Форум » Рассказы, написанные посетителями нашего форума и авторами интернет-ресурсов. » Моё детство » Ответить
Моё детство
Guran: Моё детство Молодежный литературный журнал "Странник" (атор не указан) На дворе июльская жара. Сижу на веранде с внуком-второклассником, подгоняю черенок к лопате. Внук Богдан в одной руке держит только что пойманную ящерицу, а другой поправляет в ведерке траву, чтобы отпустить туда ящерицу. Отпустил, ящерица спряталась. Работа выполнена, можно и отдохнуть. – Деда, а какой был твой отец Сандра? – А что ты вдруг про него вспомнил? Ты, вроде, его в живых не застал. – Мне интересно, как вы все про него говорите. – Разный он был. До войны, односельчане говорили, был молодой, бесшабашный, а после войны, после плена стал другим – замкнутым. Отец был призван на переподготовку в мае сорок первого и попал в самое пекло войны. Вернулся раненый, на костылях, поздней осенью сорок пятого. Я помню его где-то с четырех-пяти лет. – А он вас любил? Ведь вас у него много было. – В семье шесть пацанов и ни одной девчонки. Озо- руешь – получи. Если что хорошее сделаешь – похвалит. Про любовь тогда не говорили. Одно знаю: он мамку сильно любил, а она его. – Деда, а ты меня любишь? – Что это тебя на любовь потянуло? То прадед как любил, то дед как любит. А что случится, – улыбаюсь, – если я тебе скажу, что не люблю? – Значит, правда, что ты меня не любишь. Я помню, как ты меня побил и мне было больно и обидно. – Ну-ка расскажи мне, как и за что я тебя побил. – Ну, я маленько хулиганил, по виктории ходил и топтал ее. Но я же ребенок! А ты всё равно ругался. Я тебя не послушал, думал, ты старый и меня не догонишь, не поймаешь, а всё-таки ты поймал, сорвал кустик крапивы и нашлепал меня по ножкам. Знаешь, как я плакал! А бабуля тебя ругала, а меня жалела и на ножки мне дула. – А потом сколько раз я тебя наказывал? – Не, ты меня больше не трогал, а только грозил и ругал, если я что у тебя пилил без спросу, гвозди новые забивал в доски, ямки копал на дорожках, а баба потом спотыкнулась. – За это надо было бы тебе надрать задницу. Приедешь к нам, напакостишь, разбросаешь инструменты, а мы с бабулей – убирай за тобой. – Но я же у вас с бабулей самый любимый внук. – А других у нас пока и нету. – Деда, а тебя твой отец Сандра бил? – Вообще его звали Александр Кузьмич, но в деревне называли Сандра. А тебя самого отец бил? – Деда, так нечестно, я первый спросил, а ты меня переспрашиваешь. – Ну ладно, с делами разобрались, можно и передохнуть. Только, Богдан, позови бабулю, пусть тоже отдохнет. Внук убежал к бабушке в теплицу, их разговор было слышно плохо. Через минуту вернулся и доложил: – Она сказала, пока не закончит обдирать (пасынковать) помидоры, никуда не пойдет. В теплице очень жарко, и после отдыха она не сможет там работать. Я присел, внук лезет на колени и просит: – Деда, ну расскажи, мне же интересно, за что тебя Сандра бил? – Богдан, ты такой приставучий, когда тебе что-нибудь надо! Как репей прилипнешь, не отстанешь. Иди лучше под душ, ополоснись, а то вон как вспотел. – В душ потом. Деда, ну расскажи мне. – Бил он не только меня, а всех братьев моих уму-разуму учил. За дело. Внук прижимается, обнимая меня: – Вот и расскажи, а я тебя, деда, послушаю. – Ну ладно, давай договоримся так. Я буду писать в компьютере, а ты будешь читать и исправлять мои ошибки, как учитель. – У меня каникулы или продолжение школы? А отдыхать мне когда? – Слазь с меня, садись в кресло, на нет и суда нет. Внук сильнее прижимается ко мне: – Деда, ты же знаешь, что читать я не люблю. Подошла бабушка, начала заступаться за внука: – Ты что пристал? Дома его мурыжат с учебой, и здесь ему покоя нет! Пойдемте домой, там прохладней. – Баба, давай еще немного посидим, а деда пусть расскажет, как его и братьев отец наказывал за провинности. – И то правда, расскажи, нечего кочевряжиться, я тоже послушаю. Плаванье В деревне, в которой родились я и мои братья, в основном проживала мордва. Примерно шестьдесят дворов, в ста метрах – речка разной ширины, и не мелкая, и не глубокая. За деревней – поле, которое каждый раз засевалось какой-нибудь зерновой культурой. А за полем – лес настоящий со всякими зверями. Дом наш был небольшой, третий с краю. В доме – родительская кровать, печка, полати для сна, комоды, большой кухонный стол. На соседней улице отец с мужиками рубили новый пятистенный дом. Через дорогу стоял дом брата отца, а за ним колхозный конный двор, а за конным двором – речка, на которую мы ходили купаться. Место там было песчаное, пологое. Мы, детвора деревенская, купались голышом до первого класса. Раздевались мальчишки в стороне от девочек, а в воде барахтались вместе. В деревне все мальчишки умели кататься на взрослом, под рамку, велосипеде и могли плавать хотя бы по-собачьи. После выполнения домашних работ вся семья в сборе – дети во дворе, родители дома. Вася садится на спину свиноматке и катается по двору. Хрюкая, свинья послушно возит брата по округе. Выходит из дома папа и качает головой, но не делает замечаний, удаляется в деревенский нужник. Старший брат Гриша предупреждает: – Вася, ты с ремнем шутишь, можешь получить. – Мне отец ничего не сказал. – Скажет, потом больно будет, – учит Дима. – Но тебе видней. Через некоторое время папа выходит из туалета. Свинья остановилась, и брат Вася, увидев отца, скатился с нее как с горки. Под ногами оказалась курица, и он ее пнул, чтобы не мешалась. Папа кричит: – Ах сопляк, над животиной издеваться вздумал! А она нам яйца несет, которые мы все едим. Он на ходу снимает ремень, сворачивает его и сразу наносит удар по Васиной заднице: – Я научу тебя, как к животине относиться! Ты подумай, ей тоже больно, и она завтра от твоего пендаля не снесет яйцо, а если вы все начнете пинать кур, мы останемся голодными. После первых ударов по заднице Василия мы обреченно ждали своей очереди. Даже старшим братьям не приходило в голову то, что брякнул Вася отцу: – Бей, всё равно помирать. – Помирать он собрался! Сначала пострадай, выучись, вырасти детей, на ноги поставь! А мысли о смерти я тебе вышибу. После порки папа спросил: – Кто еще помирать собрался? Могу вылечить, пока лекарь у меня в руках. Желающих помирать не нашлось, и отец пошел в дом. Дима: – Мы тебя предупреждали. Гриша: – А я думал, если ты помрешь, мы хоть кутью поедим. Вася, ты сам знаешь, как отец животину любит, он даже мужикам не позволяет скотину обижать. Вася: – Животину любит, а меня кто-нибудь любит? Пожалел курицу, а избил меня! Уйду к бабке жить насовсем. Дима: – И еще получишь. Ведь и нам могло перепасть, потому что мы с Гришкой тебя вовремя не остановили. Отец тебя выпорол, вылечил, и помирать тебе расхотелось. Кто помирать не хочет, пошли на речку! Взяв удочки и раколовки, мы дружно отправились на речку. В