Форум » Рассказы, написанные посетителями нашего форума и авторами интернет-ресурсов. » Дядя Дима » Ответить
Дядя Дима
Митрил: Рассказ "Дядя Дима (Часть1)" автор munsmumric Мне было 11 лет, когда родители уехали на 3 дня в отпуск. После совместного обсуждения на кухне, было решено оставить меня одного дома, опираясь на то, что я уже взрослый и само-стоятельный человек. Честно говоря, я был этому безумно рад. Ведь три дня без родителей означало три дня свободы и независимости. В первый же день я сделал половину из того что задумал: позавтракал мороженным с фруктами, перерыл все видеокассеты для взрослых и посмотрел оттуда «Лолиту», был крайне впечатлен, поэтому в 11 посмотрел фильм, который по телевизору не рекомендовали для детского просмотра, и лег спать где-то в 2 часа ночи возбужденный и счастливый. А на следующий день пришел незнакомый человек, который представился моим дядей (братом мамы), и когда я открыл ему двери (почему-то я поверил, что он мой родственник), сказал что мамы и папы больше нет, что они разбились на машине, и обнял меня. .. Я не плакал. Вокруг меня в нашей квартире ходили какие-то люди, все мне сочувствовали и говорили, что надо поплакать, что станет легче. А мне тогда и так не было слишком тяжело. Я просто не верил что все это правда, я напрочь закрылся от всех сочувствующих взглядов и ждал, когда вернуться папа с мамой, и все поймут, какая ошибка произошла. Я искренне в это верил даже на похоронах, даже когда закрыли крышки гробов, и только когда в могилу упала первая горсть земли, я понял, что все, что возврата нет… и я потерял сознание. Очнулся я в машине, на руках у моего дяди, которого, как я уже знал, звали Дима. Я огляделся, все вспомнил, и вот тогда заревел. Я оплакивал не то, что было, а то, чего уже никогда не будет: совместных прогулок, вечеров проведенных вместе перед телевизором, я оплакивал даже ссоры и родительские собрания, на которые мама с папой больше никогда не придут. Мне было так одиноко, так горько, что словами это вряд ли передать. Через день я пошел в школу. Дима перевез меня к себе, и теперь школа была далеко, каждое утро он завозил меня туда на машине. Первую неделю мне было очень тяжело. Слова сочувствия, взгляды, навязчивое желание меня развеселить – все это раздражало и напоминало о том, что родителей больше нет. Но постепенно я возвращался к нормальной жизни, и, спустя месяца два, уже полностью стал самим собой. Мне нравилось жить у Димы. Мне нравилась его жена, Юля, их дочка Саша, и особенно мне нравилась их собака. Не знаю, как правильно называется эта порода, вроде североамериканская лайка. Джесси была очень умной, белой с черными ушками, и напоминала мне Белого клыка из книжки. Я чувствовал, что они не просто взяли меня к себе жить, но приняли в свою семью и я с готовностью стал ее частью, но все равно не воспринимал Юлю и Диму, как маму и папу. Не подумайте, что я бесчувственная сволочь, и быстро забыл своих родителей. Нет, я часто вспоминал о них, иногда плакал вечерами, но постепенно воспоминания стали не болезненными и горькими, а приятными, хоть и грустными. Может быть, это произошло слишком быстро, мне трудно себя судить, но, тем не менее, боль утихла именно тогда, когда я описываю, а пустоту, как могли, пытались заполнить люди, которые стали мне родными. Маме и папе навсегда отведен уголок в моем сердце, и иногда я до сих пор заглядываю туда, чтобы вспомнить их. О том, что со мной делать, и как меня наказывать, первый раз зашел разговор приблизи-тельно через полгода. Диму вызвала в школу моя классная руководительница. Дядя пришел в школу серьёзный и собранный, постучался и вошел в класс, где мы с классной его ждали. Он по-здоровался со мной и учительницей и попросил