сразу загонит или еще чего придумают... и вообще: - девочка назидательно подняла тоненький пальчик к небу и произнесла талантливо копируя голос местного монаха-прововедника Ро-Китори, являвшегося для жителей северного Киото неиссякаемым источником поучительных историй и житейской мудрости: - "Саке надо пить пока оно не остыло!" (в случае с этим мудрым высказыванием никто не посмел бы сказать, что Ро-Китри не знал о чем говорил). Девочка вздохнула: - Завтра я уже не смогу подойти к отцу с этой просьбой..., а сегодня я пойду к нему в одежде ученика, а по дороге, вы… вы сейчас мне расскажете, что я должна ему сказать - что бы это было правильно. Мальчишки переглянулись (Нирики при этом только пожал плечами) и синхронно кивнули головами, а Мацуоки уже смотрел на девочку с нескрываемым интересом. Айки довольно вздернула аккуратный носик к небу, развернулась и задевая прохожих решительно двинулась в направлении указанном Мацуоки. Мальчишки переглянулись и побежали за ней следом, даже не взглянув на шарахнувшихся от них в сторону группку крестьянских детей в простых и грубых кимоно со следами земли и навоза. Уйдя с улицы, завернув за угол, Айки и ее эскорт, пройдя через довольно глухой проулок, протиснулись в узкий проход между стенами домов оказавшись на небольшой, заросшей невысокой травой площадке. Здесь было очень спокойно и был почти не был слышен, похожий на далекий прибой, шум оживленных городских улиц северного Киото. Айки пройдя чуть вперед, повернулась лицом к мальчишкам и замерла. Нирики и Мацуоки быстро переглянулись и если Нирики, выглядел просто слегка растерянным, то Мацуоки неожиданно покраснел и отвел глаза в сторону. Айки кивнула головой в сторону находящегося за их спинами прохода: - Туда смотрите... что бы никто не шел! Высказанное предложение было конечно лишним, кроме ребенка их возраста через эти узкие щели между домами с комфортом могла пройти только кошка... Айки некоторое время смотрела на напряженные спины мальчишек, затем сама повернулась к ним спиной и быстрыми, решительными движениями принялась снимать одежду. На какое то время на Айки остались только кожаные ремни подвеса с ножнами и кинжалом у тонких, просвечивающих при каждом вдохе, ребер. Когда легкая шелковая ткань, с тихим шорохом, скользнула по стройной спине скатываясь к ногам, Айки услыхала за спиной легкий шум и почти не слышный шепот: "Не смотри!" и звук, словно стоящие у прохода мальчишки обменялись несильными тумаками. Эти звуки повторялись потом еще несколько раз. Айки очень хотелось повернуться, но девочка сдержала себя, аккуратно и тщательно одела на покрывшееся мурашками тело вещи Мацуоки, распустила волосы, привычным движением скрутила их в жгут и только потом повернулась. Мальчишки так и стояли на своих местах - правда оба были слегка растрепанны, а Мацуоки выглядел еще более смущенным. Свернув свою одежду, Айки прижала к груди невесомый сверток шелка и решительно двинулась к проходу, пройдя между мальчиками. В свободной, скрадывающей линии тела, одежде она почти ничем не отливалась от своих товарищей - даже прической. Теперь и Мацуоки ступивший за ней в проход, смотрел на нее совсем по другому. Как только девочка со свертком протиснулась между стен, в ее плечо вцепилась грязные пальцы, похожие на когти хищной птицы и сдавленный, наполненный злобой голос прошептал: - В амбары лазишь, хитрый мальчишка? Думаешь, что можешь делать это здесь, в Киото, за просто так? Не заплатив?! С этими словами мужчина потянул Айки к себе, пригибая тело девочки к земле, словно пытаясь поставить ее на колени. Пальцы человека Айки держали крепко, но не жестко, тем не менее обычно сильная и ловкая девочка почувствовала странную слабость, рука потянувшаяся за ножом словно застыла, а воздух стал густым и тягучим как мед диких пчел... Айки почувствовала, что быстро теряет силы. Схвативший ее человек был одет в грязную серую одежду, которая подошла бы и ремесленнику и бродяге, из под пыльной шляпы свисали длинные, давно не мытые волосы. За спиной мужчины стояло двое мальчишек примерно возраста Айки, одетых в такую же неприметную, неопрятного вида одежду, с серыми, даже на вид - пыльными капюшонами. Когда Айки слабо дернулась, пытаясь освободиться от наваждения, один из мальчиков неожиданно поднял тонкую руку с аккуратными, очень ловкими пальцами и чуть сдвинул капюшон к затылку. Из темной глубины в глаза Айки уперлись нечеловеческие зрачки, похожие на горящие желтые точки... Айки испуганно вскрикнула - роняя сверток, но в это момент выскочивший следом за ней Мацуоки, не говоря ни слова выхватил короткий меч и бросился на мужчину. Теперь закричал человек в сером. Его страшный, леденящий душу крик был похож на слившиеся воедино вой взбесившегося пса и крик пойманного волком зайца. Прикрывшись девочкой словно щитом человек отскочил назад, ловко толкнул Айки под ноги юного смурая и пригибаясь к земле, бросился прочь, по животному быстро, словно большая, перекормленная - но шустрая крыса. Его маленькие спутники, словно серые тени, исчезли еще быстрее него. Пряча короткие мечи, Мацуоки и Нирики помогли Айки подняться, осторожно смахнули с нее пыль. При этом ладошки мальчишек прошлись по телу девочки с несколько большим усилием, чем это было необходимо, словно бы фиксируя каждый изгиб ее тела. Айки открыла было рот, но так ничего и не сказала, спокойно принимая непривычную заботу мальчишек. - Ты как? - Нирики озабоченно заглянул в глаза девочки. - Нормально..., а кто это был? На плечо девочки легла рука Мацуоки: - Это местные воры, а может даже синоби… (мальчик сделал охранный жест пальцами левой руки) чужих они сюда не пускают, нам тут не раз попадались выпотрошенные трупы! Мацуоки быстро нагнулся поднимая сверток и протягивая его девочке с негромким и каким то нервным смешком, продолжил: - А еще… говорят, что они воруют детей и делают из них настоящих демонов! А этот… вот он наверняка подумал, что ты просто воришка и это стащил из дома или амбара... стащила то есть: (тут Мацуоки снова покраснел). - Спасибо Мацуоки-сан (мальчик даже чуть вздрогнул от этого не по годам уважительного обращения), вы очень отважны, а этот вор бежал от тебя словно дикий весенний яги! Айки уважительно склонила голову, дождавшись ответного поклона, разогнулась. После чего дети, посчитав данный инцидент исчерпанным до конца, быстрыми шагами направились в сторону Додзе-Наге, ведь, как и правда, гласила народная мудрость - "Саке надо пить, пока оно не остыло". Перевитые мощными сухожилиями, сильные, мускулистые руки профессионального фехтовальщика, бережно опустили в ножны отливающий смертельной синевой клинок. Косуги-Наге тщетно пытался поговорить с духом меча - меч молчал. "Нерасторопный Нищий" вновь оправдал свое имя и не спешил дать своему хозяину ответы на мучившие того вопросы. Могучий воин, сэн'соцутё и великолепный тактик уличных боев был сейчас расстроен. Расстроен тем, что отказал своей любимой дочери пусть и в странной, но совсем не обременительной просьбе. В принципе нет ничего сложного, поставить девочку в один ряд с мальчишками. Плохо, что его отточенная, словно клинок дэн'ка, система подготовки для нее совсем не годилась. Она не выдержит и это будет его поражение. Что такое поражение Касуги-Наге не знал и не собирался узнавать еще как минимум лет двадцать... Но вот… интересно, а как бы это восприняли его ученики? Косуги-Наге на секунду представил обескураженные лица мальчишек и негромко рассмеялся. Во дворе раздался явно слышимый шум от щелчков таби по камням мостовой. Косуги-Наге поднялся и сжимая левой рукой ножны с мечем прошел через тренировочный зал к выходу из Додзе. Фехтовальщик уже почти оказался возле дверей, когда перед ним оказался невысокий, стройный мальчик, одетый в дорогое, хотя и немного потертое, черное кимоно. Не поднимая головы, мальчик опустился перед Косуги-Наге на колени, положив перед собой золотую монету. Заходящее солнце за спиной ребенка било самураю прямо в глаза, мешая рассмотреть зашедшего, но сложение и движения вошедшего сразу показались грозному сэн'соцутё странно знакомыми, но до того как ответ успел принять в его сознании четкую форму, он привычно наступил на подношение и столь же привычно произнес ритуальную фразу: -Говори Ищущий. Тебе здесь рады. - Дайте мне надежду, Учитель, что я уже нашел! - столь же ритуально ответил воину знакомый голос. Косуги-Наге быстро одернул ногу, но потом смущенно вернул ее на место, а затем присев на корточки, ласково положил широкие ладони на тонкие плечи дочери: - Айки! В такой день, вторая просьба о том же - это уже не так просто! Это уже просьба через богов... Не шути с этим! Я же уже сказал тебе - это школа для мальчиков… - Отец... ты учитель, а я ученик: - Айки подняла на отца горящие решимостью глаза: - я чувствую, что это мой путь... Косуги-Наге медленно, с неприкрытой грустью покачал головой: - Ты не до конца понимаешь, о чем просишь... и где ты взяла эту одежду? - Нирики и Мацуоки.... - Ну конечно! Я мог бы и догадаться! Кто же еще как не твой названный брат и его заклятый дружок! Очень опрометчиво с его стороны, ведь урок для Нирики на сегодня еще не окончен. Глядя на дочь, Косуги-Сан тепло, но как то коварно улыбнулся. Айки внутренне напряглась - именно с таким выражением лица ее отец добивался того, что она сама, даже как бы и по своей воле делала вещи, которые ей делать совсем не хотелось. Однако в этот раз отцу это не удастся! Это девочка решила для себя абсолютно твердо. Косуги-Наге поднял дочь и подтолкнул девочку к двери: - Позови сюда этого гороцуки... да и его друга тоже. Айки выглянула за дверь и махнула рукой. Войдя в зал мальчики поклонились и замерли у входа . Нирики бросая быстрые взгляды на Айки, выглядел смущенным и растерянным - в отличии от своего друга, который просто смотрел то на девочку, то на своего сэнсэя с некоторой опаской, но совершенно спокойно и даже с некоторым любопытством. - Ну что ж... должен вам сказать затея моей дочери удалась и теперь, в нашем Додзе, есть новый ученик - Айки (при этих словах Айки вежливо поклонилась, словно видела мальчиков в первый раз). Вы ей помогали, старались по мере сил, даже сказали ей правильные слова - чего никак не должны были делать - без моего ведома. Ведь основа любого дела - слово... - Я виноват учитель! - Нирики покаянно склонил голову: - это я научил! Мацуоки только дал одежду, по моей просьбе конечно ну вот и... вот и все... - Хорошо, Нирики, я уже понял, что твой друг здесь абсолютно не причем..., а о других учениках ты подумал? Каково им будет разбираться со своими ошибками при нашем новом ученике? При каждом слове своего Учителя Нирики все ниже склонял голову, словно ее пригибала к земле незримая ладонь. Когда Касуги-Наге замолчал и молчание ощутимо затянулось, мальчик осознав, что от него ждут ответа тихо прошептал: - Не знаю учитель... - Плохо Нирики! Ты старше чем Айки и ты мужчина, воин могучего клана. У тебя должно быть чувство ответственности... и за нее тоже. Сейчас, ты получишь ответ на этот вопрос, а заодно и урок ответственности (Нирики немного вздрогнул при этих словах). Тем временем Косуги-Наге продолжил: - Айки получит урок воинской дисциплины (девочка осталась внешне абсолютно спокойной и только нервно сглотнула), а твой друг (Касуги-сан посмотрел в сторону Мацуоки) глядя на это, поймет, что дружба - это не только готовность помочь по первому зову, но и отрезвляющий совет. Косуги-Наге отошел к стене зала и вернулся с двумя тонкими палками. Одной длинною примерно два локтя и второй - в два раза длиннее. - Ты сегодня пять раз ошибся и дважды не отбил свою ошибку, а один раз попал под отбив Хокусая и даже не заметил этого... Я не раз говорил тебе, кто спит в Додзе, часто плачет на татами, а потом - умирает на поле битвы! Я хотел сделать это завтра, но раз уж ты здесь... Косуги-Сан сделал мальчику приглашающее движение. Медленно, словно каждый шаг давался ему с необыкновенным трудом Нирики подошел и остановился перед Учителем. Развязал пояс, аккуратно положил на маты из рисовой соломы короткий меч. Быстро посмотрев на Айки, мальчик с отчаянием взглянул на учителя. Глядя поверх головы юного фехтовальщика, Косуги-Наге жестко произнес: - Я ничего не меняю в тренировках, а у нас просто новый ученик - не больше и не меньше! Что тебя так смутило? Ведь завтра здесь будут стоять все твои друзья... С тяжелым вздохом, мальчишка в два движения скинул кимоно, отчаянно краснея стянул с себя фундоси, оставшись совершенно голым зябко сдвинул ноги опуская руки вдоль тонких, но крепких бедер. Гордость не позволила ему просить или прикрываться руками. Дождавшись знака Учителя, Нирики медленно опустился на четвереньки… Как только ее названный брат сбросил с себя одежду, Айки сразу опустила глаза, но даже так она успела заметить, насколько же он еще юн и… испуган. Взяв короткий прут, Косуги-Наге остановился сбоку от мальчишки: - Твоя главная ошибка в поединке против Ташизы... Говори! Косуги-Сан поднял тонкий прут над сжавшимися ягодицами мальчика. - Но Учитель.... я достал его восемь раз против его двух... АЙ! Удар, упавший на худощавый зад мальчишки был столь стремительным, что Нирики даже не успел к нему подготовиться. Снова поднимая руку и столь же стремительно ее опуская, наводя еще один росчерк боли на заду несчастного Нирики самурай спокойно произнес: - А разве не достаточно и одного раза? Разве меч позволит тебе играть в пятнашки? Так где ты ошибся? Мальчик только страдальчески засопел и когда очередной удар обрушился на его зад, вскинул голову и с нескрываемой обидой, совсем по детски выкрикнул: - Моя ошибка, в том, что я…. помог Айки! Касуги-Наге медленно опустил занесенную для удара руку. - Тогда... Раз ты действительно так считаешь… - одевайся и уходи. Я найду тебе хорошего учителя, в Эдо... На несколько секунд Нирик замер, совсем не шевелясь, а