шесть лет мне пришлось постигать науку плаванья. В основном со мной занимались Гриша с Димой. Гриша нес меня на глубину, насколько ему позволял рост, брал под живот и на «три» отпускал. Я молотил ногами, а руками греб воду под себя, поддерживая голову на поверхности. На середине пути к берегу страховал Димка. В ту пору в деревне начался сенокос. Колхозники приходили с сенокоса, когда начинало смеркаться. Вместе со всеми возвращались и мои родители. Отец ставил косу к сараю, так, чтобы мы не могли порезаться, потом заходил в дом. К тому времени мы уже должны были вернуться с улицы. У нас так было заведено: родители в дом – дети их там ждут. Отец: – Гриша, как дела дома? Гриша – старший в доме после родителей, и это в двенадцать лет: – Пап, огород полили, воды в бочки натаскали. В доме всё нормально, еда готова. Отец: – Марья, идем на речку, обмоемся. Мама отказывается: – Сандра, иди, я корову подою. Дети воды натаскали в бочки, я там ополоснусь. С тобой идти – времени много потеряю. – Папа, а можно я с тобой пойду? Я плавать научился, – прошусь я. Отец берет полотенце, в него заворачивает сменное белье, мыло кладет в карман. – Ну пойдем, посмотрим, чему ты научился. Может, надо вам всыпать, чтобы без спросу на реку не ходили? Настроение у отца не испорченное, а ведь догадался, что мы на речке были. В другой раз можно было и ремня получить, я подставил всех. Вася быстро смекнул: – Можно я с вами пойду? – Ну и ты пойдем с нами, саровский кот. Старшие остались приглядывать за младшими и на подхвате у матери. – Пап, а почему у нас фамилия такая – Храмовы? Раз ты хромаешь, и меня в деревне зовут «хромой», а я-то не хромой. – Вырасти сначала, а там как себя покажешь, так тебя и будут называть. – Пап, а на войне страшно было? – Война длинная, и к ней, оказывается, человек привыкает. Всякое бывало, и страшно тоже. Теперь Вася спрашивает: – Пап, а ты много немцев убил? – Если бы я их считал, то, наверное, с войны не вернулся. – А если бы ты не вернулся, это, начиная с Гришки, нас бы не было? – Рано вам про войну думать, сначала вырастите. Пришли на речку, молча разделись. Вася разделся быстрее всех, бегом с брызгами в речку нырнул, вынырнул, поплыл на глубину. Я, голый, ждал отца. Отец ногой проверил воду, температурой остался доволен, завернул под резинку семейных трусов кусок мыла. – Ну, готов хвалиться? – Да. Сильные руки отца подхватили меня под коленки и под шею, и он понес меня на глубину. В его руках я испытывал неописуемый восторг. Ох, сейчас похвалюсь! Поплыву не хуже Васи! Взял он меня так же, как и Гриша, направив лицом к берегу. Гриша считал до трех и отпускал, после чего я плыл. А отец сказал: «плыви» – и отпустил, даже не толкнул к берегу. Я с открытыми глазами, вертикально, камнем опустился на дно реки, при этом умудрился повернуться к отцу. Я увидел под водой, как шевелятся его трусы, они были как живые. Я на них смотрел завороженно, ничего не предпринимая. Вдруг какая-то неимоверная сила взяла меня под мышки и стала поднимать на поверхность. Я не успел ни испугаться, ни нахлебаться воды. Еще с меня не сошла вода в воздухе, как я был взят за живот левой рукой, а правой получил шлепок по заднице. Поддерживая меня одной рукой, другой отец толчком выбросил меня на мель. – Я с вами, пловцами, дома разберусь! – Намылил лысую голову и нырнул. После такого позора я сидел на мелкоте и громко ревел, глядя на отца и на подплывающего ко мне брата Ваську. Васька спросил: – Что случилось? Возбужденный от несправедливости, я выдаю в присутствии отца: – Тетяй (на мордовском – отец) вообще головой не думает. Взял и отпустил меня, не посчитал и не толкнул к берегу, как Гришка с Димкой делают. Отец выслушал мою тираду: – Вы еще здесь? Нас с Васей как смыло с берега. Правда, мы успели прихватить свою одежонку, которую натянули на себя около конюшни. Дома мамка спросила: – Вы что такие недовольные? А ты чего хнычешь и где отец? Васька ответил: – Мам, сейчас нас отец пороть будет. Братья насторожились, мать удивилась: – За что? – Это Вовка-коровка отцу выдал, что мы на речку ходим купаться. Я захныкал еще громче, понимая, что получу от отца и от братьев. От старших послышались угрозы. Мама скомандовала: – Быстро, пока отца нет, выпейте по кружке молока и ложитесь спать, и чтобы я вас не слышала, если не хотите быть выпоротыми. Проворно раздеваемся ко сну. Кто хотел, выпил молока. Пока я лез на свое место на полатях, Димка ударил меня по спине. Я завыл, больше от обиды, чем от боли. Мамка предупредила: – Наверное, вы хотите получить ремня? Быстро спать! Гриша, порядок за тобой, а я пойду поговорю с отцом. Вышла, хлопнув дверью. А я лежал и думал, как и где отец будет нас пороть, и с этими мыслями незаметно уснул. В этот раз порки мы избежали.
Ответов - 5
Guran: Баранки Отец, когда уходил из дома больше чем на два дня – ремонтировать или класть новые печи, – говорил, что отправляется в командировку. Гришу оставлял за старшего, с него был особый спрос. Сегодня отец должен был вернуться из такой командировки. Чтобы задобрить отца, мы на реке решили наловить раков и рыбы. – Гриша, у меня заболел живот, больно. – Ты сходи в кустики, только от нас подальше. – В кустики я не хочу, а живот болит. – Ну иди быстрей домой, может, маму застанешь, пока она на обеде. Дома я маму не застал, зато пока дошел, живот перестал болеть. Я попил воды, залез на печку с куском хлеба (дома же никого нет, ругать некому), незаметно уснул. Проснулся от разговора. Стал прислушиваться и понял, что за столом мои братья что-то делят. Гриша: – Это мое! Дима: – А это мое. Вася: – Мне тогда это. Виктор: – А мне вот это. Гена: – Я вот эту хочу. Ничего себе! Пока я спал, они без меня уже что-то поделили, а брата забыли! Напомню. Спрыгиваю с печки и лечу к столу. Вижу баранки, в стороне кульки с конфетами, пе- ченьями, пряниками. Родителей дома нет. С разгона проскакиваю между Васей и Витей и всем телом ложусь на баранки, руками подгребаю их под себя и ору: – Не дам! За что получаю тумаки со всех сторон. На мое счастье, заходит отец. – Что здесь происходит? – Пап, они без меня всё поделили, а мне не дают. – Вовка, забирай всё себе, а им можешь не давать, чтобы так не делали. Пятеро ртов заголосили, что они просто показывали, кому какие гостинцы нравятся, но не трогали и тем более не ели без команды отца. – Как я сказал, так и будет. А теперь все вон из дома, голова от вашего шума болит. Накинув баранки на шею, я с братьями поплелся на выход, в дверях мы пропустили маму. Через сени выходим во двор. Вася ворчливо говорит: – Как приедет с командировки, обязательно голова болит, видите ли, ему покой нужен. А из-за его покоя нам потом качай, нянькай. Дима: – Да ты уж накачал. Это мы с Гришей вас всех качали. Вася: – Мне тоже досталось. Гриша: – Да