ее рассказать в чем дело. - Я конечно, понимаю что потеря родителей для ребенка – это тяжелая психологическая травма, - начала она, - но то что он с друзьями натворил, не лезет ни в какие рамки!!! Я разозлился так, что готов был ее ударить: надо же…. Понимает она все… Потерять родителей - травма!!! Да какое ей дело?!! И причем здесь мои родители вообще?!! Далее я слушал в пол-уха, как она рассказывала Диме, что мы разрисовали всю стену на первом этаже какой-то гадостью, и как дорого обойдется ремонт. Я этого всего почти не слушал, и старался смотреть в пол, надеясь, что мое поведение сойдет за раскаяние, и никто не увидит моего злого взгляда. Конечно, я мог сказать, что мы пошутили, что краска легко смывается водой, да и не нарисована там всякая мерзость – мы с пацанами очень красиво рисовали (один друг ходил в художку, а я просто умел и любил рисовать)… Но я решил – пусть сами разбираются. Тут тон учительницы изменился, и я невольно прислушался. - Не знаю, знаете ли вы, - говорила она печальным, а не строгим, как раньше, голосом, - но его отец воспитывал Алексея ремнем, я не скажу, что считаю такие меры приемлемыми, но с некоторыми детьми просто нельзя по-другому. Я понимаю, что вы недолго живете с мальчиком, но поверьте мне, как педагогу, нельзя спускать мальчишкам с рук такое поведение, иначе они сядут на шею. Боже упаси, я не предлагаю вам его бить, но как-то пресечь это поведение просто необходимо. «Вот сука!!!», - подумал я, и уже открыто и с ненавистью посмотрел ей в глаза, к моему со-жалению, она на меня даже не смотрела. - Большое спасибо за совет, - услышал я сдержанный тон Димки ( я понимал, что он очень злиться и недоумевал, ну что такого страшного я сделал), - я думаю, я в состоянии разобраться с воспитанием мальчика самостоятельно. Надеюсь , что ничего подобного больше не повториться. Правда, Леша? - Да, - буркнул я, а сам вдруг подумал о наказании. До этого не возникало ситуаций, когда Диме надо было бы меня за что-то наказывать. Я, честно говоря, плохо себе это представлял. Веселый, добрый и свой в доску, он очень плохо подходил под роль грозного и строгого воспитателя. Я вспомнил слова классной о ремне, и похолодел. «Как бы там ни было, - решил я, - я не позволю ему меня бить. Он не имеет на это права.» Пока мы шли к машине, я еще больше накрутил себя и стал похожим на колючего дикобраза. Я сел на переднее сиденье, пристегнул ремень и сразу же, надувшись, отвернулся к окну. Некоторое время мы ехали молча, а потом Дима спросил. - Ну, может объяснишь мне, зачем вы это сделали? – он вроде не сердился и говорил спо-койно, даже с иронией, но я уже успел расстроится по- поводу наказания, которое наверняка будет. - Мы просто пошутили, - сказал я, не поворачиваясь. - Ты считаешь, что это смешно? Испортить школьные стены? - Никто их не портил. Их вообще тяжело испортить – они серые и облупленные. Они нам спасибо должны сказать! И вообще, краска смывается водой, - я продолжал смотреть в окно. - А почему же ты не сказал об этом Светлане Федоровне? – Димка усмехнулся, и я решил повернуться и сказать правду, вдруг сойдет. - Еще смывать заставят. Пусть сами возятся, они ж такие умные! Не догадаются – пусть стены перекрашивают, нам тогда может даже спасибо скажут. Димка коротко рассмеялся, потом хмыкнул, явно вспомнив, что это непедагогично, и снова принял серьёзный вид. А я опять отвернулся к окну. Еще несколько минут в машине царила тишина, а потом Дима тихо спросил: - Леш, это правда, что папа тебя бил ремнем? Не знаю почему, но испугался даже самого вопроса: сердце ухнуло куда-то в желудок и бе-шено там забилось. Мне казалось, что продолжение может звучать только так: «Ну, раз отец, считал, что это правильно, то и я