потом, ткнулся головой в ладони и тихо произнес: - Простите меня Учитель! Простите Касуги-Сан, я... я просто не подумал... Спокойно выслушав мальчика, Косуги-Наге удовлетворенно кивнул головой, принимая извинения своего нерадивого ученика, дождался когда тот вновь упрется в маты ладонями и с еще большей силой, хлестнул его зад прутом. Но, либо юный фехтовальщик успел собраться с силами и сосредоточиться, либо мальчик уже успел притерпеться к боли и на этот раз, обошлось без крика. Теперь Нирики быстро заговорил, даже чуть прикрыв для концентрации глаза. - Мне нужно было бить его не в корпус, а по ногам, с дистанции, после удара в голову..., так он всегда пропускает! - Почему? Мальчик молчал до нового удара прута, со свистом разрезавшего воздух. После этого удара Нирики жалобно застонал, снова провалился с ровных рук на локти и вновь уперся лбом в ладони пряча лицо, а потом отчаянно-быстро взглянул в сторону замершего в стороне Мацуоки. Стоящий за спиной самурая мальчик, резко согнул руки в локтях, прижал их к туловищу, помотал ими в воздухе словно короткими лапками и схватился за рукоятку меча... Нирики облегченно вздохнул и почти выкрикнул, спеша предупредить очередной удар: - У него короткие руки и он очень хорошо отбивает удары на верхнем уровне, а в ноги, ниже колен - постоянно пропускает! Косуги-Наге опустил занесенную для удара руку. - Ты меня порадовал Нирики! Я конечно думал, что этот урок нам с тобой придется разбирать намного дольше! Косуги-Сан замолчал, однако не давая мальчику команды подняться. Нирики дисциплинированно так и застыл у его ног, только чуть качнулся из стороны в сторону, поудобней упираясь в маты локтями и коленями. - Теперь о не отбитых камнях, это не имеет большого значения..., но я бы хотел узнать - о чем ты думал? Я давно не видел тебя таким рассеянным... Стоя на четвереньках, мальчик только едва заметно пожал плечами и даже чуть выше приподнял перечеркнутый следами предыдущих ударов зад, словно предлагая Учителю все побыстрее закончить и не затягивать наказание. Косуги-Сан присел на корточки перед Нирики и тихо произнес: - Позволь и мне извлечь пользу из твоего наказания, ты надеюсь, не забыл, что у нас новый ученик... Один раз ты уже помог ей научив, правильным словам для входа в Додзе, достав одежду… поэтому будет логично помочь ей пройти и первый урок. Нирики чуть приподнял голову и прекрасно понимая, что выбора у него, в общем то просто нет, с тяжелым вздохом произнес: - Я выполню любой урок, Учитель... Здесь вы указываете путь! - Вот и хорошо, надеюсь ты сможешь удержаться от детских обид, пройти и это испытание достойно. С этими словами Косуги-Наге ловким движением вскочил на ноги, поворачиваясь к Айки. Девочка стояла ровно, не шевелясь, упрямо сжав губы и глядя прямо перед собой, но ее щеки были мокры от слез. Своего названного брата Айки любила и стоя рядом с отцом почти ощущала боль ударов, пронзавшую тело мальчишки. Косуги-Наге наклонился, взял в руки длинный прут и протянул его девочке. Айки взяла тонкое дерево обеими руками с опаской и непониманием посмотрела в сторону отца. Мужчина взял дочь за плечи и подтолкнул ее в направлении коленопреклоненного мальчишки. - Ему полагается по два удара за каждый из не отбитых камешков. Всего шесть. Я хочу, что бы ты сделала это аккуратно, четко и сильно..., так как ты можешь! Потом, обращаясь к Нирики продолжил: - Нирики, ложись на татами и сожми пятки. Когда отчаянно покрасневший мальчик дисциплинированно выполнил эту команду, Косуги-Наге свернул его кимоно и положил сверток Нирики на спину, прикрывая позвоночник и почки от случайного удара. Поднявшись и отойдя от мальчика на пару шагов, самурай посмотрел в сторону своей дочери и молча указал ей пальцем на лежащего мальчишку. Девочка, сжимавшая прут с такой силой, что у нее побелели пальцы, вдруг отчаянно замотав головой, с неприкрытым отчаянием в голосе спросила: - Но отец... учитель, ну зачем?! Ровным, монотонным голосом Косуги-Наге обратился к своей дочери, говоря ей то, что до этого он говорил сотням своих учеников: - Взяв в руки оружие и желая пройти путем воина, ты должна научиться убивать по приказу своего господина. Не важно кого убивать и не важно - за что. Неважно, считаешь ты это правильным или нет. Ты! Должна! Убивать! По приказу! Если ты возьмешь в руки оружие и не сделаешь этого, то покроешь позором и себя и весь наш род… Косуги-Наге снова замолчал, а потом весомо роняя слова- продолжил: - Но как же ты! По приказу, ударишь человека клинком… Если! По приказу! Не можешь даже… высечь мальчишку?! Обходя по кругу застывшую, словно изваяние богини печали, дочь, фехтовальщик (едва скрывая свое торжество) произнес: - Я скажу тебе это лишь раз и больше повторять не буду… - либо выполняй приказ, либо ложи прут и уходи! Это – или твой первый, или последний урок! Айки так и стояла, не шевелясь с прутом в руках и губы коварного Касуги-Наге уже чуть тронула торжествующая улыбка, когда Айки, в свою очередь, с отчаянием посмотрела в сторону Мацуоки. Мальчик чуть кивнул головой в сторону обнаженной фигурки Нирики, замершего на татами и еле заметно дернул рукой имитируя удар. Губы юного самурая беззвучно шепнули: "Смелее!". Сделав несколько шагов и пройдя мимо уже торжествующего отца, Айки подошла к Нирики и остановилась в двух шагах от мальчика. Нирики вдруг повернул голову, глядя на Айки с немым вопросом. Когда Айки, быстро отерев слезы, с каменным выражением лица, примеряясь, приложила прут к дернувшимся от прикосновения ягодицам мальчишки, Нирики, осознав, что останавливаться девочка точно не собирается, смотрел на нее уже совсем растерянно и даже с некоторой обидой. Видимо, где то внутри он (как и его сэнсэй) рассчитывал, что Айки просто сбежит из Додзе, а эта история так и завершиться, как пусть слегка болезненное, но интересное приключение. Но девочка оказалась и сильнее и решительнее, чем они оба могли предположить. Прикинув расстояние и цель для удара, девочка медленно подняла длинный и гибкий прут в воздух...
Ответов - 8
МистерМалой.: Косуги-Наге озадаченно наблюдал за действиями дочери. Заставлять Айки пороть своего названного брата было просто неоправданной ошибкой. Но правила обязательны для всех и Косуги-Наге уже не мог отменить принятого решения. Он проиграл. Впервые в жизни он проиграл решимости и воле своей дочери… Свистящий прут с недетской силой обрушился на сжавшиеся ягодицы мальчика, впечатавшись в них хищным щелчком. Из-за длины прута и того, что девочка нанесла удар двумя руками, удерживая его как нагинату, с которой так любила тренироваться, удар получился намного сильнее чем те, которыми потчевал своего невезучего ученика, Касуги-Наге. Нирики дернулся, закусил зубами ладонь, но даже не застонал. Девочка снова взмахнула прутом. По Додзе снова разнесся звук удара. Айки вновь подняла руки... На четвертом ударе кожа мальчишки не выдержала и в месте пересечения вспухших рубцов от ударов показалась кровь. Но Айки, каменея скулами и сжав губы в тонкую полоску, в давящей тишине закончила начатое. Нирики лежал перед ней молча и не шевелясь. Когда мальчик поднял голову, из прокушенной зубами ладони побежала кровь... Аккуратно положив прут на татами Айки подошла к отцу и остановилась перед ним. Звонким голосом, чеканя слова Айки произнесла: - Я… Смогу! Убить! Смогу убить по приказу… Старающийся скрыть растерянность Косуги-Наге смотрел на девочку в мальчишеской одежде так, будто впервые увидел свою дочь. - Теперь я это знаю Айки... Извини, что сомневался в тебе. Мужчина замолчал, а потом обращаясь и к ней и к мальчикам продолжил: - Завтра утром я жду вас всех здесь! В Додзе-Наге! Айки отошла в сторону от отца, села на маты и спрятала лицо в ладонях. Плечи девочки задрожали... Тем временем Косуги-Наге присел на корточки рядом с лежащим мальчиком и жестом указал Мацуоки на деревянный ящик у стены, где хранились незатейливые медицинские препараты той суровой эпохи. Мацуоки быстро вернулся с горшочком лечебной мази и полосками чистой ткани. Осторожно оттерев кровь с иссеченного тела мальчика, фехтовальщик смазал просечки лечебной мазью, сразу остановившей кровь. Покачав головой, смазал прокушенную руку, а потом ласково коснулся ладонью волос ребенка. - Нирики, я благодарю Вас за помощь оказанную мне и моей дочери и… я прошу у вас прощения за мои неверные решения. Сегодня вечером я хотел бы, что бы вы пришли ко мне выпить чая и что бы попытаться найти понимание. Поднимаясь с татами мальчик поклонился, провел ладонью по мокрым от слез щекам: - Я... приду Учитель. Спасибо вам за урок! Остановившись в центре зала, Косуги-Наге обвел глазами замершего у стены Мацуоки, плачущую в углу татами дочь, медленно одевающегося, морщащегося от боли Нирики: - Дайте мне слово, что вы никому не расскажете о том, что здесь произошло! Выслушав клятвы и заверения детей, воин поклонился и покинул зал. Поднявшись Айки, пряча глаза подошла к Нирики и попыталась взять названного брата за руку. Но мальчик, даже не глядя в ее сторону, сделал быстрый шаг назад. - Нирики... пожалуйста... - Что?! - мальчишка выкрикнул это почти с яростью: - я не приду к тебе пить чай и искать понимания! Слышала Айки! И не подходи ко мне больше! Подошедший к ним Мацуоки попытался приобнять за плечи своего товарища, но Нирики оттолкнул его руки. Мацуоки терпеливо отступил на шаг и снова подошел к своему озлобленному другу. - Нирики, ну а как оно должно было быть? Разве могло быть по другому? Эти простые и рассудительные слова, как не странно, уняли пыл мальчишки и он все еще обиженно сопя позволил Мацуоки положить ему руки на плечи. Когда к нему снова подошла Айки, Нирики чуть дернулся, но руки Мацуоки не сбросил. Девочка и мальчик долго глядели друг другу в галаза и Мацуоки, ладонями ощущал, как уходит злое напряжение из тела его друга. Когда наконец Нирики растерянно моргнул, Айки улыбнулась, наклонилась и протянула ему прут, поднятый с татами. - Вот... - Что вот? - Нирики и отпустивший его Мацуоки озадаченно уставились на девочку. - Я прошу тебя Нирики, как своего друга и названного брата забрать мою вину и простить меня за то, что я сделала. Отступая от девочки, мальчишка отрицательно замотал головой: - И не подумаю... ну так не буду. Да ладно, Айки! Не так уж и больно было! Брось ты эту палку! Я уже на тебя не сержусь! В ответ на это Айки с улыбкой упрямо покачала головой: - Я повторяю свою просьбу дважды... и в это день ты не можешь мне отказать Нирики! Это просьба через богов! С этими словами Айки сунула прут в руки мальчишки и, отступив на пару шагов начала снимать с себя кимоно. Глядя на это, Мацуоки развернулся и пошел к выходу из Додзе. - Я... побуду с наружи! - А ну стой! - мальчик остановился, а Айки, продолжая снимать одежду, не глядя в его сторону продолжила: - А разве тебя не было здесь, когда я делала это с Нирики? Или мне снова повторить свою просьбу дважды? Обескуражено улыбнувшись, Мацуоки вернулся на свое место, а Айки, сняв даже ремни с кинжалом, опустилась перед Нирики на колени, а затем и на локти, принимая уже виденную ей позу для наказания, старательно скопировав то положение в котором ее названный брат недавно изучал свой болезненный урок. - И не смей оскорбить меня жалостью! Нирики согласно кивнул головой и чуть прищурил глаза, выбирая цель для удара, прикоснулся прутом к телу девочки. Если уж быть честным с собой (а завидным умением говорить себе правду юный самурай вполне обладал) ему и правда очень хотелось хорошенько всыпать этому новому, доставившему столько проблемы боли… ученику из старого Додзе-Наге. С каким то непонятным удовольствием, перемешанным с жалостью и странным удовлетворением, от которого шумело в ушах, Нирики размахнулся и сильно вытянул прутом по гладкому, чуть вздрогнувшему от свиста прута, заду. От стен и крыши додзе отразился звонкий, девичий вскрик нового ученика... Наконец Айки медленно поднялась с колен, потирая шесть вспухающих краснотой полосок и абсолютно не стесняясь скользящих по ней взглядов мальчишек, закрутилась, выгибаясь словно кошка и стараясь рассмотреть следы от ударов, потерла наказанное место, а потом поднесла ладони к глазам. Мацуоки, краснея, но не отрывая взгляд от ее стройного, хотя еще по детски угловатого тела, тихо произнес: - Да нет там крови... Глядя в потолок, звенящим от слез голосом девочка произнесла: - А мне показалось, что вся кожа слезла! В ответ на эту фразу Нирики только смущенно развел руками: - Сама ведь захотела! Могла бы и догадаться, что это больно! Айки еще раз потерла ладошками ягодицы, переступая с ноги на ногу и наклонившись подхватила с татами ремни с кинжалом. Затянув ремни с оружием, девочка развернула сверток с женской одеждой. Заворачиваясь в шуршащий шелк, с искренним непониманием, произнесла: - Не пойму... как вы все это терпите и почти не кричите! Нирики (с некоторым облегчением) довольно улыбнулся этой сомнительной формуле мальчишечьего превосходства: - Ну... мы все таки не крикливые девчонки. Верно? Айки посмотрела на мальчика с таким знакомым ему выражением лица, что Нирики, на всякий случай, привычно отступил от своей гимаи еще на один шаг. Когда Айки закончила одеваться, она аккуратно сложила черное кимоно, с поклоном передала его Мацуоки, а потом решительно подошла к Нирики взяла его за руку и потащила к выходу из Додзе. Уже в дверях девочка остановилась, оглянулась на идущего следом Мацуоку и прихватив Нирики за отворот кимоно потянулась к его уху: - Нирики. Я ведь тут совсем забыла... Выслушав шепот девочки, Нирики смущенно повернулся к Мацуоки. - Мацуоки... я хочу..., а что это ты так улыбаешься? Прижимая ладони к вискам, Мацуока затрясся от смеха, привалившись плечом к столбу входных дверей Додзе : - Нирики! Вы же совсем сумасшедшие! Ты даже не представляешь... но кажется именно сейчас я наконец понял, почему ваш клан никогда не проигрывает сражений!