скоро опять качать будем, всем достанется. Разговор мне неинтересен, все мысли – как сохранить связку с баранками и отвязаться от братьев. Чтобы не отобрали мое богатство, я решил идти по улице. Если нападут, закричу, кто-нибудь поможет. Вася с Димой отстали. Гриша справа идет и спрашивает: – Вовка, а ты в кино давно не был? – Давно. – На, смотри, у меня есть пять копеек (показывает), они твои, но только за баранку. Я отрываю из связки баранку и отдаю. Жду, когда отдаст пять копеек, но он держит их в руке, а не отдает. Говорит: – Если я тебе сейчас отдам (сам начинает есть баранку), вдруг ты потеряешь? Ты с пацанами через голову кувырк- нешься и монетка вылетит. Я взрослый и не кувыркаюсь, у меня сохранней. – Ну ладно. Идем дальше по улице, слева вплотную ко мне проби- рается Вася, Дима с младшими отстают. Защекотало шею. Это Дима хочет сзади отломить баранку. Гриша снова предлагает: – А давай, Вова, я тебе еще пять копеек дам? Будет десять. – Я сам знаю, что будет десять, меня Вася учил. Вася: – Раз учил, мог бы и баранку дать, а то учил бесплатно. Остановился, разломал, дал Васе. Дима: – А помнишь, я тебя научил писать: мама, папа? Тебя отец с мамкой как хвалили. Даю и ему баранку. Витя: – Ну, а нам с Геной тоже дай! Отламываю и даю младшим. Гриша: – И мне, – и показывает такой же пятак, как до этого. Сам отрывает баранку с груди и начинает есть. Гена: – Вкусно, даже вкуснее, чем хлеб с сахаром. Дальше идем. Димка опять подступается: – Вовка, а давай обменяемся! Ты мне баранку, а я тебе раколовку, которую ты сегодня утром у меня просил. – Не обманешь? – При братьях клянусь. Останавливаемся. Вася: – А ты у меня просил увеличительное стекло, давай за баранку. Диме отдал. – Все слышали, что он мне отдаст стекло? Вы – свидетели. Отдаю баранку Васе. Гена: – Вовка, а помнишь, я с тобой рядом спал? – И ты меня описал. Помню, но зассанцу не даю. – Немного погодя: – Ладно, так и быть. Витя: – А мне? – На. Продолжаем путь, уже недалеко бабушкин (по маминой линии) дом. Отец тещу не слишком жаловал, и она платила ему той же монетой. Гришка: – А меня завтра отец отправляет в Дубовку с телегой, я тебя с собой возьму. Только за это две баранки. – Управлять лошадью дашь? – Дам. Как быстро убывают баранки! Сам-то я ни одной не попробовал. Димка: – Зажал наши баранки, скупердяй и жадина, а мы у него еще выпрашиваем! Давайте отлупим его! Сказал он эти слова возле бабушкиного дома. Вася: – И правда, надо жадину проучить. Даже Генка, младший брат, не говоря об остальных, изъявил желание меня отлупить. И что теперь делать? – Смотрите, – я рукой показываю в пустое небо. Остановились и смотрят в небо, у меня есть несколько секунд. Я со всей силы бегу в бабушкин дом, все за мной. Калитка приоткрыта, значит, она дома или в огороде. Заскакиваю, у стены стоит палка для полоскания белья на речке. Хватаю и взмахиваю ей. Перекрываю калитку, теперь они могут войти только по одному. Если запущу во двор всех сразу, они меня окружат и что захотят, то и сделают. Бить точно будут. У калитки мое спасение. Одного, но ударю. Ватага затормозила. – Придем домой, вот вам фиг с маслом, а не конфеты с печеньями. Гриша возмутился: – И этого я хотел взять с собой? Вот тебе! – показы- вает кукиш. – Отдай десять копеек, которые обещал. – Ты что, плохо видишь? – опять кукиш. Поворачивается к братьям, а ко мне спиной: – Правильно, братья? Вод гад, съел баранки и замылил десять копеек! Я бью Гришку по спине. Гришка взвыл от боли. Димка: – Бей жадину! Жаль, калитка приоткрылась шире, Димка с Васькой прошли вдвоем. Димку я ударил вскользь, потому что сам в это время падал на живот от Васькиной подсечки. Он навалился на меня, на спину сел Виктор и начал меня дубасить. Хорошо, вовремя я закрыл лицо руками, и мне удалось повернуться на бок. Димка пинал по заднице. Гриша причитал, но сам не участвовал. – Дайте ему сильней! Сколько ни бей, а конец всё равно будет. Я заплакал. Димка отошел первый, зато подбежал Гена со словами: – Получай, жмот! – и пнул по заднице. Не больно, но обидно. Васька отпустил меня, Виктор тоже остановился, с меня поднимается. Я, хныча: – Гады, я хоть сам одну съел? А обзываете жадиной! – Потом обратился к Грише: – Больше всех сожрал, отдавай мои деньги! Гриша, как мог, гладил свою ушибленную спину: – В большой семье ртом не щелкают. Вася: – Не, Гриша, ты отдай ему деньги, а то мы баранки съели, а он не ел, еще и морду начистили. Несправедливо. Гриша: – Какой справедливый нашелся! Фиг ему! Димка: – Ну гад ты, Гриша! Гриша: – По сопатке захотел? – и угрожающе пошел на брата. И завертелось по новой. Вася прыгнул на спину Грише и потянул назад. Спереди его толкал Дима. Гриша упал на спину и отбивался от навалившегося на него Димы. Я нападал на кучу из трех человек и бил всех, кто попадется под руку. В эту минуту мне никого не было жаль. И сам чувствую, что меня колотят по ребрам и спине. Гена орет: – Бей его, гада! – а кто гад, ему всё равно. Бабушка, наверное, услышала шум во дворе, решила посмотреть, что стряслось. Увидев кучу-малу, она схватила ведро с водой и выплеснула на нас: – Вот сандриновская порода! Мы разлетелись в стороны. – Гриша, что дома случилось? – Всё нормально, отец из командировки вернулся. – Удумали у меня во дворе побоище устраивать! Всё отцу расскажу. Чё пришли всем гамом? – Вот, бабушка, мы тебе гостинцев принесли, – снимаю с шеи оставшиеся баранки. Взяла, посмотрела: – Что-то они у вас мятые и грязные, такой гостинец я есть не буду. Гена: – А я буду! Ломает одну и тут же берется за другую. Виктор хочет у него вырвать. Бабушка не выдерживает: – Нате, заберите. Мне тоже досталась одна баранка. Вкуснотища, жаль мало. Дима: – Бабушка, ты отцу не говори про драку. – Ладно, только не устраивайте больше такого представления на всю деревню. Как сведеныши, между собой разобраться не можете! Мамку хоть пожалейте, каково ей с вами? Вас вон у нее сколько, а здоровья совсем нет. Гриша: – Ну чё, баба, тогда мы пойдем. – А зачем приходили? Дима: – Да узнать, как твое здоровье? – И давно вас интересует мое здоровье? Помирать не собираюсь, идите с богом. По дороге домой Вася интересуется: – Чё отцу скажем? Видно же, что дрались. Дима: – А давайте скажем, что на речку ходили, а там с колхоза Чапаева, рыбу ловят бреднем. Вот и подрались с чужаками. Проходя мимо колодца, Димка предложил нам облиться водой, чтобы история выглядела правдиво. Только вошли во двор, как из сеней появился отец. – Почему вы в таком виде? Гриша: – Пап, мы на речку ходили, а там чапаевские пацаны рыбу бреднем ловят. – А какого черта они в такую даль забрели? Им что, у себя речки мало? Или у нас рыба вкусней? Дима: – Вот поэтому мы с ними задрались, Гришке и Вовке больше всех досталось. – А вы куда смотрели? Братьев бьют, а они смотрят. Да я только