буду воспитывать тебя так же». Я ощетинился и, скрывая страх за дерзостью, сказал: - Это не имеет никакого значения! Ты мне не отец! И пороть меня, я тебе не позволю! - сказал, и сам испугался своей наглости, от чего еще больше нахохлился и уставился в окно. Я ждал реакции, но Дима молчал. Мне было жутко даже подумать о том, что сейчас будет, но тишина была еще хуже. Спросил Дима только через несколько минут, и я понял, что я его не разозлил, нет – обидел. И мне стало дико, просто безумно стыдно. - И как ты собираешься мне не позволить? - Пойду в милицию, - заявил я, скорее по инерции, но уже без особой уверенности в голосе. - Понятно, - дядя кивнул и, по-моему, обиделся еще больше, - Трудно с тобой, Леш. Я не собираюсь тебя бить, по крайней мере, ты не сделал еще ничего такого, за что я бы посчитал нужным ТАК тебя наказывать. Меня в детстве пороли, и я применю к своим детям такое, только в ОЧЕНЬ крайнем случае. Он сказал: «Своим детям». Дима считает меня своим! Мне стало совсем не по себе от стыда. - Я просто спросил, хотел узнать о тебе как можно больше. Может это неудачная тема. Если она тебе неприятна, ты просто мог сказать об этом и не отвечать на вопрос, - тихо закончил он. Мы опять замолчали. Дима, потому что обиделся, а я – потому что от стыда меня душили слезы. - Пару раз, - выговорил я наконец, на каком-то светофоре, покраснел и снова отвернулся к окну - папа бил меня пару раз. Не за учебу, за другое. - А откуда же эта мым… то есть, я хотел сказать, учительница, знает об этом? Он не спросил про те разы, и я был благодарен, так как вспоминать об этом мне было не-приятно. Я усмехнулся, самостоятельно закончив обрывок фразы, и понял, что тогда в кабинете, Дима разозлился на нее из-за меня, и я совсем повеселел. - Она вызвала папу в школу, за то что мое мнение в сочинении не совпало с ее. Когда я ска-зал об этом отцу, он не поверил, сказал, что я вру, что из-за такого не могут вызывать в школу, что я просто не хочу, чтобы он ругался, и если завтра окажется, что он прав, то мне не сдобровать. В общем, когда он пришел в школу, и узнал, что я правду сказал, он очень на классуху разозлился. Сказал, что она отрывает его от работы по всяким глупостям, что у него сделка сорвалась и он из-за ее климакса и тараканов в голове (так и сказал) чуть сына вчера не выпорол. Ну, она и дорисовала все остальное. Хотя, правда, в школу больше родителей моих вызывать не рисковала. Дима рассмеялся, и хотя я понял, что он больше не дуется, решил сказать: -Дим, прости меня, ладно? - За что? За стены? – дядя выглядел удивленным - И за них тоже… Ну за… за… за то, что я там тебе наговорил, - мне было и так трудно просить прощения, сформулировать же в чем я виноват, я не мог – гордость гнулась очень тяжело. Дима не стал уточнять за что. Он все понял, и ему не надо было пустых слов. Дядя кивнул: - Ты просто больше постарайся не говорить глупостей, - мы подъезжали к нашему дому. – Кстати, за стены ты наказан – никакого телевизора неделю – только книжки. И постарайся больше в школе не пакостить… - он подмигнул мне, отстегивая ремень безопасности, - или хотя бы делать это так, чтобы тебя не ловили. Я вышел вслед за дядей из машины. Мне было очень хорошо. Наказание меня никак не расстроило – читать я очень любил и с удовольствием сам менял на это телевизор. - Да, и чтобы пойти в милицию, нужно иметь следы побоев. Я умею бить так, чтобы было больше и следов не оставалось, - сказал Дима с сарказмом. - Да ладно тебе, я же извинился, - я смутился, понимая, что это еще долго будет темой шуток и подколок, но не обиделся. - Ладно, пошли. Мой дядя положил мне руку на плечо, и мы вместе пошли домой. Диме еще надо было за-брать Сашу из садика, а мне выгулять Джесси.