МистерМалой.: «Смерть у порога» Узнав о болезни отца, дочь Касуги-Наге, прекрасная Айки не собиралась смириться с его грядущим уходом, призвав к заболевшему лучших врачей. Но только мужественный, отчаянно-смелый врач, воинствующий монах-синтоист Ро-Тагава сказал ей и отцу безжалостную правду. По указанию Касуги-Наге он приготовил жуткий магический напиток из ядовитых трав, крови и секретов желез ядовитых ящериц и рыб, даже доставка в город которых каралась смертью. Но это зелье, испытанное на умиравшем, как и отец Айки, харкающем кровью разбойнике, давало человеку прежнюю силу, легкость и скорость движений, забирало боль и страх. Через три четверти часа прикованный к стене разбойник-людоед, сумевший вырвать из стены удерживающие его цепи, словно срубленный ударом меча, рухнул на пол и застыл с пеной у рта, глядя в небо мертвыми остекленевшими глазами. Для клана Наге наступили не лучшие времена, уже давно их, безоговорочно преданных великому дайме клана Ода, преследовали жуткие и часто необъяснимые смерти лучших из самураев. Некоторые были делом рук ночных убийц, демонов ночи – вездесущих синоби. Но таких было не много. Внушавшие страх, продажные, жестокие и безжалостные шпионы-наемники были не столь уж и неуязвимы, но, вместе с тем, невероятно хитры и коварны. Например, хитроумный Иджи Никазима довольно часто и успешно находил невидимок и их связных (хоть это было и недоказуемо), а впоследствии заключил с местным кланом договор и даже соглашение «о быстрой смерти» – перед лицом богов, на священной горе, что было немаловажным и прогрессивным шагом в то жестокое и суровое время. В конце концов, основная задача Иджи – это обеспечение безопасности жизни великого Ода Набунага, его родных и приближенных… Но совсем недавно что-то изменилось в шатком равновесии. Кто то могущественный или отчаявшийся, захотел крови. Несколько последних смертей в окрестностях Киото – это были смерти от ударов меча, от рук самурая, скрывавшего лицо. Он нападал страшно и молниеносно. Возможно, это был одиночка из какого-то уничтоженного клана. Возможно – но маловероятно. Ронины никогда не были серьезной проблемой. Обычно они убивали одного человека, которого считали ответственным за жизнь своего господина, после чего либо тихо уходили в монастырь, либо сосредоточенно умирали на белой циновке, совершали сеппуку. От поимки этого неуловимого убийцы зависела карьера и благополучие Иджи, а значит, и Айки, и безопасность их будущего ребенка, о котором они все чаще задумывались. На семейном совете, где они сидели, укрыв лица за пропитанными уксусом повязками, чтобы уберечься от отравленного воздуха, со свистом и хрипами выходившего из груди Касуги-Наге, тот, выслушав дочь и Иджи, спокойно произнес: – Я подарю вам голову убийцы. Уже утром следующего дня над домом Касуги-Наге зажегся золотой фонарь…. Расчет мудрого Касуги-Наге оказался верным, враг пришел. . . ;;;;;;;;;; - «Принцип мышеловки» Жителям северного Киото было объявлено, что в весенние дни десятого года Эйроку великий воин Касуги-Наге сильно болел. Достойный человек, особо доверенное лицо главы клана Ода решил умереть и уйти достойно. Он распустил слуг и охрану, приказав вывесить над воротами золотой фонарь с каллиграфично-безупречными иероглифами вызова к каждому из проходивших самураев. На подставке перед ликами суровых синтоистских богов лежала высокая горка золота. Награда принявшему вызов – тому, кто придет и победит. Но могучий Касуги-Наге оказался заложником собственной славы. Многие молодые, но уже опытные и сильные воины, впервые взявшие деревянный «боку» под его руководством, слишком уважали и любили своего сэнсэя, обучившего их искусству меча. Старые, опытные и сильные мастера меча слишком уважали себя, чтобы скрестить меч с умирающим, находившемся не в зените силы, самураем… Другие (и таких было большинство), просто боялись, помня историю сколь могучего, столь же коварного Бокудена. Притворившегося больным и открывшего настежь двери своего дома жадным до крови и золота самураям из вражеских кланов, поверившим в его болезнь и немочь. Жуткая пирамида из их черепов долгое время украшала сад камней во дворе дома Бокудена, придавая его строгому совершенству некую жуткую завершенность… ;;;;; - "Сезон дождей" - Дождь стоял сплошной пеленой, когда в дом управляющего северной части Киото, зятя великого фехтовальщика Касуги-Наге, срывая с себя остатки серой, неприметной одежды, вбежал мокрый, покрытый ссадинами и царапинами, с разбитыми в кровь коленями, оставшийся одетым в одну набедренную повязку, мальчишка. Крикнув стоящему у входа старшему самураю «бегите к Додзе-Наге!», он бросился дальше в дом. На тонкой, но не по детски жилистой шее ребенка, болтался знак имперского соглядая. Это был сильный знак, с двумя красными полосками под восходящим солнцем. Мальчик беспрепятственно прошел через весь дом, остановившись только перед покоями хатамото. Возле сдвижных дверей, ведущих в покои владетеля, мальчишка сбросил набедренную повязку, покорно подождал, пока одетый в черные и серые цвета клана самурай проверит его волосы, внимательно осмотрит тело мальчишки под мышками и в паху, заглянет в рот и даже те ворота, что извергают принятое ртом… Наконец, мальчик, повинуясь знаку стоящего у входа в полном боевом облачении самурая, низко согнувшись, неслышной тенью шагнул в покои хатамото, сразу простираясь ниц. Дрожа от сырости и страха, мальчишка, не смея поднять глаз (их можно было очень просто лишиться), замер, почти не дыша. Широкоплечий и могучий Иджи Никазима, мощными ногами и тяжелыми глыбами плеч напоминающий каменщика, грозный хатамото, сидел, полуобняв рукой тонкую и стройную как тростник девушку – свою жену, дочь великого фехтовальщика Касуги-Наге. – Говори, Змейка, что за новость ты нам принес? – мелодичный голос Айки-Наге гармонично вписался в басовитый шум дождя, бьющего в соломенную крышу додзе, похожий на далекий гром барабанов гневливых богов. – Госпожа, золотой фонарь на доме вашего отца не горит… Одним движеньем, словно подброшенный незримой силой, хатамото оказался на ногах. Прыжком оказавшись возле распростертого ниц мальчишки, схватил того за длинные, собранные в «хвост» волосы и одним рывком, словно пушинку, поставил на ноги взвизгнувшего от боли и испуга ребенка. – Но… почему ты?! Где Скала, где Воробей, где Стервятник?!!! – Они мертвы, мой господин… – выдавил мальчишка, роняя слезы боли, в отчаянии сжимая хрупкие кисти с тонкими, ловкими пальцами, – я остался жив лишь потому, что Стервятник отослал меня за мертвым саке, в лавку жирного Даса… – Где врач Ро-Тагава? – Его голова лежит перед входом в дом великого Касуги-Наге… Самурай отпустил ребенка и тот снова рухнул на колени испуганно следя за хатамото наполненными тоской глазами. Пока мальчишка говорил, хатамото уже опоясался мечами, поверх легкой пластинчатой брони быстро затянул на ногах и предплечьях защиту, на ходу надел боевые перчатки. Схватил кожаную плащ-накидку и широкополую треугольную шляпу, одежду, которая делает и воина и разбойника похожим на странствующего монаха. Уже одетая в простое кимоно и броню, Айка выглядела как юный мальчик-подросток, только покинувший школу меча. В руках она сжимала острую как бритва нагинату, скрывая лезвие в ножнах из драгоценной кожи черного ската. – Веди! – стройная нога толкнула мальчишку в плечо. Словно напряженная пружина, тело мальчика распрямилось, Змейка молнией метнулся к выходу. Быстрый мальчишка выскочил во двор, где уже стояла вооруженная и закованная в доспехи группа самураев, укрытых такими же невзрачными монашескими плащами. – Господин! Уга-Нагава со своим дежурным десятком уже побежали к Додзе-Наге… – Курьеров на заставы и ворота! Курьера на Юг… Никого не выпускать из города без особого распоряжения! – Ридзи-Касигава может отказаться выполнить ваш приказ, повелитель! – Пусть скажут ему, что убит Касуги-Наге, а мы ищем убийц… Процессия, которая неслась по темным, залитым водой улицам северного Киото, могла вызвать удивление даже у привыкших ко всему старожилов этого сложного и беспокойного города, живущего своей, особенной и ни на что не похожей жизнью. За быстрым в движении, словно скользящим по мокрым камням, длинноволосым и нагим мальчишкой, похожим на дикого айна, тяжело разбрызгивая воду и грязь, мерным, тяжелым шагом бежала по-военному стройная группа монахов. Однако чуткое ухо даже через шум дождя могло уловить ни на что не похожий звук трущихся друг о друга пластинок самурайского доспеха. Пройдя в оцепленный квартал, Иджи Никазима и Айка оказались возле ворот дома Касуги-Наге.
