Форум » Рассказы, написанные посетителями нашего форума и авторами интернет-ресурсов. » Первая любовь » Ответить
Первая любовь
isadora-24: Первая любовь автор Шаманка 1990 год. Октябрь. Ленинград. Большой проспект Петроградской стороны. Мои ноги в стоптанных, а оттого промокающих ботинках пытаются обойти лужи. Это плохо получается так как лужи везде. Ботинки уже мокрые и прыганье почти по сухому месту, мало что дает. Мне двенадцать и я должна бы идти со школы, конечно. «Приличные девочки, ведь никогда не прогуливают школу, и с Пашкой Паршиковым не знаются, они вырастают умными и красивыми, учатся и удачно выходят замуж…приличные девочки… приличные девочки…» - голос матери звучит у меня в ушах. Я не приличная. Я прогуливаю школу, мне не нравится в ней. О, если бы все преподаватели были бы такими, как Петр Иваныч! Петр Иваныч историк и я кажется немножко влюблена в него. Я хорошо учусь по истории и он ставит мне пятерки. Когда я заболела свинкой, он пришел к нам домой, чтобы дать мне домашнее задание и на кухне, о да, я слышала сама, на кухне, он сказал моей матери, что в моей школе мне не место, чтобы она перевела меня в 102-ую с историческим уклоном. Он сказал ей, из вашей девочки может выйти толк. Мать только вздохнула. Она не сказала даже мне этого и я знаю почему – у нас нет денег. А ведь 102-ая находится в другом конце города и туда нужно каждый день ездить, а это деньги. О если бы все учителя считали бы как Петр Иваныч! А то в этой четверти у меня вышла даже двойка по черчению. Ну откуда я возьму чертежный набор? Я даже не стала говорить матери, что он мне нужен. Надька Бортник сказала, что он стоит дорого. А дорого - это у нас нет. Мои ноги сами собой останавливаются около афиши кинотеатра «Экран» - там идет фильм –«Крокодил Данди 2» Я ходила на первую часть с Пашкой и с удовольствием пошла бы на вторую, но насколько я знаю и у него сейчас нет денег. Я стою и смотрю на афишу, пока какая-то толстая тетка в шинели и с метлой не прогоняет меня. Я иду к дому и дойдя до улицы Олега Кошевого смотрю вверх, там в темноте мигает вывеска – «Скоро на экранах страны…». Я останавливаюсь и жду. Вывеска переливается и одна за другой буквы, мигая встают на свои места. Я стою, открыв рот и прохожие начинают ворчать на меня. Я прочитала вывеску и радуюсь. Радуюсь неизвестно чему. Я ведь точно не увижу этот фильм. **** Дома только бабушка. - Ба, а мама скоро придет? - Она уехала. – Бабушка поджимает губы и наливает мне гороховый суп. - Куда? - На юг. Я сажусь. Ноги не держат меня. - Она…она же мне обещала…взять с собой… - Слезы наворачиваются мне на глаза и я почти плачу. - Чего разнюнилась! Москва слезам не верит! – говорит она и отрезает мне горбушку ржаного хлеба. – Ешь давай, суп и так соленый, слезы там ни к чему. Я не хочу есть. Мне делается тоскливо и я пробую обмануть бабушку. - Ба, спасибо, я уже сыта. Я потом доем. - Сиди. Пока не съешь никуда не пойдешь. Итак второго нет – хоть первое поешь нормально. - А когда она приедет? - Вот чего не знаю, того не знаю. Твою мать предугадать сложно – сложила утром чемодан и покатила. – Она наливает себе пиво и закуривает. – Поела? Ну иди уроки учи. Я ухожу в нашу с бабушкой комнату, где сажусь на диван с книжкой. Кот Пушок приходит ко мне, но я гоню его прочь. Мне сейчас не до него и я не могу, я просто физически не могу поверить, что моя мать в который раз не взяла меня с собой. С кухни пахнет рыбой и слышен запах шкворчащего масла. Бабушка чем-то гремит и громко разговаривает сама с собой. Она всегда это делает, когда выпьет. Сейчас похоже она пьет уже вторую бутылку пива, потому что разговаривает громко – я все слышу. - Совсем стыд потеряла. Этот только свистнул – полетела, ножки расставлять. Чего же для этого высших образованиев не надобно. Паскуда. Говорила ей, суке такой - делай аборт, ведь не будешь ребенка воспитывать. Так, нет, мы самые умные. – она чем-то загремела еще громче. – У ребенка колготок лишних нет, ботинки драные, а она еще за свой счет билет купила, б…ь. Все, хватит, пускай одна как хочет живет, как сядет на свою жопу ровно, так увидит, что к чему. Бабка еще долго чем-то гремела, но я уже не слушала ее. «Так вот значит как. Сама обещает, а сама…с любовником…» - Слезы наворачивались у меня на глаза и я уткнулась в книжку. «Детство» Горького мы проходили по программе. Русичка меня тоже особо не жаловала, но я любила читать и это меня спасало. Я всегда имела твердую четыре по русскому языку. Я начала читать Горького, но мысли мысли у меня розовыми червями ползали вокруг матери. «За что? Почему она так со мной?»