сейчас на речке был, а вас не видел. Вася: – Мы здесь давно стоим. Думали, ты нас ругать будешь. – Ладно. Руки мыть и за стол, кушать. Помыв руки, садимся за стол согласно установленным отцом местам. Вите с Геной уже налит суп в отдельную тарелку на двоих, чтобы хоть немного остыл. Остальные, включая родителей, едят из общей чашки. Мама кладет хлеб, деревянные ложки, ставит большую эмалированную чашку с супом, видно, что в ней плавает мясо. Праздник. Отец командует: – Ну, начали. Зачерпнув суп, каждый сидящий за столом медленно подносит ложку к губам на проверку горячности. Дуем на ложку кто два, кто три раза, и отправляем в рот. Вкуснятина. Когда суп с мясом, попробуй без сигнала ложкой вытащить из тарелки мясо, сразу получишь ей же в лоб. Суп наконец остыл, не надо на него дуть. С нетерпением ждем нового сигнала. За столом тишина. Пустого супа без мяса мы все нахлебались. Я прошу: – Пап, не так быстро, я не успеваю. – Чего не успеваешь? – Димка говорил, что надо ложку с тобой одновременно в чашку опускать, тогда поймаешь кусок мяса, который тебе понравился. А я не успеваю. Мамка с отцом заулыбались и посмотрели на Димку, который сделал вид, что не слышит, о чем говорят. Отец кивнул на братьев: – А ты кушай как успеваешь, и никого не слушай. Отец начал медленней черпать суп ложкой. Порядок нарушился, и каждый стал есть по-своему. Только я поднес ложку к тарелке, как отец ударил своей ложкой по тарелке, что означало – можно есть мясо. Я выловил свой кусок и, довольный, скорее его проглотил. Дима в это время только подносил суп ко рту, поэтому поспешно вылил его на стол и сразу же получил ложкой в лоб. Это брата не остановило, и он всё равно потянулся за мясом. Гриша тоже получил ложкой в лоб, за то, что ложку с супом вернул с полдороги в тарелку. Через день у нас кто-нибудь да получал ложкой в лоб. Я наелся и теперь лениво работал ложкой, впрочем, как и братья, у которых еще не переварились мои баранки. – Наелись? Мы все вразнобой ответли: – Да. – Идите, погуляйте с часик возле дома. Марья, тебе надо помочь? – Да нет, Димка с Гришкой с утра всё, что мне надо было, справили. Во дворе, сев на бревно, предались мечтаниям о завтраш- нем дне. Вася с младшими тихонько качался на качелях. Гриша предложил: – Скоро суббота, можно у отца денег попросить на кино, пока у него настроение хорошее. Поэтому завтра надо везде воды натаскать, а вы, младшие, с Вовкой – полоть в огороде. Да и нам картошку пора окучивать, соседи уже начали. Димка: – Ладно, заделаем. Ты мне вот что скажи: откуда у Сиротина в сарае столько барахла? Чего там только нет! – Помнишь, экспедиция какая-то в трех километрах от деревни стояла? Он к ним сторожем устроился, вот и натаскал. Потом у лесозаготовщиков натырил помаленьку, где плохо лежит. А тебе зачем? – Да охота посмотреть. Слышал, у него даже замка на сарае нет. – Да у нас в деревне ни у кого нет замка на сарае. Меня осенило, что надо, пока не поздно, забрать у Димки раколовку и перепрятать. Выхожу из сарая с трофеем. – Ты куда с моей раколовкой собрался? – Была твоя, теперь моя. Ты сам мне ее отдал. – Э-э, ты не наглей. Раз я тебе раколовку обещал, забирай, а ты прицепом удилище с веревкой тянешь. Веревку с палкой верни. Вроде, Димка прав, удилище с веревкой он мне не обещал. Но на меня вдруг снизошло, и я ляпнул: – Фиг тебе, я у тебя просил раколовку, а не обруч с сеткой. Значит, это всё мое. Вася: – Дима, отдай ему. Обещал раколовку, мы все свидетели, или как с десятью копейками хочешь? Дима этого не хотел, завертел головой: – Посмотрите, что это за птица на крыше? Все повернули головы в сторону крыши, и я тоже. В этот момент я получил сильный удар по заднице, понял, что за раколовку, которая навсегда стала моей. Больно, но плакать нельзя. – Ну, гад, я тебе это не забуду! Демонстративно поставил раколовку к своей удочке. Задница болит, сидеть неохота. Никому не говоря, пошел домой, обернулся и увидел, что братья идут за мной. – Что, уже нагулялись? – Пап, можно гостинцы поделить? Папа удивился: – Зачем их делить, если они ваши? – Да? А Димка давеча дал мне ириску, когда мы с ним вдвоем были у бабушки, я жую, жую, жую, спешу, а Димка в это время шоколадные ел. Вот (показываю на пальцах шесть) сколько съел! А когда я ему сказал, давай теперь ты ешь ириску, он ответил – конфеты вредные, их много есть нельзя, давай делиться пополам. Папа посмотрел на Диму, сразу опустившего голову: – Дима, а я вам говорил, чтобы бабушку не объедали? Я для кого говорю? Дели, раз такое дело. Мама, оказывается, высыпала конфеты, печенья, пряники и вафли в эмалированную чашку. Все братья за столом, я – старший над этой вкуснятиной, беру по две печеньки, которые лежат сверху, раскладываю на шесть кучек. Хотел продолжать, но Вася тихо, чтобы родители не слышали, прошептал: – А мамке? Она на снастях... Гриша с Димой засмеялись: – На сносях, дурачок. Виктор: – Можно я тебе помогу? – Тебе можно, им нельзя. Раскладывать я начал на восемь кучек. Где вафли не хватило, компенсировали двумя печеньками, где печений не хватило, вложили конфету. При дележке конфет получалось, что где-то больше шоколадных, где-то ирисок и карамелек. Глядя на эти восемь горок сладостей, каждый мысленно выбрал ту, которая привораживает именно его. Большинством голосов решили, что, кому какая куча достанется, будет кричать Дима. Я командую, не показывая на свою кучу, которая приглянулась мне. Начинаю специально с другого края: – Кому? Дима: – Гене. Гена потянулся за своей кучей. На него зацыкали, чтобы не мешал получить свою драгоценную кучу. Гена: – Мама, дай чашку. – Зачем? – Я накрою свою кучу, а то они у меня своруют. Мама накрыла Генкину кучку. Я показал на свою кучу: – Кому? – Маме. – Кому? – Папе. Родители свои сладости не трогали, те лежали на столе, тогда как братья быстро рассовали по несколько конфет в карманы. Отец не любил, когда мы прячем в карманах что-то из еды. Виктор: – Мам, можно обменяться с тобой кучей? – Меняй. Ну-ка всем руки мыть, чай попьем и укладываться будем, поздно уже. Через некоторое время сидим за столом и потчеваемся своими гостинцами. Мама: – Сандра, а мне вафли очень понравились, свежие. Папа предложил в ответ: – Марья, бери мои, а мне и этого хватит. – Да ты что, Сандра? Я просто сказала. Гриша: – Мам, на и мои. Мне конфеты больше нравятся, – и кладет перед ней вафли. Вася: – Мам, на и мою. Гена положил последний. Мама Гену потрепала по голове. После чаепития, как в армии, личное время на туалет и другие дела. Чуть позже мама проверяет руки, тело, ноги. Ходим-то босиком, цыпки, ссадины, болячки, если они есть, мама мажет зеленкой или йодом. Осмотр окончен, лезем на полати. Ложились мы, как хотели – все, кроме Гриши. Он всегда спал рядом со ступеньками для спуска на пол. Между мной и Димкой улеглись