МистерМалой.: "Искусство ставить вопросы" В доме было темно. Первыми через порог шагнули самураи с зажженными фонарями на шестах. Надели на ноги похожие на маленькие скамеечки высокие таби, чтобы избежать возможной опасности от раскиданных по полу отравленных игл и не затоптать возможные следы. Опасения вошедших были напрасны. На плотных рисовых татами чернели только разводы и пятна свежей крови, а в священную для каждого самурая «комнату меча» тянулся длинный кровавый след. Дверь в спальную комнату была разбита, из кусков плотной рисовой бумаги в пролом сиротливо торчали перебитые рейки. Змейка, сунув вперед фонарь на шесте, быстро заглянул в комнату. Айка, напряженно сжимающая в руках поднятую над головой нагитану, и Иджи с обнаженной катаной и фонарем в руках короткими осторожными шагами приблизились к оружейной. Протянув вперед лезвие на длинном древке, Айка с чисто женской аккуратностью осторожно отодвинула в сторону сдвижную панель двери. Обезглавленное тело Касуги-Наге, облаченное в белоснежное, но залитое кровью кимоно, лежало на циновке в центре комнаты. Отрубленная голова великого воина, аккуратно установленная на плотный лист рисовой бумаги, покоилась возле его правого плеча. Кисть правой руки, побелевшая и обескровленная, прочно сжимала рукоять отливающего смертельной синевой клинка «Нерасторопного Нищего»… – Госпожа… – рядом с Айки словно тень возникла тонкая обнаженная фигурка, аккуратно сжимая горлышко глиняной бутылки со снадобьем Ро-Тагавы, в которой нетронутым колыхалось мутное дьявольское зелье. – Это было возле постели вашего отца… Иджи неслышно опустился на корточки рядом с трупом тестя, внимательно осмотрел тело и меч. На цубе меча и лежащих у левой руки ножнах было множество глубоких зарубок. – Великий Касуге-Наге отбил несколько ударов, даже не вынув меча из ножен… на него напали внезапно и без предупреждения. Так атакуют убийцы… Иджи аккуратно поднялся и прошел к изображениям богов. Перед алтарем так и не тронутой лежала горка золотых пластин. Осторожно коснувшись тяжелой горки, Иджи задумчиво продолжил: – Не взял деньги… и вряд ли спешил, если смог перетянуть сюда труп (опустившаяся на колени возле трупа отца Айка вздрогнула). Значит, все-таки не «ночной призрак», скорее всего ронин или «спящий в горах», забывший о чести, но не утративший совести… или настолько сжигаемый яростью, что просто побоялся рисковать. Но так легко убить трех моих лучших людей и монаха-синтоиста – кто бы это мог быть? Посмотрев на Айку, хатамото озадаченно замолчал. Перейдя к изголовью трупа, Айка-Наге опустилась на колени, отложив в сторону нагитану, низко наклонилась и, медленно коснувшись перерезанных артерий, поднесла кончики пальцев ко рту, осторожно лизнув их языком. Глаза девушки были полузакрыты, и она медленно раскачиваясь. Это завораживающее движение было похоже на танец изготовившейся к броску королевской кобры. Между припухших, искусанных губ девушки показался красный язычок и облизал их. Наклонившись через голову отца, девушка приблизила лицо к клинку «Нерасторопного Нищего», замерла над ним. Сбоку от Айки неслышной тенью возник Змейка с фонарем в руках. Разглядев то, что нужно в матовом свете фонаря, Айка аккуратно провела пальцами левой руки по испачканному в крови лезвию. Несколько раз глубоко втянула воздух ноздрями, прижала перепачканные пальцы к губам… – Это не кровь отца, – девушка открыла глаза, – нападавший был ранен, и его кровь пахнет смертью… возможно, что рана опасная…. Девушка замолчала, а потом продолжила: – Когда он попадется мне в руки, я выпью его кровь до капли… я хорошо запомнила ее вкус… По дому, словно тени, заскользили соглядаи. Подсвечивая себе фонарями, аккуратно крадучись, они обходили покои. Наконец, старший из соглядаев, Волк, заменивший великолепного Стервятника, согнувшись и пряча глаза, приблизился к хатамото и его супруге. – Что же ты увидел, Волк? – Убийца тайно проник в дом, двигался неслышно – или босиком, или в мягкой обуви… хотя нет… на таком дожде обувь бы сильно промокла, и это было бы заметно… Побоявшись ловушки, он не стал сдвигать двери, а надрезал бумагу на рейках и атаковал господина Косуге-Наге прямо через них. Господин Косуге сумел отбить первые удары и отбросить нападавшего. Когда он, наконец, обнажил меч, болезнь, по всей видимости, дала о себе знать. Его скрутил приступ кашля, и он пропустил удар сверху, чуть выше шеи, клинок вышел через грудь… – Что за оружие? – Меч. Довольно странный - длиннее вакидзацу, но короче катаны. Таким мог бы тренироваться талантливый ребенок, будущий мастер меча… – И как ты определил его длину? – Господину Косуги отсекли голову уже в «комнате меча», на татами остался след клинка… Иджи задумчиво провел рукой по бритому лбу, посмотрел на небольшие, но видимые сколы лезвия «Нерасторопного Нищего». – Заказывать детский меч такого качества? Я никогда о таком даже не слышал… Волк удрученно пожал плечами. Держащий фонарь Змейка несмело сделал полшага вперед. – Господин… – Говори! – Если только это не сломанный и затем переточенный меч… Волк растерянно-удрученно вздохнул, хмуро взглянул на тянущегося перед хатамото мальчишку и тихо произнес: – Заметно, что мальчик спал на одной циновке со Стервятником… маленький кэикан-ся! Хатамото, казалось, не обратив никакого внимания на оскорбительные слова своего нового старшего соглядая, одобрительно коснулся склоненной головы Змейки: – Волк! Пошли людей ко всем мастерам по заточке мечей. Что спросить, ты уже понял. Отвернувшись от полицейских, Иджи снова посмотрел на застывшую у трупа отца, казалось, ко всему безучастную девушку и тихо вышел из оружейной. Пройдя к входным дверям дома, остановился перед застывшими, словно изваяния, самураями: – Что? – Ливень смыл все следы, жители домов вокруг клянутся, что ничего не слышали… – Вы принесли тела наших людей? – голос хатамото звучал глухо… Иджи не очень-то любил своего опасного и высокомерного тестя, но потеря сразу трех лучших людей и провал просчитанной операции понемногу туманили его мозг яростью. – Да господин… они здесь – под навесом… Спустившись по ступенькам, хатамото пересек двор, оказавшись под навесом беседки. Осмотрел убитых. Скала и Воробей были убиты филигранно-точными ударами в основание шеи, когда лезвие рассекает продолговатый мозг, и человек падает без крика, словно пораженный громом. Но то, что осталось от Стервятника… Его лучший соглядай был изрублен буквально в куски, крепкие, словно сучья дуба, руки лежали отдельно. Отсечены нос и нижняя челюсть. На кистях были срезаны пальцы, словно Стервятник пытался руками удержать бритвенно-острое лезвие меча. Труп был выпотрошен и оскоплен. – Мы не нашли ни сердца, ни его… мужской гордости. – Значит, тот, кто пришел, имел счет и к Стервятнику. Меня это не удивляет – многие с радостью отдали бы глаз, чтобы другим увидеть его смерть… Хатамото спрятал меч в ножны, повернулся к Волку: – Ночуем здесь! Дом проверить еще раз, выставить охрану. Соглядаев – в соседние дворы, попарно. В доме убрать. Пошлите за монахами, тело великого Касуге-Наге надо подготовить к погребению и… пусть они заберут труп своего брата, скажите, что мы чтим их обычаи и не нарушили его покой… Когда Иджи Никазима вернулся в дом своего тестя, там уже горели фонари. В центре главной комнаты горел очаг, живительное тепло, казалось, разгоняло тоску и мокрую усталость этой ночи. Из харчевни жирного Даса принесли горячий рис в накрытых соломенными накидками котлах и горячее саке в длинных глиняных бутылках. Когда в комнату мечей прошли два проверенных монаха, в дверях появилась Айки-Наге с ножнами и катаной отца в руках. Осторожно вложив клинок в ножны, она почтительно протянула его своему мужу, поудобнее перехватила нагитану, посмотрела на лежащий у входа чехол для лезвия из шкуры черного угря. От стены ко входу бросилась тонкая фигурка, мальчишка подхватил с досок пола черную, змеящуюся шкуру и, опустившись на колено, протянул чехол жене своего господина. Айки сжала в руке мокрую кожу. Лицо девушки было похоже на невозмутимую маску, но было видно, что она изо всех сил сдерживает слезы: – Что удалось узнать, мой господин? – Немного, Айки. Почти ничего кроме того, что ты слышала. . . Иджи осторожно, словно величайшее сокровище, протянул драгоценный меч стоящему рядом старому самураю. Айка сжала губы в упрямую полоску: – Змейка! Мальчишка, уже укрывшийся плащом, переданным одним из самураев, немедленно оказался перед ней. Тихо, размеренно, словно чеканя слова, девушка произнесла: – Вспомни… что ты видел? Мальчик растерянными глазами скользнул по каменному лицу молодой женщины, столь же растерянно обвел взглядом стоящих вокруг и тихим, севшим от испуга голосом, опускаясь на колени, глухо произнес: – Госпожа… я… ничего и никого подозрительного не видел…. а потом Стервятник сказал, что у него ноют от сырости колени, и послал меня за растиркой к жирному Дасу…. и за маслом тоже… а когда я вернулся, то увидел… увидел… – по лицу мальчишки побежали слезы. Тихо, ласково и оттого еще более страшно, окруженная неподвижными, словно изваяния смерти, самураями, Айка спросила: – Ты один из лучших соглядаев, а может быть даже и лучший, ведь недаром Стервятник тебя пощадил… неужели ты забыл, как попал сюда? По отчаянию и ужасу, написанному на лице мальчишки, Айка поняла, что мальчик все помнит, и помнит очень хорошо…
МистерМалой.: Змейка Змейка (тогда Змейкой он еще не был и еще помнил свое детское имя – Киро) попался на воровстве. Попался довольно глупо. Одинокий и голодный мальчишка, пробравшийся в Киото во время бегства от ужасов войны, отчаянно пытался выжить (из жителей названной им родной деревни не осталось никого, среди вкушающих радость и боль этого мира, кроме, собственно, самого Змейки). Будучи в толпе, он совершил самую большую ошибку в своей еще совсем короткой жизни, когда попытался обчистить самого Стервятника (несчастный ребенок и подумать не мог, что этот жилистый, похожий на каменотеса, человек и есть тот самый «Стервятник», чье прозвище ввергало в ужас всех жителей северного Киото… да и южного – пожалуй, тоже). Даже не поворачивая головы, Стервятник свалил неудачливого мальчишку на землю ударом жесткой как доска ладони, а потом, схватив за ухо, поднял оглушенного Киро с земли. На счастье Змейки, Стервятник был в хорошем настроении и не убил мальчика сразу. Схватив онемевшего от ужаса и боли ребенка за отросшие во время долгого путешествия волосы, Стервятник, словно собачонку, потащил его за собой, в дом таможенных сборов, где попутно содержались задержанные в этом районе Киото грабители, воры, убийцы и прочие отчаянные и отчаявшиеся личности. На заднем дворе этого же дома местные самураи пробовали свои мечи на задержанном отребье, а местные монахи два раза в день, шепча молитвы, вывозили на телеге с высокими бортами изрубленные в куски трупы. Местные полицейские даже с некоторым сочувствием поглядывали на отирающего бегущую из носа кровь мальчишку. Этому была причина. Попасть в когти к Стервятнику означало медленную и мучительную смерть, страшную, а часто и позорную. Смерть не от удара мечом или тяжелого увечья, а от страшной и нестерпимой боли, жутких унижений, забиравших у несчастных даже тень человеческого достоинства. На отловленных им же самим воришках или грабителях Стервятник совершенствовал свое искусство допроса, постоянной и непрекращающейся болью держа человека в таком напряжении, что тот терял уже всякое представление о реальности, отвечая даже на самые невозможные вопросы. Когда Стервятник был в ударе, его очередная жертва могла кричать часами, а в короткие перерывы - умолять о смерти. Самым ценным в искусстве Стервятника было то, что говорил человек только правду, говорил, когда от боли отключалось воображение, а иногда и разум и оставалась только память. Но в этот день у Стервятника было очень хорошее настроение, поэтому он решил просто повеселиться, а потом быстро и молниеносно убить мальчишку своим любимым, жестким и неотразимым, хорошо наработанным на десятках заключенных ударом в дыхательное горло. В допросной комнате он раздел мальчика, заставил его вымыться (из грязи Стервятник уважал только кровь), а потом связал за спиной большие пальцы рук ребенка и высоко подтянул их к петле, проходящей через рот. После чего долго и сосредоточенно порол длинным очень тонким и гибким хлыстом из китового уса, гоняя несчастного воришку по всей комнате, словно таракана на доске для игры в го. Мальчик так потешно верещал и крутился под просекающими кожу ударами, так смешно взбрыкивал тонкими ногами, что Стервятник, не перкращая своей жестокой забавы