- Думала я, читая, но не вчитываясь в текст. Алеша Пешков в это время смотрел как порят его брата, и это зрелище завлекло и меня, я забыла о промокающих ботинках, забыла о том, что мать моя неизвестно где, забыла о двойке по черчению и что-то новое как-будто родилось во мне. Я дочитала до того, как Алешу самого начали сечь, за то что он выкрасил скатерть, уши мои порозовели, потому что подобных делишек на моем счету водилось немало. Скатерти я конечно, не красила, но много подобного творила… «А может мать от тебя уехала, потому что ты плохая?» - эта страшненькая мысль возникла в моей голове и осталась там. – «Ну конечно, все сходится, я не ангел и веду себя отвратительно, поэтому она и уехала!» «Раз!» – Считал дедушка Пешков. - Раз, - Вторила ему я мысленно, лежа на лавке вместо Алеши. Я прочитала этот кусок раз-другой, но этого только возбудило меня. Я срочно хотела быть наказанной. Розги…розги… я попробовала незнакомое слово на язык. Слово отчего-то напоминало розы и одновременно казалось стыдным. «Хорошим девочкам розы – плохим розги!» Вот! Вот оно! Я схватила здоровый том БСЭ, открыла статью розги и прочла: РОЗГИ тонкие гибкие прутья. С древнейших времен сечение розгами - мера наказания за мелкие уголовные и дисциплинарные преступления. В России отменены в 1903. «Прутья значит… Прутьев у нас под окном полно, но почему отменены?» - подумала я. – «А я? А мне как быть?» Я кинулась к Пашке Паршикову, который жил напротив и долго звонила в дверь, пока увалень Пашка шел к двери. - Чего тебе? Чего звонишь-то? Я тут бутерброд ем, чуть не подавился. Я влетела в его квартиру и протопав как была в ботинках, к нему в комнтату, плюхнулась в кресло. - Чего хотела-то? Дэзэ что ли? Так я не сделал еще. - Да, нет, Пашка, тут такое дело, я спросить хотела…это важно очень… - Ну спрашивай, спрашивай. - Тебя пороли когда-нибудь? - Меня-яя? - Глаза Пашки округлились, а сам он стал похож на обиженного бычка. – За что это меня пороть? – он обиженно выпятил нижнюю губу, так что я не выдержала и расхохаталась. – Чего смешного? - Ты не ответил, скажи честно, твой отец тебя бьет? Порет? - Было пару раз. - Пашка наморщил лоб, вспоминая. – Ремнем. - А розгами? Ну прутьями не бил? - Н-нет… а к чему ты это все? – заподозрил неладное Пашка. - Понимаешь, мне очень надо, чтобы меня…меня высекли… - Зачем? – не понял Пашка. – Снова ты во что-то меня втравливаешь! Меня и так учителя из-за тебя не любят. - Да нет, Пашенька, родненький, ну пожалуйста, а я тебе все свои вкладыши отдам с мики-маусом, Пашенька, ну высеки меня пожалуйста…мне очень, очень надо…от меня мама уехала…- сказала я и разрыдалась. - Ну если надо… - неувернно сказал Пашка и почесал голову. – Если без этого никак - я готов! И вкладышей мне не надо, я их и так у тебя выйграю. - Ты настоящий пионер, то есть я хотела сказать друг. Ты настоящий друг, Паша и я тебя никогда не забуду! – Я сказала это очень пафосно, но я ужасно боялась, что Паша вдруг откажется. - Говори, что делать? - А тебе только прутьями надо? Или ремнем тоже подойдет? - Розгами, Паша, розгами! - О, блин, за ними же еще идти надо. Вот ты и сходи. – решил он. - Принеси хороший гибкий прут. - Но в книге было несколько? - Хорошо, принеси несколько. – благодушно разрешил он мне. – Стоп! Какой еще книге? Про книгу ты ничего не говорила. - Это неважно, Паша, - крикнула я уже сбегая по лестнице, - я мигом! Во дворе я огляделась. Как же должна выглядеть настоящая розга? Березу я забраковала сразу – больно уж высоко у нее были ветви. Да и не ровные какие-то. А вот ива, ива пожалуй в самый раз. Я сорвала четыре ветки и наскоро очистив их от листьев побежала обратно. - Паша, я принесла! – вскричала я ликующим голосом. - Ну давай их сюда. А сама раздевайся. - Зачем это? Ты что это надумал? - Мне нужна твоя голая попа, иначе никакой порки не выйдет. - Почему? - Потому, что если не по голой, то это не порка! Так мой отец говорит! - Хорошо. – Я покорно сняла с себя школьное платье и осталась в колготках и маечке. - И колготки с трусами тоже. На коленки становись и голову мне между колен. - Что совсем голая? И ты меня будешь видеть? - Не совсем, а в майке. – Пашка ухмыльнулся. – Или ты уже передумала? - Нет что ты! – Я вспомнила уехавшую от меня мать и спустила колготки и трусы. - Становись, как