Виктор и Гена. Ночью я проснулся. Темно. Полежал, глаза привыкли к темноте. Дима сопит громко, может, я и поэтому проснулся. Вспомнил, за что он меня пнул, да еще и как баранку сожрал. Примерился. Если Гену немного подвину к Виктору, то кулак правой руки достанет до лица Димы. Так и сделал: подвинул Гену к Виктору. Страшно, что отлупит, если узнает, впрочем, он и так меня лупит, как и всех младших братьев. Решился. Размахнулся и ударил Диму по лицу, повернулся и прижался к Гришиной спине, спрятал лицо на случай, если будет бить. Димка громко вскрикнул, каким-то образом ударив Васю, который тоже вскрикнул от неожиданности. Отец: – Что, епушумать (это его мат), не наигрались? Мне встать, вас ремнем успокоить? От вскрика Димки, Васьки и монолога отца все проснулись, кроме Генки. Лежали тихо, пока отец не заснул. Утром я открыл глаза, когда Дима объяснял маме, откуда у него синяк под глазом. Спустился с полатей, при мамке бить не будет. – Не пойму, кто ударил. Наверное, Виктор с просуну. – Надо было сразу холодное под глаз положить, а теперь поздно. Дима при мамке предупредил: – А если бы ты меня ударил, ты бы мне не брат был и я тебе это не простил. Дима утром, пока я спал, измерил мою руку и туловище Гены и Вити. Руки не хватало. Я ни при чем.
Guran: ПАТЕФОН Димка с Васькой всё-таки залезли к соседу Сиротину. Принесли чемоданчик какой-то, патефон, кузнечные клещи, прялку, горн пионерский без мундштука. Вася: – Хватит или еще ходку сделаем? Димка мне: – Спрячь, пока мы еще раз сходим. Дома никого нет, я открыл подпол и спустил туда патефон. Пока спускал, ударил его об ступеньки. Спрятал, насыпав на патефон картошку. Вылез из подпола, стал совать принесенные братьями вещи по разным углам. Вернулись братья с новой добычей. На следующий день с утра отец ушел шабашить, кому-то перекладывал печку. Пришел с работы грязный и трезвый: – Вовка, иди сюда, тебе задание. Сходи к тете Ульяне (его сестра) и узнай, топили они баню или нет, да побыстрей. Вслед за ним во двор зашел обворованный сосед и обратился к отцу: – Сандра, мне надо с тобой поговорить. Я понял, что сосед пришел неспроста. – Василий, сейчас уберу инструмент и поговорим, – согласился отец. Я побежал по улице подальше от дома, понимая, что разговором дело не кончится. Шагом пошел, только когда дом скрылся из виду. Иду и думаю: как лучше – с братьями или одному перед отцом держать ответ? А что ответ придется держать – никаких сомнений. Вдруг окликнул соседский тезка, он приехал на лето из города: – Ты куда такой хмурной? – К тете Ульяне отец послал. – Я с тобой, – что-то ему от меня надо. – Ты знаешь, мы вчера ходили в кино на «Великолепную семерку». Интересно, со стрельбой, но мне больше понравилось, как один там нож метал, быстро и без промаха. – Ты что, хочешь мне кино рассказать? Я его смотрел. – Вовка, вот они, чапаевские, которые у меня в Дубовке десять копеек отобрали. Вижу, как два пацана едут на взрослых велосипедах «под рамку», а еще один постарше на раме виляет, чтобы достать педали. Завидев нас, начинают набирать разгон. Перекрываем дорогу, они начинают вилять, чтобы нас объехать, знают, что их сейчас будут бить. Если съезжать с дороги на скорости, попадешь в песок, руль удержать невозможно, занесет. Первым несется, который едет на раме. У меня опыт есть останавливать, у братьев своих научился. Когда твоя очередь на велосипеде кататься, а они не дают, и не такому научишься. Показываю велосипедисту, что я будто бы боюсь его скорости, и отхожу с его пути. Велосипедист видит, что ему уступают, мчится, вцепившись в руль. В этот момент выскакиваю на него, бью сильно по руке, после чего он падает и велосипедом перекрывает дорогу. Подрамникам приходится съезжать с дороги, руль удержать не могут, юзят и тоже падают. Старшему перекрываю дорогу к велосипеду. – Бить вас сейчас будем. – Мы думали, что он дубовский, приехал в гости, вот мы его и зажали и деньги отобрали. – Трое на одного? – Если бы мы знали, что он с «мордвы», разве бы тронули? Мы его и не били. – Вовка, что с ними будем делать? – Сначала пусть вернут десять копеек. – А мы их уже потратили на «подушечку» (конфеты) и съели. – Тогда будем бить. Правда на нашей стороне, – я слышал такое выражение от старших. – Вы чё, пацаны? Мы сейчас сгоняем к себе и вернем. Я говорю старшему: – Тебя, кажется, Коля зовут? Вот ты езжай и привези пятнадцать копеек, с каждого по пятаку, чтобы неповадно было грабить. А эти останутся здесь, пока не привезешь. А то вам, чапаевским, дорога на Дубовку будет закрыта. – Базара нет, я мигом, – уезжает. – Вовка, я пошел, мне некогда, а ты здесь побудь. У толстого цепь слетела, далеко не уедут. Тетя Ульяна встретила меня во дворе: – В гости пришел? Проходи в дом. – Отец с работы вернулся грязный, послал меня к вам узнать, баню топили или нет. – Вчера топили, поди, не остыла. Пусть приходит. – Тогда я пошел, скажу ему, что баня теплая. – А чё, и в дом не зайдешь? С сестрами, с братьями поздороваться не хочешь? Соврал: – Отец велел быстрей вернуться. А может, мы сейчас все вместе придем. – Приходите. Иду назад домой. – Вовка, подь сюда. В открытых воротах стоят дядя Федор и Иван Иванович. Подхожу. Спрашивают: – Отец дома? – Да, только с работы пришел. – Ты ему скажи, что у нас почти четверть. Только мамке не проговорись. – Хорошо, передам. Иду мимо бабушкиного дома. Слышу из-за забора: – А что, и мимо бабушки туда-сюда можно не здоро- ваясь пройти? Подхожу – обнимаю, целую. Бабушка ведет к себе домой. Когда к ней в дом заходишь, помолиться надо. Крещусь на иконы. – Яички с молоком будешь? И хлеб только сегодня сготовила. – Бабушка, только я молоко пить не буду, оно у тебя козье. – Да ты что! Я козье на творог пустила, а это мне Матря Потей принесла – коровье. Наминаю угощение за обе щеки. – А молоко, бабуля, у тебя всё-таки похоже на козье. – Кушай, не отвлекайся. Дома как? – Нормально. Наверное, тетяй уже всех выдрал, ждет меня. – Может, у меня ночевать останешься? С каким бы превеликим удовольствием остался! – Не, бабушка, надо отцу всё передать. – А что передать? Рассказываю, зачем меня отец послал. – Ну с богом, иди. Пусть мамка завтра ко мне зайдет. Иду дальше, велосипедистов нет, остался один тезка. – Вовка, я тебя жду, пятнадцать вернули. Мы с тобой в кино сходим, ты два раза, а я раз. Если бы не ты, пропали мои десять копеек. – Ты сам слабаком не будь, держи марку мордвина. Видишь, нас с детства уважают. – Я приеду домой в город, сам задерусь за слабого. Дома подхожу к папе, маму не видно: – Тетя сказала, что баня вчерашняя, а дядя Федор и Иван Иванович на четверть тебя приглашают. – Свободен. И тебя бы выпороть надо, ну да ладно. Подхожу к братьям. Вижу, все отпороты. Виктор шепчет: – Вовка, а тебе повезло... Гриша: – В следующий раз и ему не