Ответов - 1
Митрил: часть 2 Мне было 13 лет, я сидел в детской комнате милиции и мрачно смотрел в пол. Милиционер, толстый добродушный дядька с пушистыми усами, устало посмотрел на меня и спросил: - Ну, тебе хоть стыдно, за то, что ты сделал? Стыдно не было, было страшно и было обидно, что попался, но я на всякий случай кивнул. - Стыдно ему, как же… - проворчал он, поправив усы, - И чего только, вам не хватает? Одет прилично, вроде не бедствуешь, не недоедаешь, а все туда же – обворовывать бедных немощных старушек! Вопрос был чисто риторическим, и я не стал на него отвечать, а на беззащитность стареньких бабушек я имел свои взгляды - шишка, полученная от «немощной старушки» пульсировала и болела, и я почти физически ощущал, как она наливается бордово-синим цветом. - Ну и что мне с тобой делать? Вопрос опять не требовал ответа, но помня, что наглость – второе счастье, решил рискнуть. - Отпустите меня, пожалуйста! Я больше так не буду, честное слово! Никогда-никогда, - по-моему, получилось довольно убедительно, но представитель закона так явно не считал. - Ишь, какой прыткий! Я тебя сегодня отпущу, а завтра ты не кошелек украдешь, а квартиру пойдешь грабить! Нет, дружок, любое преступление не должно остаться безнаказанным! Вот сейчас заведем на тебя уголовное дело, а уж потом суд решит… - он замолчал и посмотрел на меня. Я понимал, что милиционер блефует, но все равно поверил. Комок, который уже давно подбирался к горлу, прочно там обосновался, а подбородок предательски задрожал. - Не надо мне здесь плакать, и так сыро. Все вы плакать горазды, когда в кабинете сидите, небось, когда бабушку грабить шел – не плакал. Родители есть?! -Есть, - я не был настроен рассказывать подробности моей семьи. - Номер телефонный давай. - Чей? - Родителей! Честно говоря, я искренне надеялся, что удастся выпутаться без их участия. Вмешивать Диму мне совершенно не хотелось по нескольким причинам: во-первых, я понимал, что он расстроится и старался этого избежать, во-вторых, я боялся. Я пытался угадать реакцию дяди и поставить себя на его место, но у меня ничего не получалось, и неизвестность пугала больше любого наказания. Я вжал голову в плечи и продиктовал номер телефона. Только один раз я видел Диму таким злым, и тогда и был рад, что злился он не на меня. Теперь такая радость была мне недоступна. В мою сторону он даже не глянул, сел напротив усатого: - В чем его обвиняют? Милиционер рассказал о краже, о том, как меня привели в отделение и что мне за это светит. Он говорил несколько другие вещи, но они звучали реальнее, и мне становилось еще страшнее. Дядя изредка бросал в мою сторону злые и не сулящие ничего хорошего взгляды. Когда участковый закончил говорить , Димка сказал: - Ну, я думаю, мы с вами сможем договориться, чтобы обойтись без заведения дела. - Вы предлагаете мне взятку?!! - Нет, ну что вы! Как можно?! Просто небольшую посильную помощь отделению. Усач глянул на меня: - А ну-ка, выйди в коридор, посиди там пока. Я покорно вышел в коридор. Стульев там не было, поэтому я просто прислонился к стене и стал ждать. Дима вышел из кабинета через минут двадцать, смерил меня гневным взглядом, сказал: - Пошли! – и не поворачиваясь пошел к выходу, а я пошел за ним. В машине мы ехали молча, один раз я только сделал попытку оправдаться: - Дим, послушай, я… я… - Леш, пожалуйста, помолчи, не зли меня еще больше! – и я покорно притих, хотя, по-моему, разозлить еще больше было просто невозможно. Мы поднялись в квартиру, разулись и дядя снял с крючка у двери собачий поводок. Джесси радостно гавкнула и завиляла хвостом, но Димка прикрикнул