полагается, сейчас мы тебя поучим. – Когда он произнес эти слова, мне показалось, что это ему начинало нравится. Я же со спущенными колготками и трусами до колен подползла к нему и просунула голову между его ног. Я услышала как Пашка взял розги и начал ими размахивать в воздухе. - Начинай уже, холодно. - Попу выше подними. Вот так и держи, не опускай, и учти будешь вырываться, привяжу к комоду. - Паша-аа, ну начинай уже не тяни. – Я хотела скорей с этим покончить. Вдруг я почувствовала удар. Знаете, как будто полоску тела кипятком обожгли. Я пока держалась. Второй удар не заставил себя долго ждать и я уже громко ойкнула. Розгами, знаете-ли ужасно больно. - Знаешь, Паша, хватит пожалуй. - Нет. Ты получишь хорошую порку сегодня. Не вырывайся. Мне уже было не смешно. Паша бил в полную силу, я пыталась вырываться, но этот толстый увалень держал меня крепко. Я уже визжала и слезы катились у меня с глаз. - Пашенька, отпусти меня, пожалуйста, я больше не буду-ууу… - я вспомнила, что в книжке брат Алеши Пешкова кричал что-то подобное. - Ничего, терпи, знала как проказить, знай и как ответ держать. Пашка продолжал меня бить и моя попа уже пылала. Когда он отпустил меня я в бессилии рухнула на пол. Он собрал отлетевшие кусочки прутьев и открыв окно выкинул их с восьмого этажа. - Хочешь бутерброд? – спросил меня он. – Мать колбасы купила, вкусная-я-я. - Хочу. – Я как могла обиженно посмотрела на него. – И чаю тоже. Мы пошли на кухню, где он поил меня чаем и утирал мои слезы полотенцем. - Паша, а почему ты не отпустил меня когда я тебя просила, и еще говорил что-то про мои проказы. Ты чего это? – спросила я его, когда немного успокоилась. - Так, а ты что думаешь меня батька отпускал, когда я просил? – сказал он и рассмеялся. *** Мать конечно, после этого не приехала. Она приехала только к моему дню рождению – в декабре. Она навезла мне подарков (среди которых были и новые зимние сапожки), и долго ласкалась и подлизывалась, так что я в который раз простила ее. Бабушка все также все делала для меня и ворчала и только, выпив бутылку-две пива позволяла себе высказать все что думает о моей матери. В тот год больше ничего такого не было, кроме того, что я вспоминала все чаще, как Пашка порол меня. Мне нравилось думать об этом. Но больше мы этой темы не касались. После нового года Пашка уехал. Я скучала по нему и сначала мы переписывались, но потом перестали. *** 2002 год. Ноябрь. Сочи. Я приехала сюда одна. Вырвалась в санаторий от обрыдшего за шесть лет жизни мужа. Знаете, ведь мать была неправа, неприличные девочки первыми выходят замуж. Правда, как я сейчас понимаю не за тех. Не за тех. Кого. Любят. Я ведь любила Пашку. Я бреду сейчас по берегу моря, волны бушуют и идет дождь, я смотрю на него и вспоминаю тот 1990 год. Год моего рождения. Рождения в теме. Это я потом узнала ,что тема…А вначале…Вначале был Павлик и его прутья причиняли мне боль. Боль. Потом были другие. Они приходили и уходили, а я помню отчего-то Пашу. Я все также иду по берегу моря и мои ботинки снова промокли. Это напомнило мне то время, и я как-будто снова иду по Большому Проспекту… Какой-то мальчишка пролетел мимо меня, случайно толкнув сзади, я уже полетела было вниз, но вовремя подбежавший мужчина, подхватил меня. - Ну, Павлик, погоди! Только домой вернись, мне, так выпорю, будешь знать, как проказить! Я внимательно пригляделась к мужчине и обомлела. Это был он. Он - мой Паша. - Паша! – сказала я и потеряла сознание. Очнулась я на скамейке. Мальчишка куда-то исчез, а Паша, мой постаревший Паша, сидел рядом со мной и прижимал меня к себе. Увидя, что я пришла в себя, он сприсил: - Ну как ты? Пришла в себя? - Да! Откуда ты здесь, Пашенька? - Мы тогда сюда переехали. У отца туберкулез обнаружили, вот мать и повезла его к морю, лечить. - А-аа? А я тебя вспоминала…только что. Это наверное чудо, да? Чудо, что мы встретились. - Что вспоминала? – Паша внимательно смотрел на меня. - Как ты меня…помнишь? - Как же это забудешь? – Паша, усмехнулся. – А что думала? Плохо, наверное, да? Больно ведь тебе тогда было? - Нет, что ты, что ты…Я… я хочу снова…снова, чтобы ты меня…, - сказала я и заплакала. - Что ты? Что ты плачешь-то? Я ведь тоже…тоже… этого хочу…Мне самому…это нравится. - Правда? - я смотрела на него заплаканными глазами и отказывалась даже дышать. - Правда, глупая моя, правда. – Паша прижал мою голову к себе и поцеловал. - Правда.
Ответов - 0
полная версия страницы