смеялся до слез. Когда Стервятник, наконец, вытащил кляп изо рта Киро, чтобы насладиться его жалобными просьбами, мальчик, не говоря ни слова, вдруг упал на колени и принялся вылизывать босые ступни своего мучителя. Наверно, впервые в жизни Стервятник растерялся. Глядя на сжавшегося у его ног, дрожащего от боли и ужаса, но пытающегося хоть что-то сделать ребенка, он даже почувствовал возбуждение от исходящей от мальчишки волны жизненной силы и энергии. Не имея привычки сдерживать свои желания, Стервятник подхватил Киро с земли и бросил лицом вниз на низкую, перепачканную засохшей кровью колоду… Возбуждение соглядая было столь велико, что он почти сразу достиг облаков и дождя, а потом сделал это еще раз, спокойно и не торопясь, наслаждаясь разрывающими сердце жалобными стонами и криками мальчишки. Выйдя из допросной, довольно жмурясь, Стервятник подозвал одного из слуг и приказал ему сливать воду на свой «божественный жезл», похожий и размерами и формой на соглядайскую дубинку, висевшую здесь же на поясе, и аккуратно вымыл его. Старший таможни, сдвинув брови, через двери оглядел сжавшуюся фигурку, застывшую на полу допросной. Мальчишка, тихо плача, прогибаясь в тонкой талии, безуспешно пытался дотянуться связанными руками к пострадавшему от похотливой атаки Стервятника месту. Таможенник почтительно высказался о том, что его несказанно радует неубывающая мужская сила и энергия уважаемого Стервятника. Стервятник чуть повернулся, посмотрел через плечо на скорчившегося мальчишку и тихо, с нескрываемым самодовольством сказал: «он извивался на моем жезле – как змейка». В этот день Стервятник его не убил. Вернувшись в допросную, Стервятник развязал мальчика, велел ему подмыться и бросил ему одежду. Придерживая за плечо истерзанного, тихо всхлипывающего, вытиравшего тыльной стороной кисти бегущие из глаз слезы ребенка, Стервятник обратился к стоящим у ворот полицейским с указанием оставить мальчика до его прихода, накормить и… не трогать. Один из полицейских (он пришел сюда совсем недавно и не знал границ терпения Стервятника) спросил: «Зачем?» После чего прилег на земляной пол двора и долго обдумывал ответ, захлебываясь кровью и прижимая руки к раздробленной переносице. В полдень следующего дня, когда Стервятник и Скала притащили и бросили на пол таможни полумертвого грабителя с вытекшим глазом, выбитыми зубами и переломанными ребрами, дежурный полицейский напомнил Стервятнику о мальчишке. И снова Змейке повезло. Желая проявить уважение к своему начальнику, старший таможни приказал приготовить комнату для гостей, а кроме того - хорошенько вымыть Киро и одеть в шикарный наряд гейши. Чисто вымытый мальчик, с красиво уложенными волосами, с замазанными и загримированными опытной «мамой» из «веселого дома» ссадинами и синяками, в дорогой и красивой одежде, оказался на удивление симпатичным и больше похожим на хорошенькую девочку, едва достигшую границ юности, чем на уличного воришку. «Мама», полюбовавшись результатами своей работы, даже поинтересовалась у таможенника, может ли она откупить мальчишку. За последнее время, с притоком торговцев и ремесленников в Киото, спрос на мальчиков возрос, и трое ее подопечных (в свое время так же откупленных у начальника таможни) с большим трудом справлялись с возросшей нагрузкой. «Мама» не была злой женщиной, и то, что конец каждого «рабочего дня» превращался для несчастных мальчишек в пытку, ее совсем не радовало. Как и осознание того, что долго «эксплуатации» в таком темпе дети просто не выдержат…. В ответ на достаточно щедрое предложение таможенник лишь неопределенно махнул рукой, вздохнув алчно и с нескрываемой печалью. Больше всего полицейского удивила реакция мальчишки, который, услышав предложение хозяйки веселого заведения, выглядел растерянно и даже испуганно. После того, что с ним сделал Стервятник, испуг мальчика выглядел по крайней мере странно. Хотя… дети есть дети… что с них возьмешь? Надо сказать, что затея старшего таможни Стервятнику понравилась. Оставив хрипящего бандита в железных руках Скалы, Стервятник, уже немного утоливший свою неистощимую жажду крови, продемонстрировал столь же неистощимую мужскую силу, до вечера развлекаясь с мальчишкой, который, в свою очередь, проявил просто запредельное терпение, выносливость и сообразительность, буквально предугадывая труднообъяснимые желания своего жестокого истязателя. Не остался внакладе и незадачливый любитель легкой наживы, который тихо и незаметно скончался от внутренних кровотечений, так и не дождавшись очистительного удара мечом и счастливо избежав более близкого знакомства с искусством Стервятника. Обнаружив, что грабитель, которого он ловил почти неделю, так внезапно и до обидного легко умер, Стервятник загрустил. Когда Стервятнику становилось грустно, он мог предложить человеку свободу, как награду в игре, которую надо было выиграть у Стервятника. Игра в загадки была очень популярна, проста, всем известна, и обезумевшие от боли и страха жертвы на нее всегда соглашались, вот только за каждый неверный ответ Стервятник отрезал у человека какую-то часть тела. В этой игре еще с самого детства Стервятник (тогда он еще не был Стервятником и носил вполне человеческое имя Ходо) был большим профессионалом. Его память хранила сотни загадок и головоломок. Глядя на жмущегося к стене мальчишку, Стервятник поманил его к себе, и, когда мальчик, косолапя и немного кривясь от боли, приблизился, загадал ему загадку. Калечить мальчишку Стервятник пока не собирался, но, многозначительно улыбаясь, взял в руки уже знакомый ребенку хлыст из китового уса. Этот незамысловатый предмет и еще несколько любимых «инструментов» Стервятника начальник таможни аккуратно разложил на низком китайском чайном столике, стоящем в углу комнаты(Забавляясь с Киро, Стервятник несколько раз поворачивал его лицом к этому столику, при этом мальчишка замирал от страха и у него все так сжималось внутри, что Стервятник просто шипел от удовольствия). Выслушав загадку, Киро, не отрывая испуганных глаз от причинившего ему столько боли предмета, ответил. Ответил правильно. Стервятник задал новый вопрос, и снова мальчик ответил. Игра в вопросы и ответы продолжалась больше часа, испуганный и дрожащий ребенок ни разу не ошибся. Когда Стервятник замолчал, задумчиво его разглядывая, мальчик, запинаясь, тихо пояснил, что, имея всего-навсего один серебряный мон и ставя его на игру против чашки риса в харчевнях, он сумел добраться до Киото и никогда не был голодным. Чуть помолчав, продолжил, что здесь, в Киото, деньги у него украли, когда он спал, и поэтому он…. Опустившись на колени перед Стервятником, мальчик заплакал. Что-то изменилось во взгляде Стервятника, и он задал мальчику последний вопрос, который и решил его дальнейшую судьбу: – Сколько ступенек на крыльце этого дома? – Пять… вторая и четвертая скрипят, а первая... первая, она… треснула и проседает… Стервятник некоторое время смотрел на воришку, даже имени которого он не спросил, и который должен был умереть еще вчера, и, наконец, сказал: – Пойдем… Змейка. В ответ мальчик быстро нагнулся вперед, касаясь руки с хлыстом губами… Сжавшись у ног своей повелительницы, мальчик поднял наполненные слезами глаза и тихо прошептал побелевшими губами: – Разве такое можно забыть? – Я знаю твою историю… – Айка посмотрела на мальчика с выражением жалости и жестокой решимости одновременно, – тогда тебе помогли боль и страх, и я очень надеюсь, что они помогут тебе и сейчас!
МистерМалой.: Демон ночи Протянув нагинату ближайшему самураю, Айка чуть растянула руками змеящеся-черную, шершавую как наждак, кожу ската. Звякнули позолоченные колечки на шнурах обвязки. Остановившись перед мальчишкой, Айка выставила на полшага вперед левую ногу. – Возьмись за мою пятку руками и прижмись ко мне лицом. Выскользнув из плаща, Змейка скрестил пальцы за пяткой госпожи. Прижавшись лицом к стройному подъему стопы дочери самурая, чуть расставив колени, мальчик принял привычную позицию для получения наказания. Без напоминания старательно прогнулся в спине, все тело Змейки от плеч до пяток тонких, но крепких как сталь ног, было покрыто тонкой сеткой шрамов от предыдущих наказаний, на которые был так щедр ушедший на суд богов Стервятник. Айка придержала рукой бронзовые колечки, осознав, что удар ими разрежет детскую кожу не хуже плети, сложила чехол от напитаны вдвое и, высоко взмахнув рукой от плеча, резким рубящим движеньем послала руку вниз. Звонкий шлепок мокрой и гладкой кожи отпечатался ярким прямоугольным следом на, бедрах мальчишки. – Вспоминай! Что ты видел? – на застонавшего ребенка обрушился новый удар, бедра мальчика напряглись, даже пальцы на ногах поджались, словно это могло помочь преодолеть обжигающую боль. Стоя в окружении невозмутимых самураев, под внимательным взглядом мужа, Айка сильно, неторопливо и непреклонно избивала вцепившегося в ее ногу мальчишку. Змейка отчаянно дрожал от боли и напряжения, всеми силами стараясь удержать покорную позицию, но с каждым ударом душевные и физические силы покидали невезучего соглядая, и когда количество ударов перевалило за второй десяток, мальчик отчаянно вскрикнул: – Госпожа! Госпожа! Айка остановилась и медленно опустила инструмент наказания, готовый обрушиться на истерзанное, ободранное до крови тело. – Говори… – В этот вечер и ночью по улице прошло всего несколько человек, но все они нам известны, и я сопровождал их до самых домов…. а больше… больше… ведь… ничего… Я верен вам, госпожа! Пощадите…. Отчаянно дрожа, мальчишка снова ткнулся лбом в ступню Айки-Наге. Девушка с нескрываемым сожалением выслушала слова мальчишки и снова подняла полосу безжалостной черной кожи к своему плечу. – Мне жаль… но это не то, что я ожидала услышать, Змейка. Если ты ничего не вспомнишь, то просто умрешь под моими ударами… Мальчик вздрогнул, тихо и обреченно прошептал: – Моя жизнь у ваших ног, госпожа… будьте же милостивы, молю вас… не топчите мою жизнь. . . Сжав губы в твердую полоску, Айка продолжила жестокую экзекуцию. Когда счет ударам пошел на четвертый десяток, мальчишка, чье сознание уже плавало в океане боли, отчаянно вскрикнул, дернулся и уже кричал, не переставая. С каждым ударом тело мальчика билось все сильнее, пока, наконец, один из ударов окончательно не сломал просто нечеловеческое терпение мальчишки. Не помня себя от обжигающей боли, отпустив стопу своей безжалостной хозяйки, Змейка скорчился у ее ног, оглаживая избитое тело дрожащими ладошками. Глаза мальчишки закатились под веки почти до белков. Неосознанно желая как можно скорее все закончить, Айка, уже пожалевшая о своем жестоком обещании, сделала знак стоящим рядом самураям, и те, схватив мальчишку за руки и ноги, с усилием развели их широко в стороны, вздернув Змейку и буквально распяв его в воздухе. Девушка, с ее ужасающим чехлом из черной, тяжелой кожи, оказалась прямо перед склоненным лицом стонущего мальчишки. Глядя на бессильно вздрагивающее в каменных руках воинов по-детски стройное тело, Айка, словно отгоняя сомнения, снова подняла шершавую кожу к плечу. Не поднимая головы, мальчик начал говорить. Голос ребенка звучал глухо, запинаясь, словно с трудом выталкивая из себя слова, и фатально-спокойно. Знающим Змейку даже показалось, что это говорит совсем другой человек. Наверное, это так и было, через сдавленное горло и немеющий от муки язык мальчишки говорила боль… – Когда я бежал с саке от толстого Даса, то… решил срезать путь у монастырской стены. Там никогда не ходят люди, проход между стеной и домом очень узкий, но выходит в начало соседней улицы… я еле там протолкнулся. Над стеной монастыря идет козырек… и вода на скат у стены не попадает… там были следы… может, это важно? Они были очень странные… следы от босых ног, только совсем плоские, совсем ровный след, без изгибов. Но ведь это… далеко от дома… а когда я шел к лавке, то мне показалось что на крыше дома, напротив стены монастыря я увидел тень… Но я не знаю точно, был ли там кто в такой дождь… а сказать Стервятнику об этом я уже не успел… я заслуживаю смерти… мне не нужно было бежать в лавку… надо было вернуться к Стервятнику и рассказать… а не идти в лавку за снадобьем… но он бы меня избил… он и так бил меня каждый день… Пока Змейка говорил, самураи, повинуясь движению руки Айки, осторожно положили мальчишку на пол. Ребенок сразу свернулся клубком, подтягивая колени к груди, зажимая ладошки между тонких, исхлестанных бедер. Присев перед ним на корточки, Айки со скрытым облегчением коснулась рукой мокрых от пота, спутанных волос мальчишки. Как и любая женщина, планирующая зачать ребенка, Айки была добра к детям, даже