повезет. Воровали Димка с Васькой, а досталось, кроме Вовки, всем. Виктор: – Я хотел у тетяя попроситься, чтоб с Вовкой пойти, да думаю, останусь с братьями. А тебе повезло. На следующий день мы все на речке, рыбачим. – Пошли домой, а то отец должен прийти на обед. И вдруг меня осенило: я вспомнил про патефон. Прятал его я один, и никто, кроме меня, не знает, где он. Нужно немедленно проверить, на месте ли он. Оторвавшись от братьев, я бегом помчался домой. Дома – тишина, никого нет. На кухне убрал половик из-под стола, приподнял лаз в погреб, сам спустился туда и прикрыл подпол – если по- смотреть с кухни, как будто бы в погребе никого нет. Когда глаза привыкли к темноте, увидел полоску света от вентиляционного окошечка. Осторожно, на ощупь, стал искать патефон. Есть! Рукавом стер пыль, пришлось повозиться, чтобы его открыть. У родственников был похожий патефон, и я видел, как он заводится и играет. Потрогал пластинку, она была немного отколота, затем проверил иголку. Взял рукоятку, начал заводить, пластинка постепенно набирала скорость. Радости не было предела, я ничего не замечал, поглощенный патефоном. То ли от волнения, то ли от радости, иголку я поставил на самый конец пластинки, послышалось довольно сильное шипение. Вдруг кто-то как даст сапогом об пол! Раздался грозный голос отца: – Кто там в подпале? Вылазь. Иголку убрал с пластинки, сижу ни жив ни мертв, страх напал. Что делать? Ведь сам себя загнал в западню, из которой никуда не денешься! – Я долго буду ждать? Зачем мне этот патефон, да пропади он пропадом! Я его уже ненавидел. Почему отец так рано пришел на обед, неужели он не мог с кем-то поговорить, покурить? Принесла его нелегкая! Спрятаться бы, а куда тут спрячешься? – Я не гордый, могу помочь открыть. Тут же открывается лаз и в подвал проникает много света. – Вылазь. Потихонечку залез на ящик, весь собран, как пружина. Вижу, как в лаз спускается нога отца, потом вторая, всё ниже и ниже. В подвале стало темней. Наконец его голова оказывает- ся внутри, он со свету меня еще не видит, а я у него за спиной. Вот он, мой шанс! Между полом и наклоненной головой небольшая щель. Со всей силы я отталкиваюсь ногами вверх, а руками толкаюсь в плечи отца, и по спине, как пружина, выскакиваю на кухонный пол, и на карачках по-собачьи – к спасительной двери. В душе неописуемая радость – свобода! Но радость была преждевременной: левая нога оказалась в руках отца. Почему я не поджал ее под себя? Час расплаты настал. За проступки отец стращал: «Выпорю как сидорову козу». Я пока не понимал, что это значит. Обычно это касалось старших братьев, но уж точно не меня. Голова между ног отца, штаны спущены, рубашка задрана. После первого удара я громко взревел и орал на протяжении всей порки. Так сильно он меня еще не бил. Он, наверное, забыл, что маленького ребенка бьет? Видно, забыл. Я крутил задницей из стороны в сторону, но ремень всегда ее находил. Удары сыпались, отец приговаривал: – Решил с отцом в прятки поиграть? Ну давай поиг- раем. Отца слушать надо. Сказал вылезти, значит, вылезь. Не послушал – получай, и братьям скажи, что отца слушать надо. От побоев я сорвал голос. В голове кавардак, упал на коленки, голова отпущена. Удары прекратились, хнычу на четвереньках, одежду не поправляю. Вот она какая, сидорова коза! Это, оказывается, когда задница со спиной огнем горят. Папа: – Гриша? Скрипнула входная дверь. – Папа, я здесь. Гриша смотрит на меня избитого, ничего не понимая: что я мог такого за пять минут до их прихода натворить, что отец так сильно меня выпорол? Гриша: – Папа, это не я, я в... Отец, перебивая: – Потом якать будешь, залезь в подвал, вытащи патефон (видно, успел увидеть или понял по звуку) и отнеси Сиротину. Ты мне сказал, что всё отдали. Как это понимать? Гриша сообразил, что если неправильно ответит, будет таким, как я. – Папа, я в этом не участвовал, меня с ними не было. Я у братьев спросил: всё отдали? Всё отдали. А про патефон, может, они забыли. Отец: – Вот я одному напомнил, а если бы и ты участвовал в воровстве, шкуру бы с тебя спустил. Гриша лезет в подвал, вытаскивает патефон и побыстрей убегает с ним из дома. Отец мне бросает на ходу: – Надолго эту музыку запомнишь. В сенях он что-то сказал братьям, но слышно было плохо. Братья зашли в дом, окружили меня, цокая и охая, оглядывая мою спину. Вася: – Досталось тебе, брат. Он Гришку, когда тот весной со льдины упал и мокрый пришел домой в ледоход, и то не так побил. Дима: – А ты, Вася, хотел посмотреть, куда это Вовка чесанул. Если бы мы тебя не остановили, ты б сейчас как Вовка чесаный был. Своим умишком я смекнул, что они подумали, будто я пострадал из-за них. Медленно, как раненый боец, поднимаюсь, заправляю шаровары и вскрикиваю от боли. Прибегает вспотевший Гриша. – Я потихонечку постучал, Сиротин не открывает. Патефон в сени положил. В этот момент Вася обращается ко мне: – Братан, я дарю тебе то, что ты у меня давно просишь. Уходит в другую комнату и выносит школьный ремень с бляшкой. Мое желание сбылось. Гриша: – Вовка, а ты какие конфеты любишь? У меня деньги есть, которые мне тетяй давал, я не всё потратил. Голова моя заработала. Что выбрать? Много подушечек или... – Хочу шоколадных, подороже. – Димка, иди в магазин. Димка: – А ты что раскомандовался? Я тоже ему хочу подарить... Уходит и возвращается с воздушным змеем. – На, Вовка, а запустить мы тебе все поможем. Гришка: – Дима, тогда я пойду в магазин, а ты к мамкиному приходу почисть картошку, огонь разожги и воду вскипяти. – Нет, лучше я в магазин, давай деньги. Гриша: – Попробуй только сожрать по пути. Васька: – А мы знаем, чем у него изо рта воняет. Мы щавель ели. Гена: – А я с тобой буду спать. Гриша: – Нет, он со мной будет спать. От боли прикосновения рубашки и шаровар к телу я выгнул спину и взвыл. Гриша: – Вовка, сними штаны и рубашку и ложись на живот на родительскую кровать. Когда они придут, мы тебя разбудим. Лежать на родительской кровати решаюсь с трудом, но если что – братья разбудят. Снять рубашку больно. Хнычу. Гриша помогает. Ложусь. – Вася, змея положи рядом. – Лежи, я всё сохраню, не волнуйся. Гриша отправился картошку чистить, Васька вышел в сени. Гена возле меня: – Вовка, сильно больно? Не успел ответить, Гриша пригрозил: – Отойди от него! Неужели не понимаешь, как ему больно, или испробовать хочешь? – Нет, нет, не хочу. В доме тишина. Думаю: хорошо, что я один прибежал домой смотреть патефон, мог всех подставить, а так сам пострадал и всё это уже позади. Просыпаюсь от прикосновения к спине чего-то холодного, хнычу. Мама просит ласково: – Потерпи, сынок, сейчас легче будет, – и сама причитает и что-то говорит на мордовском. Мажет задницу и спину гусиным жиром и медом. Просыпаюсь окончательно, оглядываюсь – змей, ремень, конфеты, всё