на нее, и собака, недоумевая, почему, сняв поводок, ее не ведут на улицу, пошла обратно. Я глянул на него, все понял и отвел глаза. Мы зашли в мою комнату, я подпер собой шкаф и уставился в пол. Теперь, дома, мне было стыдно, но не за тот проклятый кошелек, а за то, что подвел свою семью, оказавшись в отделении, при этом я даже был согласен, что заслужил хорошую взбучку, но получать ее мне очень не хотелось. - Ответь мне, пожалуйста, на один вопрос, - начал Дима спокойным, но холодным голосом, - зачем? Я даю тебе мало денег на карманные расходы? – я отрицательно помотал головой. -Тогда что? Тебе нужна большая сумма? Ты что, не мог попросить у меня? На что? Ты проигрался в карты, сигареты, наркотики, что?!! Просто приступ клептомании?– я опять помотал головой. - Тогда что? Я не могу понять причину, как ни стараюсь! Объясни мне, уж будь так добр! Я сглотнул комок и, стараясь не смотреть на дядю, быстро произнес: - Мы с ребятами поспорили, что я не смогу этого сделать, вот я и … - договорить мне не удалось, я сразу пожалел о сказанной фразе. Лучше бы я соврал что-нибудь, лучше сказал, что проиграл в карты, или с глупой улыбкой, что само как-то получилось, да что уж там, лучше бы я просто молчал. - То есть ты хочешь сказать, что украл у бедной старушки деньги просто потому, что вы поспорили?!! – Дима был в бешенстве, и было видно, каких трудов ему стоит не сорваться на крик. – Просто потому, что кто-то там сказал, что тебе «слабо», ты спокойно согласился на кражу?!! Леша!!! Тебе 13, я думал, что ты взрослый парень!!! В твоем возрасте уже давно пора понимать что кража – это уголовное преступление!!! А если бы, тебя спросили «а слабо ли тебе убить», ты бы пошел убивать, чтобы что-то кому-то доказать?!! Ты знаешь, что мы теперь в Таиланд не поедем – деньги, что мы откладывали, я отдал участковому! Да хрен с ними, с деньгами!!! А если бы мне попался не такой сговорчивый милиционер? Ты понимаешь, что в лучшем случае, на тебя бы просто завели дело, и потом, что бы где бы не случилось – ты бы был первый в списке подозреваемых, никаких хороших характеристик со школы, проблемы с поступлением!!! А в худшем – тюрьма для несовершеннолетних! Ты хоть иногда соображай, прежде чем собираешься что-то сделать!!! До этого момента я не рассматривал свой поступок в таком ключе. Мне он казался незначительной шалостью. Ведь спор – благородное дело, и я не считал это кражей. То, что сейчас говорил Дима, с трудом ассоциировалось у меня с этим кошельком. Сейчас у меня начали открываться глаза, и мне стало дико от того, что могло случиться. - Снимай штаны и ложись! - дядя накрутил на руку поводок, оставив хорошую его часть свободно болтаться. - Что ты собираешься делать? Будешь меня бить? – я не хотел этого, мне было жутко страшно, ноги были ватными. Даже осознав до конца свою вину, я не был полностью согласен с выбранным им наказанием. - Бьют в драке, я собираюсь тебя выпороть! Я лихорадочно пытался найти решение и подобрать слова. Конечно, я мог сказать, что он мне даже не отец, что я не позволю, что он не имеет права, но я когда-то говорил уже эти слова, и поклялся, что никогда не повторю их вновь. Здесь был мой дом, здесь была моя семья, и понимал, что если порку я прощу, не знаю насколько скоро, но прощу, то вот эти слова я не прощу СЕБЕ. - Я жду, Леш! - Дим, послушай, не надо, это совсем не обязательно, - я хотел, чтобы фраза звучала по-взрослому, но при этом говорил очень быстро, чтобы меня не успели прервать, - я действительно виноват, и ты имеешь полное право, но я все понял, и поверь – этого больше никогда не повториться! Он вздохнул: - Что именно, Леш? Что не повториться? Я набрал в грудь побольше воздуха: - Я больше никогда не попадусь милиции. - ЧТО?!! – вот теперь он кричал, до этого момента я думал, что хуже быть уже не может, теперь понял – может, - то есть попадаться нельзя?!! А красть можно?!! А поддаваться на глупые провокации можно?!! Ты подумал о том, что те, кто тебя толкнул на преступление, никогда бы сами не пошли на это, чего бы ты им не сказал?!! Если я еще когда-нибудь, слышишь, когда-нибудь, узнаю, что ты совершил что-то противозаконное, или просто опять купился «на слабо», то сегодняшний день тебе покажется раем!!! А теперь живо снимай штаны и на диван!!! На этот раз я беспрекословно начал расстегивать деревянными пальцами брючный ремень. Кричащим я Диму еще не видел, видимо это была уже последняя степень, и понимал, что если я сейчас не подчинюсь, то будет намного хуже. В чем именно заключалось это «хуже», я боялся даже подумать. Слезы на моих щеках уже успели проложить две заметные дорожки. Хлюпая носом, я приспустил штаны и лег на диван, ухватившись руками за подлокотник. Трусы я решил оставить – Дима о них не упоминал. Ужас, липким комком поселившийся у меня в желудке, теперь тягучей волной расползся по всему телу и достиг пальцев, заставив их вцепится еще сильнее в несчастный поручень. Я лежал, зажмурившись и крепко стиснув зубы, ожидая первого удара, и все равно он оказался неожиданным: - Уй-ёёёё, сцссссссссссс… - я уже успел забыть, насколько это больно, последний раз меня порол отец больше двух с половиной лет назад. Поводок был узким, и создавалось впечатление, что он врезается в кожу. Место удара горело огнем, и я с трудом удержался, чтобы не потереть его. - ААаа-й… - второй удар обжег попу, я с силой втянул носом воздух, чтобы хоть как-то утихомирить рвущиеся наружу слезы. То, что терпеть молча не смогу, мне было понятно сразу, и теперь прилагал максимум усилий, чтобы просто не разреветься в голос. Третьего удара не было. Я пролежал, зажмурившись, секунд 40 и только после этого решился открыть глаза и развернуться. Дядя сидел рядом со мной на диване, положив локти на колени и закрыв руками лицо. Поводок валялся на полу. Я подтянул штаны и придвинулся к нему: - Дим, ты чего? Тебе плохо? – его вид так испугал меня, что перестал плакать, и напрочь забыл о том, что только что было. - Нет, - он посмотрел на меня и грустно усмехнулся - просто не могу. Хотел тебе всыпать, как следует, понимаю, что надо, а не могу. Ударил и сразу почувствовал себя последней сволочью. Фиговый из меня воспитатель - если не можешь довести до конца, то надо и не начинать, а я…, - он устало потер виски. Я обнял его, уткнулся в грудь и разревелся: - Не правда, - всхлипывал я, - ты самый лучший! Прости меня, пожалуйста! Прости! Просто это я дурак. Я больше никогда, честно-честно, ничего не возьму чужого, и спорить я вообще больше ни на что не буду. Только ты прости меня, пожалуйста. Он обнял меня в ответ и не отпускал, пока я не успокоился. И я понял, что прощен. Юле мы сначала решили ничего не говорить, но пропажу денег надо было как-то объяснять, и мы, посоветовавшись, решили сказать ей правду. В итоге она обиделась на обоих. На меня - за мой поступок, на Диму – за то, что применил ко мне силу. Вот и понимай после этого женщин! Правда мы очень быстро помирились, хотя обошлось нам с Димой это в уборку квартиры и приготовление ужина, который, кстати, пришлось выбросить. Про инцидент мне никогда больше не напоминали, за что я был очень благодарен, но я крепко запомнил этот урок и больше никогда не покупался на провокации.
полная версия страницы