к таким невезучим, как лежащий перед ней скорчившийся от боли бывший воришка. - Змейка… ты сможешь идти, чтобы показать этот след и крышу, где ты видел тень? Мальчик со стоном встал на колени и медленно поднялся. Посмотрел на перепачканные кровью ладони и, не поднимая глаз, тихо ответил: – Да… госпожа. – А… что значит «плоские следы»? Как они выглядели? Не говоря ни слова, мальчик привалился плечом к каменно-неподвижному самураю, окрашенной в кровь ладошкой несколько раз провел себе по ступне и поставил отпечаток на татами. Потом присел на корточки, снова провел пальцами по сочащейся кровью коже и дорисовал след, соединив пятку и участок ступни под большим пальцем прямой линией. – Вот такой, госпожа, только больше. У человека, который его оставил, ступни совсем плоские… такое - не скроешь. Но никого из местных с такими ногами я не знаю… Один из самураев бережно набросил плащ на плечи мальчика, и тот двинулся к выходу. Прежде, чем шагнуть под дождь, мальчишка быстро оглянулся на идущую следом госпожу Айки-Наге и, запинаясь, спросил: – Госпожа… потом… вы убьете меня быстро? Айки несильно толкнула Змейку рукояткой нагитаны, призывая не останавливаться, и, прикрываясь от льющейся с неба воды, ответила: – Твое наказание мы обговорим позже… а твоя смерть мне пока ни к чему. Сейчас дорог каждый знающий человек. Когда мы найдем убийцу, ты сможешь снова задать мне этот вопрос. Обходной путь по залитым водой улицам занял не так уж и мало времени. За это время избитый мальчишка окончательно пришел в себя и успокоился. К некоторому удивлению Айки, Змейка теперь ощутимо жался к ней, и у нее возникло странное чувство, словно она взяла мальчишку на какой-то невидимый, но прочный поводок. Позабавило ее и то, что Волк, с негласного согласия хатамото возглавивший соглядаев, с почти нескрываемой злобой смотрел на мальчишку. Змейка же не проявлял по этому поводу никакого беспокойства, словно не замечал его слов, вопросов и команд. И еще Айки подумала: ребенок, испугавшись ее ярости за смерть отца, мог бы просто взять золото и сбежать, но ведь не сбежал. А еще она думала о человеке с плоскими ступнями. Идя следом за избитым ею мальчишкой, она уже почти наверняка знала, чьи следы там увидит… Рассматривая сплошные, лишенные изгибов, следы ступней, отпечатавшиеся на глиняной подсыпке стены монастыря. Возле узкого, перекрытого скатами крыш прохода, Айки обратила внимание на круглый след бутылки от саке рядом со следами от ног мальчишки. Прижавшийся к стене Змейка, глядя на следы, вдруг удивленно заметил, что раньше их было меньше. Было похоже на то, что оставивший следы пытался протиснуться между стенами дома – подобно Змейке – но не смог. Волк, рассматривая следы, предположил, что плоскостопый, заметив мальчишку, неслышно спрыгнул на глину, но не успел перехватить ушедшего через проход Змейку. В отчаянии убийца попробовал протиснуться за ним, но потерпел неудачу, а подняться назад на крышу уже не смог. Так Змейке повезло избежать встречи с мечом охотника за головами. Чтобы показать, как он прошел между стенами дома, Змейка снова скинул плащ. Когда мальчишка вернулся и наклонился за одеждой, Айки, посмотрев на его ободранные ягодицы, на то, как мальчик морщится, морщится надевая плащ, окликнула его: – Змейка! Мальчишка с опаской приблизился к своей хозяйке, не отрывая взгляда от сжимающей рукоять нагинаты тонкой и сильной руки. Из кошелька на поясе Айки достала золотой итибукин и протянула его мальчишке: – Возьми с собой Мацуоки и Нирики, иди в монастырь. Попроси настоятеля монастыря, пусть пришлет заклинателя в Додзе-Наге, скажи ему, что я хочу удержать душу моего отца, и надо провести обряд очищения жилища. Мацуоки приведет его, а ты отдашь деньги врачевателю. Пусть он обработает твои… раны и даст нужные снадобья – мне не нужно, что бы ты свалился с лихорадкой. Потом вернешься вместе с Нирики. Взяв деньги, мальчишка вдруг быстро наклонился, прижимаясь к ладони Айки припухшими от слез, искусанными губами. Когда мальчишка начал выпрямляться, Айки чуть придержала его за шею, и, неожиданно для самой себя, провела рукой по длинным волосам, шепнув ему на ухо: «Не надо целовать мне руки… я не Стервятник…» Глядя на Айки, мальчик только несмело улыбнулся в ответ на неожиданную ласку, поклонился и выскочил к стоящим под дождем самураям. Присев на корточки и рассматривая следы, Айки вдруг почувствовала ощущение щемящей пустоты – результат страха и душевной боли, смешавшихся вместе… Казалось, это было так давно, совсем в другой жизни, еще до того, когда очередная война кланов перевернула вековые устои страны Ямато.
МистерМалой.: Плоскостопый – Он был таким смешным в своем простом кимоно, совсем как крестьянский мальчишка, но отец не мог отказать его клану. Хоть он их ненавидел и понимал, что обученный им - хуже любого шпиона. Да еще они как будто решили над нами поиздеваться и прислали совсем убогого. Было ему лет двенадцать, и он был младшим сыном в своем роду. Его отец был никем, «самурай с саем», воин из земледельцев. Так иногда случалось тогда, правителю их клана не хватало воинов, вот он и набрал себе бойцов из сильных и драчливых крестьян, ну и… не прогадал, надо сказать. Дрались они не очень искусно, но на ногах стояли крепко, а когда ты закован в броню и размахиваешь тецубо, умение фехтовать, в общем-то, и не нужно… Айки замолчала, поправила на плечах теплое стеганное одеяло. Приняв горячую ванну, ожидая обряда, девушка не стала одеваться, а так и сидела, завернувшись в плотную ткань, перед низким чайным столиком на ажурных резных ножках в виде извергающих пламя драконов. Наконец, она протянула руку за чашкой. Одеяло сползло вниз, открывая маленькую упругую грудь с острым торчащим соском. – И что же с ним было не так? – Иджи, не отрывая глаз от затвердевшего соска жены, заинтересованно подался вперед, протягивая молодой женщине чашечку с драгоценным напитком. – Он не мог подняться на носки… ну, то есть мог, конечно, но совсем ненадолго, а потом все равно сваливался на всю стопу. «Кошачий шаг» ему был недоступен. Ты хороший фехтовальщик и понимаешь, что это значит… – Конечно! Это же азы искусства меча! «Дзуки» - потеря инерции движения в бою. Против опытного соперника – верная смерть. Такому даже боккен нельзя брать в руки – все равно умрет… Иджи презрительно махнул рукой, а Айки продолжила: – Ступни у него были совсем плоские, поэтому бегал он и ходил, сильно раскачиваясь из стороны в сторону – как утка, а еще он заметно косил, и все его лицо было обсыпано веснушками… Но при этом он все равно был… ну, нельзя сказать, что красивым, но смотреть на него было приятно. В общем – ему бы не было цены как шуту, а вот представить его на поле боя с мечом в руках и доспехах мог только безумец… Айки снова замолчала, неотрывно глядя на пламя очага. Медленно сделала глоток обжигающего напитка. Для девушки, только что лишившейся отца, держалась молодая фехтовальщица просто отлично. Посмотрев в заинтересованные глаза мужа, Айки продолжила: - Но отец понимал, что это не главная его задача. Вот чего у мальчишки было с избытком – так это наблюдательности, ума и памяти, а еще – воли и терпения. Вот потому его к нам и прислали. Не учиться самому, а смотреть, как и чему учат. Он был посланник смерти, смерти наших будущих воинов. Думаю, что отец с удовольствием провел бы на нем демонстрационную пробу меча, но его сковывало слово, данное императору, да и мы в тот момент были не настолько сильны, чтобы давать врагу повод напасть на нас… Скорее всего, – тут Айки снова на секунду замолчала, словно переосмысливая события прошлого, – скорее всего, именно на это они и рассчитывали. На то, что отец так или иначе убьет этого мальчишку. Но они плохо знали моего отца. Отец начал его учить, так же, как и всех. Как того требовал договор. Как он и обещал императору. Этого они не учли… – Чего они не учли? Или доблестный Касуги-Наге проявил хитрость и давал ученикам ошибочные знания? – Иджи тоже отпил чая из драгоценной фарфоровой китайской пиалы и осторожно поставил ее на столик. – Конечно, нет! Отец был человеком чести и человеком слова, а тем более слова, данного императору. Но… ты когда-нибудь видел, как мой отец тренировал детей? – Нет, Айки… Ты же знаешь, я родом из Эдо, и школу меча проходил там. – Ты фехтуешь очень хорошо, но ты же тренировался с нашими молодыми самураями. Вспомни себя, когда ты впервые обнажил боевой меч, и скажи честно, каковы были бы твои шансы против учеников отца? Выслушав вопрос, Иджи снова взял в руки пиалу, посмотрел на изумрудный напиток и спокойно, но с некоторой уязвленной мужской гордостью ответил: – Никаких. Я до сих пор не понимаю, как он их готовил за столь короткий срок? – Он был с ними жестким и даже жестоким, наказывал не пропуская наималейшей ошибки. Но кроме того, они уже все умели фехтовать, мой отец просто учил их делать это так, чтобы тебя не убили. – Тоже мне, новость! «Он был жестоким!». А где учат по другому? Знала бы ты, сколько деревянных мечей сломали о мои плечи! Иджи зябко повел широченными глыбами плеч: – Наш сенсей тоже был не подарок! Пусть… пошлют ему Боги долгих и счастливых лет! – Отец был жестоким, но это было как то … как-то… правильно – вот самое подходящее слово. Он наказывал их за малейшую ошибку, но учил всегда быть начеку, видеть все вокруг. Определять врага даже по запаху. В мальчика, которого он хотел наказать, часто бросал мягкий мешочек, с камешком внутри, но если тот успевал его отбить так, чтобы мешочек попал в товарища – то наказывали того, в кого он попал… Ну, еще много всего, но главное ты понял… а еще отец любил красить пятки… – Как это? И зачем? – Иджи непонимающе посмотрел на Айки. – Всю тренировку мальчики проводили, бегая и фехтуя только на носках, у каждого была своя краска. Потом отец посылал меня, чтобы я сосчитала, кто и сколько пятнышек наставил, и брал в руки бамбуковую палку… Я почти всегда находилась там же, но отворачивалась, как только мальчики начинали снимать одежду. Из-за того, что я была там, на татами, они очень старались не плакать и не кричать во время наказания, правда, это у них не всегда получалось… Айки грустно улыбнулась: – Мне было их очень жалко, почти все они тогда были такие хорошенькие… Как китайские куклы, в которые я играла… Их волосы по утрам укладывали мамы, их очень все любили… а отец их бил… и они кричали, но все равно приходили в додзе. Мне сначала даже ночами слышались их крики. Хорошо, что они на меня не обижались… Лишь потом, много позже, я увидела поединок Мацуоки с самураем из клана Миши-Мо. Мацуока только-только начал носить второй меч и принял клятву клана. И я несколько раз была свидетелем того, как отец его наказывал, за невыученный урок. Один раз он это заметил, а потом подошел во дворе и сказал всего четыре слова: «Больше не смотри, пожалуйста…» – и больше я никогда не смотрела на эти уроки. Я очень тогда за него переживала, но он убил того самурая. Это было даже красиво. Мацуоки бросился на врага, как ветер, и отсек ему ступню, а когда тот упал на колено, разрубил его от плеча до пояса… Тогда я поняла, что отец был прав, и что он тоже очень любил своих учеников, и за жизнь любого из них он был готов отдать свою правую руку… Айки замолчала и вдруг улыбнулась - словно припоминая очень позабавивший ее случай: – Как раз перед этим Мацуока хотел попробовать меч, а я увидела, как он тащит за угол какого-то крестьянского мальчишку, тот вцепился ему в руку и кричал… Так жалобно! Я выбежала и начала бить Мацуоку кулаками, а он засмеялся, бросил мальчика, а потом вдруг схватил и поцеловал меня. Я спросила, зачем, а он ответил, что никогда не пробовал меч и никогда еще не пробовал целовать девушку, а сегодня он может умереть и поэтому ему очень нужно сделать то, чего никогда не делал… и ушел… Айки покраснела и опустила глаза под взглядом мужа: – Наверное, хорошо, что он тогда ушел… А того мальчика я еле привела в себя, он просто сжался у стены и плакал, и штаны у него были совсем мокрые. Я рассказала об этом отцу, и отец запретил свои ученикам проводить «пробу меча» на крестьянах, а детей запретил убивать даже за серьезные проступки… Потом Ода Нобунага узнал об этом и сказал, что это хорошо, и написал указ… Айки снова замолчала, и снова как-то растерянно улыбнулась: – Вот так благодаря мне самураи клана Нобунага перестали убивать крестьян… и их дети не бросаются от нас наутек, словно при виде демона, а крестьяне перестали подкарауливать и убивать самураев на дорогах своими бамбуковыми копьями… - А что с Плоскостопым? - Звали его Хироюки… – это я помню, а вот клан… Химигава, кажется они из рода Сайто, но здесь я не уверена… Вот с ним было все совсем иначе, хотя отец ни разу не оскорбил его, не придрался вроде бы за так. Вот только… пятки ему красили каждый день и если остальные ученики быстро перестали оставлять метки на татами, то Хироюки – нет. Уже на третий день он с трудом поднялся с татами, после очередного наказания, получив, наверное, столько же ударов, сколько все остальные мальчишки вместе взятые. Отец поставил его на четвереньки, и местный монах-врачеватель долго его осматривал, а потом на три дня забрал его в монастырь. Наверное, отец надеялся, что Хироюки сбежит или откажется от занятий и потребует вернуть его домой. Отец ошибался. Через три дня мальчишка, как ни в чем не бывало, зашел в зал, поклонился и занял свое место в строю. Где то там, внутри, плоскостопный оказался крепче стали. Жаль только, что поняли мы все это слишком поздно. Я все помню так, будто это было вчера, а не несколько лет назад…