рядом. – Лежи, сынок, не вставай. Постарайся заснуть, во сне быстрее заживет. Засыпаю. Хорошо хоть мамка не ругает, а жалеет. Просыпаюсь от разговора матери с отцом. – Ты за что ребенка так излупцевал, как будто он не твой? – Ну что ты ерунду говоришь, Марья? Ну пойми ты, когда он выскакивал из подвала, я легко мог ему спинку сломать, а он, чертяка, цел и невредим. – И это ты считаешь – цел, когда на спине живого места нет? Да как язык у тебя поворачивается так говорить? – Тебе лучше было бы, если бы в нашей семье двое калек стало? Мы и так еле-еле концы с концами сводим. – Всё, Сандра, разговор окончен, загаси лампу. Я с кровати: – Правильно, мама, я с ним тоже разговаривать не буду, а то руки распустил... – Марья, видишь, как с отцом разговаривают! Зря встрял, могу еще получить. – Спи, Вова, до утра далеко, тебе надо сил набираться. – А папка где будет спать? – За него не беспокойся, он у себя дома найдет где спать. – Мария, да ты что? – Да ничего. В следующий раз головой подумаешь. Как ребенок спать на полатях будет? А если его кто заденет спросонок? Мы все тогда проснемся. Хватит разговаривать, мне рано вставать. С мамкой хорошо – по головке гладит, читает какие-то молитвы, под которые я сладко засыпаю.
Guran: ЧАСЫ Ручные часы во времена моего детства считались большим дефицитом. Грабители, если нападали на жертву, отбирали часы в первую очередь. В деревне в любом доме на стене висели часы-ходики – у кого кукушки выскакивают, у кого – коты глазами водят. А вот ручными часами мог похвастаться не каждый. Поэтому ручными часами особенно дорожили и их берегли. У нашего отца часы имелись. Он их называл – хлебные. В деревне магазина не было и приходилось идти в соседнее село километра за два. Поэтому он ориентировался по своим часам, когда с хлебопекарни привезут хлеб в магазин и начнут торговать. Братья и я очень хотели носить отцовские часы. Отец не отказывал никому, но ставил такие задачи, что в последний момент всё срывалось и часы оставались на руке отца. Мои старшие братья смирились и поняли, что он нас дурачит. Даже Гриша, когда летом в колхозе заработал очень много трудодней, в последний момент остался без часов. Где-то в октябре вся семья была в сборе, дома с русской печкой тепло, младшие еще не школьники, Гена катает машинку по полу, Виктор из кубиков выкладывает пирамиду. Папа проверяет мое домашнее задание: – Молодец, будешь хорошо учиться – умным станешь, как Гагарин (даже в деревне очень долго и восторженно обсуждали полет Гагарина в космос), а с этих старших ослов, Гришки и Митьки, пример не бери. Но, сынок, пишешь ты как курица лапой. Вася: – Конечно, чё не учиться в первом классе? Я бы сейчас был отличником. Гриша, ученик шестого класса, встрял: – А я, наверное, в четвертом классе (подумал, оценил свои способности) был бы хорошистом. Димка сопит, молчит, учеба ему давалось всех тяжелей. Отец – Васе: – А почему ты сам в свое время в первом классе не учился на отлично? А теперь говорить хорошо, ты возьми да и стань отличником в четвертом классе, а то я бы кабы. – Папа, я буду отличником! – подает голос Витя, он еще в школу не ходит. – Поживем – увидим. Во время разговора отца с братьями я внимательно слежу за его левой рукой, на которой висят хлебные часы. Отбросив тетрадь на стол, я залез к отцу на колени и говорю: – Папа, если я молодец, тогда ты мне подаришь свои часы? Взяв его левую руку, поднял к груди и стал их рассмат- ривать. Отец задумался и пообещал: – Получишь пятерку – отдам. – А не обманешь? – При всех говорю: получишь пятерку – забирай. – А где я должен получить пятерку? В дневнике нам еще не ставят, только в тетради. – Главное, получи и покажи хоть в тетрадке. Учился я по бартеру. Мое школьное домашнее задание Гриша, Дима и Вася махом делали за меня, а я за них после школы выполнял домашнюю работу – корове и овцам сено дать, воды и дров домой натаскать, прибраться и т.д. А после, вечером, они по очереди вдалбливали в мою голову школьное задание. Родители это видели и радовались, что старшие братья помогают учиться первокласснику. Пока однажды отец, войдя в дом и глядя на старших братьев, не спросил: – Кто скотину кормил? Я признался: – Папа, кормил я, сено тяжело из стога тянуть. Папа: – Почему ты? А эти старшие ослы что дома делают? Гриша: – Тетяй, это только сегодня. – Не ври, я давно не только кормлю скотину, но и воду таскаю в дом. – Гриша, смотри на меня. Вова правду говорит? – Да. – Ну, едрена мать, доигрались. Сейчас я с вас шкуру буду спускать, напомню, у кого какие обязанности по дому. Выходит мама из-за занавески с младшим братиком Женей на руках: – Сандра, потише, ребенка разбудишь. – Тихо! – командует он нам. – А ты, Марья, разве не видишь, что старшие младших эксплуатируют? Внезапно раздался стук в дверь, заходит сосед дядя Вася. – Сандра, можно тебя на минутку? – Василий, скажи, как твои дети учатся и помогают ли по хозяйству? – Вроде, мы с женой не жалуемся. А что? – А мне есть на что жаловаться, сейчас ремень достану, сам всё узнаешь. Мама: – Сандра, тебя сосед ждет. Вася, забирай его и идите, он мне сейчас не нужен. Можете покурить, поговорить не спеша. Отец с соседом уходят, порка нас в этот день миновала. Деревенские ребята никогда не рассказывали родителям про школьные дела (не было принято). А за ябедничество можно было получить по сопатке, хоть мальчику, хоть девочке. Классного собрания еще не проводили. Поэтому родители представления не имели, как я на самом деле учусь. А учился я на «три», редко «четыре», а «пятерки» с начала учебы еще не получал. В школу я пошел с Вовкой Ляховым, моим тезкой. За два дня до начала занятий мы поговорили. – Почему тебя записали в школу, а меня нет? Мы с тобой одного года, – горевал Вовка Ляхов. – А давай вместе в школу пойдем? Может, тебя про- пустили нечаянно. В школе попросим, что им, жалко, если ты будешь учиться? – Да, но родители сестренок в школу собирают, обновки купили, а про меня – молчок. А у меня от сестренок и портфель, и книги, и тетради. – Вовка, ты дома ничего не говори. Портфель, одежду приготовь, а как сестренки в школу пойдут, одевайся в чистое и с портфелем ко мне. Мы их всё равно догоним. Линейка. Мы, школьники, в парадной одежде. Первый звонок. Взрослые толкают речи и поздравляют с началом учебного года. С тезкой делимся впечатлениями. Нам всё интересно. Наконец директор разрешает разойтись по классам. Каждая деревня кучкуется своей группой, наши захватили места возле окон. Парта нам с Вовкой понравилась, мы рассматриваем рисунки и вырезки, сделанные ножом – произведения старших учеников. Вошедшую в класс учительницу мы не замечаем и обсуждаем узоры на других партах. Учительница объясняет: – Дети, внимание! Меня зовут Валентина Ивановна. Когда вхожу в класс, вы должны встать из-за парт, то есть вы тем