МистерМалой.: Победивший не вставая с колен (За восемь лет лет до смерти великого фехтовальщика, главы рода Наге, сэн'соцутё, сэнсэя Касуги-Наге.) Айки (тогда ее звали просто «Айки», уважительную приставку имени рода стали прибавлять намного позже) тяжело дышала, рубя нагинатой плотные, скрученные связки мокрой рисовой соломы. Третий час кряду утяжеленное лезвие тупой и разбалансированной учебной алебарды пыталось рассечь неподатливую преграду. Несколько раз к девочке подходил отец. Не говоря ни слова, он довольно чувствительно (у девочки даже брызгали слезы из глаз) дергал ее за сплетенные в хвост волосы, заставляя держать правильную осанку и не забывать о концентрации, или ударами бамбуковой палки выставлял ее ноги в правильную позицию для нанесения очередного удара. Айка помнила, как у нее тогда болели ладони – она стерла их до крови. Болели бедра – от ударов отца, болели голени – от напряжения. Несколько раз их сводила жестокая судорога, и отец приводил девочку в порядок резкими ударами по пяткам, заставляя тянуть носок сведенной в камень ноги на себя. Отец был непреклонен, словно не замечая напряжения дочери, и Айки, которая сама «прорвалась в додзе» еще два года назад, не оставалось ничего иного, как терпеть. Постепенно Айки охватило ощущение, будто ее подхватила и несет могучая и неостановимая волна. Боль и тяжесть из мышц куда то ушла. За ее спиной мальчики уже заканчивали тренировку. Отец разбирал ошибки юных фехтовальщиков, делал замечания, назначал каждому урок на завтра, а потом пришло время ежедневной расплаты за ошибки. Сквозь хищный скрип с шелестом погружающегося во влажную солому лезвия нагинаты и шум в ушах Айки слышала звонкие и резкие удары ремня из шкуры угря, на который отец заменил бамбуковую палку, слишком сильно режущую еще по-детски нежную кожу. Слышала хотя и редкие, но полные боли крики мальчишек, торопящихся скороговоркой, между ударами, высказать свою благодарность сенсею за этот болезненный, но такой необходимый урок. – Айки! - резкий и громкий звук голоса отца вывел девочку, с некоторым удивлением оглядевшую изрубленные в куски рисовые маты, из боевого транса. – Подойди сюда! Отложив в сторону нагинату, девочка приблизилась к отцу и его ученикам (некоторые из мальчишек торопливо поправляли одежду, украдкой вытирая мокрые щеки). Отец тяжелой ладонью медленно провел по влажному лбу своей дочери, а потом чуть толкнул ее за линию мальчиков. Там, на коленях, уперевшись локтями в пол и глядя прямо перед собой, застыл полностью голый мальчишка. Кожа мальчика была блестящей от пота, а пятки абсолютно гладких ступней были окрашены темно-зеленой краской. Впрочем – краски на пятках осталось совсем не много. – Ему их пришлось три раза красить, все осталось на татами, – сенсей коснулся пятки мальчика. Мальчишка вздрогнул. – Правила обязательны для всех… или соблюдай, или уходи. Если не можешь терпеть – тоже уходи. Из-за одного ученика менять правила я не буду, но и бить его я больше не могу. Столько он просто не выдержит. Я решил разделить его наказание между болью и стыдом. Касуги взял Айки за руку и вложил в нее ремень. – Теперь его ошибки – это твоя забота. Сосчитай его следы. Взяв восковую табличку, Айки медленно пошла по квадрату татами, от краев к центру. Тонкое стило медленно выводило на доске черточку за черточкой. На секунду Айки посмотрела в сторону мальчика. Хироюки не шевелился, но на его лице было написано отчаяние. Наконец, девочка закончила и протянула отцу исчерченную досточку. – Сколько? – Девяносто два, – девочка не сказала, что некоторые пятна были сдвоенными, а то и строенными. Мальчишке и так достанется. – Тогда приступай… Хироюки, а ты и считай удары и не смей шевелиться, пока тебе не разрешат! Самурай повернулся к дочери: – Когда закончишь, отпустишь его и придешь ко мне… Айки думала, что отец останется, но он развернулся, поклонился ученикам, дождался ответного поклона и вышел вслед за ними из додзе, словно полностью потерял к происходящему интерес. Айки осталась один на один с застывшим на четвереньках мальчишкой. Борясь со смущением и растерянностью, она несколько раз обошла мальчика кругом. Хироюки не шевелился и ничего не говорил. Наконец, Айки присела и сунула мальчику под нос табличку с метками. – Вот… девяносто два удара… – девочка смущенно замолчала. Мальчик поднял голову и, глядя мимо нее (Айки так и не смогла потом привыкнуть к его расфокусированному взгляду), тихо произнес: – Я слышал… – А ты ляг просто на татами… Тогда будет не так больно… – Это не ты решаешь! Делай, что тебе сказал сенсей, и… хватит меня рассматривать! У Айки было такое чувство, словно в лицо ей плеснули кипятком, но лезть за словом в карман девочка, которая почти все свое свободное время проводила среди мальчишек, не привыкла: – А может, мне нравится! Потом, словно по новому увидев мальчишку, Айки неожиданно для себя добавила: – Ты красивый! К сожалению, Хироюки воспринял ее слова как насмешку. Мучительно краснея, но стараясь не показать своего смущения, мальчик как можно спокойнее и развязнее произнес: – Если так нравится – можешь потрогать! Только осторожнее между ног… Я щекотки боюсь! Айки аж задохнулась от возмущения: – Ах, так?! Очень мне это нужно! Стоит тут голый и… и… – на секунду возмущенная девочка запнулась, и мальчик сразу этим воспользовался: – Ну, тогда и не пялься! Девочка отступила на шаг от обнаженного мальчишки, поудобнее перехватила ремень и многозначительно протянула: – Ну, хорошо… Я после потрогаю, если ты не запрещаешь! С этими словами Айки взмахнула рукой и привычно-тренированным движением с силой хлестнула мальчишку ремнем по выставленной перед ней сдвоенной, покрытой «гусиной кожей» цели. Хироюки дернулся так, словно наступил на электрического ската, а на воспаленной, припухшей поверхности многострадального зада мальчишки новым цветом вспыхнул след от нанесенного удара. Мальчик сжался, насколько позволяла его откровенная поза, но, выполняя приказ сенсея, с трудом переведя дыхание, произнес: – Один… У самой Айки после нанесенного удара и похожего на стон выдоха мальчишки будто подвело живот от холода, и даже вроде как онемели ноги. Дочь самурая росла справедливой девочкой, она не могла бы описать свои чувства, но, подняв руку для второго удара, уже точно знала, что поступила неправильно. Второй удар был вполовину слабее предыдущего, третий еще слабее второго… Черный, змеящийся ремень бессильными шлепками падал на вздернутый мальчишеский зад. Айки методично поднимала и опускала руку с ремнем, мальчик так же спокойно считал удары… – Девяносто два… По окончании наказания следовало проверить степень дисциплинированности ученика и протянуть ему предмет наказания. Хироюки должен был его поцеловать и вежливо поблагодарить человека, уделившего ему внимание. Но девочка знала, что никакая сила не заставит ее протянуть мальчику ремень. Айки даже спрятала его, заведя руки за спину. – Все! – сдавленным от смущения голосом произнесла девочка. – Ты… ты можешь идти… Айки ждала, что мальчик быстро встанет, оденется и убежит, она даже демонстративно отвернулась и отошла в сторону к стене, чтобы лишний раз не смущать мальчишку. За ее спиной никто не шевелился. Айки медленно, с каким-то непонятным страхом внутри повернулась. Освещенный лучами закатного солнца Хироюки, не шевелясь, стоял в прежней позе. Айки несколько секунд смотрела на него, а потом поймала себя на мысли, что просто боится к нему подойти. Осторожно, словно ступая по тонкому льду, Айки подошла к мальчику и присела на корточки у его головы. Глаза Хироюки были закрыты, на странно-спокойном, побелевшем лице мальчишки темными пятнами выделялись разные по цвету веснушки, делавшие его юное лицо каким то совсем по-детски беззащитным. Тихо и с неожиданными для самой себя просительными нотками в голосе девочка неуверенно произнесла: – Ну, ведь все уже… Мальчик открыл глаза: – Не все… это никогда не кончиться, пока я не уйду отсюда. А я не уйду… – голос мальчика звучал напряженно и глухо. – Но отец… то есть – сенсей… Он сказал, что после наказания ты можешь идти.. Хироюки так резко поднял на Айки напряженное лицо, что девочка, отшатнувшись от него уселась на татами, глупо раскинув ноги в стороны. Чеканя слова, мальчик произнес: – Мне он этого не говорил! Твои слова для меня – ничто. Ты – не Учитель! Ты просто… приставлена к палке, которой меня наказывают. Но наказывать и прощать может только Учитель, и он должен сказать, что наказание закончено! Совсем растерявшись, Айки сидела перед Хироюки и чувствовала, как ее лицо заливает краска стыда. Сейчас ей было еще более стыдно, чем застывшему в унизительной позе мальчику, и почему то очень хотелось заплакать. – Ты что, дурак?! А если он не придет? Или придет и накажет тебя еще больше? Ты… совсем дурак?! – Не смей! Меня! Оскорблять! Ты. Говоришь. С самураем! – опуская голову, отрезал мальчик. Айки не помнила, как она выбежала из додзе. Влетев в комнату к отцу, девочка не сразу смогла объяснить, что случилось. Выслушав дочь, Касуги-Наге прошел в комнату меча. Там он долго смотрел в глаза богов, словно ожидая от них совета, а потом вернулся к дочери. – Иди спать! – Касуги ласково провел ладонью по волосам девочки, – и не плачь. Это моя ошибка, ты здесь ни при чем. – Но… отец! – Иди спать. Дождемся восхода солнца! Ночью Айки тихонько вышла из своей комнаты, подошла к открытым дверям тренировочного зала и осторожно заглянула вовнутрь. Обнаженный мальчик так и стоял в центре татами в прежней позе. Слушая частое, напряженное дыхание ребенка, Айки прикусила зубами пальцы, чтобы не заплакать в голос, почувствовав, как по щекам бегут слезы. Уже возвращаясь в дом, она услышала осторожные шаги и спряталась за ширму. Мимо нее к выходу, почти неслышно ступая, темной тенью прошел ее отец… Утром, еще до рассвета Айки уже была в зале. Мальчишку колотила крупная дрожь. Хироюки стоял, закрыв глаза, чуть прикусив нижнюю губу крупными зубами. Айки, чуть коснувшись его лица, решительно поднесла к его губам сосуд с горячим, сладким чаем и тонкой камышинкой. Уставший, мучимый жаждой мальчишка не стал ничего говорить, а захватил трубочку потрескавшимися губами и просто выпил сладкую, дающую силу жидкость. Когда мальчик допил чай, Айки выбежала за двери, раскрасила лицо и села на ступеньках входа, положив на колени тяжелую учебную нагитану, полностью перекрыв ей проход. Вскоре перед входом в зал собрались пришедшие на утренний урок мальчишки. Глядя на видневшуюся в дверях согнутую, обнаженную фигурку, никто из мальчишек так и не решился пройти мимо сидящей на ступеньках, похожей на идол смерти девочки. Эта предосторожность не была лишней. Юные самураи оставались детьми – со своими жестокими забавами. И как следует впечатать ладонь в зад наказанного товарища (если не видит сенсей) – было жестокой, но веселой шуткой. Вот только Айки понимала, что шутки закончились еще вчера, с заходом солнца… Наконец, от жилой части дома появился сам Касуги- Наге, с двумя самурайскими мечами за поясом, в парадном клановом облачении. Пройдя через расступившихся учеников, он поднял со ступенек свою дочь, спокойно прошел вовнутрь и, как ни в чем не бывало, дал знак к построению. Вбежавшие в зал мальчишки бесшумно выстроились вдоль стены. Сенсей встал перед ними, дождавшись ритуального поклона, вежливо поклонился в ответ. Потом подошел к Хироюки. Остановившись в трех шагах от головы коленопреклоненного мальчика, Касуги-сан опустился на колени, сел на пятки и уперся кулаками в пол. Наклонившись к мальчику, громко произнес: – Хироюки Хасигава, ваш урок закончен. Я прошу вас пойти, отдохнуть и прийти на вечерние занятия… Медленно разгибаясь, мальчик поднялся (при этом ребенка ощутимо качнуло, но он сразу взял под контроль свое тело). Поклонившись поднявшемуся самураю, не менее громко мальчик произнес в ответ: – Спасибо за урок, учитель! После чего повернулся и, даже не взяв одежду, совершенно не стесняясь наготы, пошел к выходу своей странной качающейся походкой… Не дожидаясь команды отца, Айки отбросила в сторону нагинату, подхватила кимоно Хироюки и бросилась вслед за ним. – Вот так это все и закончилось, и отец больше никогда не красил ему пятки… – роняя одеяло и перегибаясь через столик, Айки схватила мужа за руку: – Иджи! Я не могу понять, зачем было Хироюки убивать отца! Я не верю в это! Его клан был сметен, но мы в этом участия не принимали. Наш клан вел бои на северной границе… Нам нечего теперь делить! А поединок у нас он выиграл еще тогда, стоя на коленях в додзе… Девушка замолчала, а затем тихо добавила: – Помню, что тогда я больше недели не могла посмотреть в глаза никому из мальчишек… – Посмотри мне… – Иджи-сан, наклонившийся вперед и захвативший пальцами соски молодой женщины не успел продолжить свою мысль. За сдвижными дверями комнаты раздался негромкий голос: - Господин! Пришел уважаемый Ро-Китори, для проведения обряда удержания души… Айки сразу подалась назад, кутаясь в одеяло, а Иджи громко произнес: – Пусть войдет! В гостиную, оставив у порога прочные, тяжелые таби, шагнул высокий человек в одежде монаха. Вежливо поклонившись, он открыл перечеркнутое шрамами лицо. Айки низко склонилась, выказывая уважение вошедшему, Иджи поклонившись, сразу вскочил на ноги. Этот старый, отошедший от мирских дел, покрывший себя воинской славой, жестоко израненный в бою и чудом выживший самурай, ставший монахом, приходился родным дядей управляющему северной частью Киото. – Рад видеть Вас, уважаемый Ро-Китори! – И я рад тебе, Иджи… - монах протянул вперед руку со страшным шрамом, пересекающим кисть, еле заметно шевельнул похожими на когти хищной птицы пальцами, ласково коснувшись склоненной головы племянника: – Я хорошо знал великого Касуги-Наге, его уход – большая потеря для мира, где так много низких душ и так мало воинов! Монах присел на корточки рядом с Айки-Наге, осторожно прикоснулся к ее плечу искалеченной рукой: – Я счастлив твоему решению, дочь великого воина. Душа Касуги-Наге возродиться в ребенке, который будет зачат сегодня! Это великий дар богов! Слуги должны покинуть дом и находиться во дворе Додзе-Наге. Пусть меня проводят в спальню, принесут меч Касуги-Наге, приведут человека, чей язык сообщил о его смерти, и я проведу обряд Хараи! Когда монах в сопровождении самурая, бережно несущего «Нерасторопного Нищего» ушел, Айки и Иджи вновь остались одни. Айки даже немного поежилась: – Я даже и не знаю, как проводится обряд «удержания души». Ну, в общем, знаю, конечно… А он будет при этом… присутствовать? – Наверное, да… не даром же его называют «Указующий Путь»! Но… он друг твоего отца, и мой дядя, и монах-врачеватель, а значит, не стоит и думать об этом. Так надо… Вскоре Ро-Китори, в маске богов грома, появился из спальни, где смерть пришла к Касуге–Наге, позванивая в священный колокольчик, привязанный к правой руке. Монах поманил к себе племянника и его молодую жену, рассыпая перед их ногами священную соль и читая норито. «Указывающий путь» провел пару к белоснежной, перестеленной постели. В комнате, наполненной ароматами трав, монах снял с плеч Айки одеяло, уверенным движением усадил обнаженную девушку на центр постели, где лежала свернутая в валик циновка. Повинуясь уверенному движению руки монаха, под перезвон колокольчика Айки была уложена на спину. Взяв молодую женщину за бедра, монах вздернул ее зад на валик и, согнув ноги Айки в коленях, прижимая ступни почти к ягодицам, широко развел ее бедра в стороны. Позванивая колокольчиком, монах вложил в руки Айки нагинату, которую та прижала к груди, словно любимого ребенка. Иджи, сжимая в сильных руках вложенный в ножны меч, только шумно вздохнул, бросив взгляд на широко раздвинутое, выставленное напоказ лоно своей молодой жены. Резко вскочив на ноги, Ро-Китори одним движеньем выхватил из ножен лежащий у ног Айки клинок «Нерасторопного Нищего» и шагнул за порог, буквально втолкнув в комнату испуганно озирающегося по сторонам обнаженного мальчишку. Все тело Змейки было расписано магическими знаками и иероглифами, отчего мальчик казался еще более соответствующим своему прозвищу, словно одетым в змеиную кожу. В двух шагах от ложа Ро-Китори поставил мальчишку на колени. От открывшегося перед ним зрелища тот выглядел совершенно перепуганным, а взгляд у него стал совсем диким. Но, будучи хорошо проинструктированным о своих действиях, мальчишка чуть склонился и протянул перед собой руки, ладонями вверх. Ро-Китори несколько раз взмахнул клинком над головой Змейки, а потом легким, неуловимо быстрым движеньем коснулся лезвием ладоней ребенка, рассекая кожу. На белые циновки тяжелыми каплями упала кровь. Обойдя мальчика, Ро-Китори так же рассек кожу на его пятках – при этом мальчишка сжался от боли, резко выдыхая и прижимая локти к проступившим сквозь кожу ребрам. Наконец, монах прижал клинок «Нерасторопного Нищего» к губам Змейки. Пытаясь унять дрожь и затаив дыхание, мальчик высунул язык, осторожно коснулся розовым кончиком острого как бритва лезвия и чуть повел им в сторону. По подбородку Змейки сразу побежала кровь. Сжав вместе кровоточащие ладони, роняя в них тяжелые капли, сбегающие с порезанного языка, мальчишка затих, чуть прикрыв глаза и почти перестав дышать. Осторожно погружая кончик меча в наполненные кровью ладони, Ро-Китори, быстрыми движениями срезая темные, крутящиеся спиралью волоски, начертал на лоне Айки магический символ, продолжив его двумя расходящимися линиями по внутренней стороне широко разведенных бедер. Перемещаясь вокруг ложа быстрыми неслышными шагами, очертил груди магическими кругами, чуть тронул, окрасив кровавыми точками, соски и, наконец, поднес окровавленный кончик меча к губам Айки, переворачивая клинок. Айки осторожно прихватила окровавленное лезвие губами и замерла… Как только смертельное лезвие оторвалось от губ девушки, Айки вдруг вскинула голову, уставившись на мальчишку, чуть двинула губами, словно пробуя его кровь на вкус… Знакомый вкус кроив с лезвия меча Касуги-Наге. Всего на секунду взгляды мальчика и девушки встретились… Взгляд девушки снова скользнул по тонким аккуратным пальцам Змейки. И Айки вспомнила, точно такие ловкие пальцы сдвигающие капюшон с головы юного синоби… С яростным криком, похожим на вой атакующей дикой кошки, Айки скрестила разведенные ноги, резким, винтообразным движением поднимаясь на постели, и послала вперед свистящее смертью, бритвенно-острое лезвие нагинаты, метя в склоненную шею врага. Но Змейка неуловимо-быстрым рывком откинул свое тело назад, плеснув ей в лицо кровь из ладоней. Вцепившись окровавленной рукой в одеяние монаха, мальчишка обвился вокруг него, прикрываясь, словно щитом, свободной рукой ударил старого самурая сведенными в крюк пальцами прямо под маску, вырывая кадык, и выхватил из слабеющей руки монаха рукоять меча «Нерасторопного Нищего». Раскрашенный магическими символами, с летящими изо рта при каждом выдохе кровавыми брызгами, быстрый словно молния и столь же смертоносный, ночной убийца напоминал долго томившегося в преисподней и наконец выпущенного на свободу демона. Отбросив в сторону разящий клинок меча Иджи, Змейка попробовал достать его серией молниеносных выпадов по ногам, но многоопытный фехтовальщик легко ушел от разящих ударов, высоко подпрыгнув и откатившись в сторону. На секунду прижавшись друг к другу, Айки и Иджи атаковали противника сдвоенными ударами по ногам и в голову. Змейка отскочил назад, а самурай и его жена бросились в стороны, чтобы атаковать ночного убийцу с разных направлений. Мгновенно оценив свои стремительно убывающие шансы на победу, Змейка метнулся прочь из спальной, спасаясь бегством. Айки отвела назад древко алебарды, стремясь броском поразить ускользающую цель, но Змейка, оставляя кровавые следы из порезанных ног, мгновенно скрылся из виду, в прыжке выбив затянутое промасленной рисовой бумагой окно. Для стоящих во дворе самураев появление выскочившего из окна дома голого, разрисованного мальчишки с мечом в руке, явилось полнейшей неожиданностью. Несущийся, словно выпущенная из лука стрела, ночной убийца побежал прямо на Волка, стоящего у ворот. Крепкий и опытный в ночных схватках соглядай успел даже обнажить меч, но быстрого, как выпад кобры, удара «Нерасторопного нищего» в темноте даже не заметил. Пригвоздив противника к воротам, Змейка, высоко подпрыгнув, оттолкнулся от плеч хрипящего человека окровавленными ступнями, запрыгнул на стену и словно тень из кошмарного сна, исчез за пеленой дождя… Самураи и соглядаи бросились следом за «демоном ночи», а Иджи положил руку на плечо тяжело дышащей, залитой кровью Змейки жены. – Он раскрыт, а значит – проиграл. Его план, в чем бы он ни был – не удался… Пусть бежит, теперь он будет бежать всю жизнь, которая не будет долгой. Властелины ночных убийц не прощают ошибок. Разве побег чудовища помешает нам закончить обряд и вернуть душу твоего отца?
МистерМалой.: Змеиное гнездо Сидящий на террасе укрепленного замка – оплота клана Ода в провинции Овари –могучий Ода Нобунага задумчиво смотрел на закончившего рассказ Иджи Никазима. Наконец, могучий дайме, прикоснувшись стальным веером к своему виску, негромко спросил: – И что же ты узнал о нем, мой верный друг? – Это был синоби. Монахи в горных монастырях провинции Ига нашли способ замедлять время взросления ребенка, когда человек взрослеет очень медленно и только к восемнадцати годам теряет последние молочные зубы. Но то, что он выглядит как ребенок, не делает ночного убийцу менее опасным. Такой боец редкое и очень специфическое оружие. – Скажи мне, что ты об этом думаешь? Чего они добивались? Ведь какой-то смысл во всем этом наверняка был… – Мы перевернули весь Киото, нашли слепого мастера, изготовившего таби в виде плоских ступней человека. Мастер был, конечно, мертв, но его внук забрал себе неудачные заготовки и часто играл с ними. К счастью, мои люди нашли его быстрее чем синоби… Почтительно склонившись в ответ на одобрительный жест дайме, Иджи продолжил: – Хироюки Химигава действительно оказался великим воином и выжил после разгрома и упразднения клана Сайто. Он ушел в горы и поселился недалеко от вашего замка, исповедуя религию Дзен. Перебил всех разбойников в округе… Я и Айки-Наге со своими самураями наверняка нашли бы его здесь, а найдя – убили… и Змейка всегда был бы рядом. Думаю, что за это время он смог бы стать незаменимым, при случае просто убивая конкурентов, как он поступил со Стервятником, когда тот стал ему не нужен. Вас бы заинтересовала такая история. Скорее всего вы, как и сейчас, захотели бы посмотреть на ее участников, и тогда Змейка убил бы вас. Для этого ему не нужно было бы даже оружие, в нашей схватке он вырвал горло Ро-Китори с такой скоростью, что я этого даже и не заметил… Ода Нобунага поднялся с циновок и, став у края террасы, посмотрел в сторону севера, где находилась провинция Ига. – Да, это так! И я очень хотел увидеть и тебя, и твою жену, и Плоскостопого! – Извините меня, великий дайме, но Айки сейчас очень занята, она рожает воплощение души своего отца, великого Касуги-Наге…, а Плоскостопый оставил горы и уехал в Корею. - Его предупредили? - Да, дайме… Айки, она этого и не скрывала. Глава клана Ода стиснул в ладонях звякнувший сталью веер. – Убить меня… но… ты ведь не знаешь этого наверняка? – Нет, мой повелитель, однако боюсь, что это все же правда. Провинция уже давно на грани восстания, вы ей неудобны, вселяете беспокойство и страх в души «спящих в горах» своими реформами. Иджи почтительно замолчал, а глава рода Ода, прикрыв глаза, раскачивался, словно слушая музыку ветра или внимая тихому голосу синтоиских богов. Медленно, словно боясь спугнуть боязливую птицу, Ода Нобунага повернулся к Иджи и уверенно произнес: – Пришло время уничтожить это змеиное гнездо! Провинция Ига будет упразднена! И еще… расскажи мне, как лучше всего убивать ниндзя? Эпилог «….В конце ХVI в. Ода Нобунага начинает гонения против буддизма. Кланы ниндзя восприняли их крайне негативно. И вот, после того, как очередная попытка убить Нобунагу провалилась, Нобунага во главе испытанного войска вторгся в провинцию Ига – гнездо заговорщиков. В 1581 г. произошла кровавая бойня. Отряды ниндзя, которые выступили против Нобунаги, были наголову разбиты. Именно после этого кланам провинции Ига пришел конец…»
полная версия страницы