самым приветствуете меня, и когда я выхожу из класса, вы должны тоже встать. Сейчас мы с вами проверим, как вы меня поняли. Я выйду из класса и войду снова. Выходит из класса, мы нехотя встаем. Заходит, мы опять дружно встаем из-за парт. – Молодцы, вы всё правильно сделали, садитесь. Я смотрю, тут мальчик одет не по форме, – и показывает на Вовку. – Мальчик, как твоя фамилия и имя? – Ляховы мы. Вовка. Учительница смотрит в свою тетрадь: – А у меня такой фамилии нет, ты не в моем классе. Девчата и мальчишки с нашей деревни все заголосили: – А пусть он с нами учится! Он хороший! Его забыли записать. Вовка и сам обратился к учительнице: – Тетя, я тебе полмешка орехов принесу. Валентина Ивановна отвечает удивленно: – Не тетя я. Все запомните, как ко мне надо обращаться – Валентина Ивановна. Спасибо за орехи, но лучше скажи, когда ты родился. – На Знамение, а он, – кивает на меня, – на Благове- щенье. Мы с одного года – 1954-го. – Всё, я поняла. Твой сосед родился седьмого апреля, а ты – десятого декабря. Значит, тебе в школу на следующий год. К сожалению, ты не можешь учиться в этом классе. Я не выдержал и выпалил: – Знаете, какой он умный! У него две сестры хорошо учатся, он даже знает на немецком языке стих. Может такое, что никто не сможет, даже я не могу. Я с пальцами могу, а он просто так, без пальцев. Учительница удивилась: – И что такое он может без пальцев, что другие не могут? Тезка набрал в грудь воздуха и свистнул что есть мочи. Даже учительница, не говоря про девчат-первоклашек, закрыла уши ладонями. В этот момент в класс зашел директор школы. – Дети, встали, – командует учительница. – Валентина Ивановна, что у вас происходит, и откуда здесь объявился соловей-разбойник? – Николай Иванович, у меня в классе лишний ученик, он и свистел... – Фамилия? – Вовка Ляхов. Директор поразмыслил немного: – Знаю эту семью. Отец – Василий. Аня в четвертом и Таня в седьмом – твои сестры? – Да, мои. – Всё ясно. Валентина Ивановна, вы у нас в школе первый год, и хоть у вас уже есть двухлетний стаж в другом районе, примите совет – с мордвой не расслабляйтесь. Да они сами вам не дадут расслабиться. Не показывайте им слабину, сразу почуют. Зато после них вы сможете работать в любой школе. Кто из мордовского села, встаньте. Мы встали. – Девять человек. Да, многовато. Вот вам и педагогическое испытание, но, надеюсь, справитесь, – напутствовал директор, а потом повернулся к моему тезке: – А ты дома свистишь? – Ты что, дядя, глупый? Отец уши сразу за это выкрутит. Валентина Ивановна поправила: – Надо обращаться по имени и отчеству к старшим. Директор улыбнулся учительнице и тихонько сказал: – Хорошо, если к концу года вас будут называть по имени и отчеству, – и добавил громко Вовке: – А почему в классе свистнул? – А в школе можно, мне сестры говорили. Можно мяч бросать через сетку, и бегать, и в футбол играть. – Тебе в доме свистеть нельзя, а в школе можно? Школа – это тоже дом. И как мы тебя здесь оставим учиться, если ты не знаешь, как себя вести? Придется тебе прийти на следующий год. Пусть тебя сестры научат, как себя вести в школе. А вам, Валентина Ивановна, рекомендую мордву рассадить по разным партам и собрание без меня не проводить, родители там тоже не подарок. Вова, чуть не плача, обратился к Валентине Ивановне: – Тетя учительница, может, ты за меня заступишься? Что я, зря к школе готовился? Учебники, тетради в портфель складывал, учил стихи на немецком? А меня под зад из школы. Валентина Ивановна растерялась: – Вова, ты молодец, конечно, что к школе готовился... А директор спросил удивленно: – Я не понял, что ты можешь знать на немецком, если у вас в деревне говорят на мордовском и с горем пополам на русском? Вова покачал головой: – Зря ты, дядя, так. Я много знаю по-немецки: хенде хох, аусвайс, шнель, ахтунг. И считать на немецком умею. Директор посмотрел на учительницу: – С учениками этой деревни надо ухо держать востро. Чувствую подвох, но и сам ведусь на эти мордовские провокации. Знаете, сколько раз я из-за них попадал в неловкое положение? Ну расскажи стих, который ты выучил к школе, а мы послушаем. Вовка прочитал с выражением: Гром гремит, труба трясется, Битте с портфелем несется, Гутен морген гутен таг, Не пролезет в дверь никак. Когда директор обратился к Валентине Ивановне, у его глаз появились озорные лучики морщинок: – Вы поняли, что это про Альберта Михайловича? – Догадалась. Директор повернулся к нам: – Дети, вы пришли в школу, чтобы научиться правильно писать, считать, учить стихи, изучать иностранные языки и многие другие предметы, которые вам пригодятся в жизни. А мальчик Володя прочитал неправильные стихи, вы подрастете и сами это поймете. Николай Иванович снова обратился к учительнице: – Ребенок в школе несколько минут, а нас с вами, согласитесь, развел. Вот вам с каким человеческим материалом придется работать. Продолжайте занятие, а свистуна я у вас забираю. Неделя подходит к концу, а у меня ни пятерки, ни часов, хоть я из кожи вон лез, чтобы получить высшую оценку. Учил, зубрил, братьев подключил – всё напрасно. Самое большое достижение – четверки. Было обидно до слез, когда ты знаешь ответ, а учительница спрашивает другого ученика. А раз даже чуть не выгнала с урока. Вызвали к доске девочку, а я как раз всё выучил и это был мой шанс заполучить с пятеркой часы. На перемене сидел за партой, меня грызла обида. Повернув голову в сторону соседнего ряда, увидел тетрадь отличницы. Чтобы сообразить, мне хватило мгновения и руки сами потянулись за тетрадкой, которая махом оказалась в моей парте под портфелем. Потом я вышел из класса и присоединился к одноклассникам. Прозвенел звонок на урок. Начался урок чистописания, здесь, кроме двойки или тройки, мне ничего не светило. Не спеша, чтобы никто не видел, я переложил тетрадь в портфель. Подождал, пока учительница отойдет подальше от двери, и ринулся на выход. Валентина Ивановна удивилась: – Храмов, ты куда? Я тебя не опускала. – Надоело учиться, – крикнул я на ходу. Только оказался за дверью – директор школы как будто меня ждет: – Рановато тебе надоело учиться. Выходит учительница. Я начинаю жаловаться: – А зачем мне учиться, если она не спрашивает, когда я поднимаю руку, а не поднимаю – спрашивает? А мне позарез пятерка нужна. – Николай Иванович, у него немало четверок, – возмущается Валентина Ивановна. – Мне ваши оценки до фонаря, мне пятерка нужна. Директор интересуется: – А зачем тебе так позарез пятерка нужна? – Мне отец обещал за пятерку часы ручные. Николай Иванович протянул разочарованно: – Сопляк, из-за пятерки расстроился. Я на войне тоже был, имею награды, а твой отец вообще в плену побывал, голодный, холодный, в любую минуту мог быть убитым. Разве он не хотел из плена сбежать? Я с твоим отцом вчера разговаривал, он в школе бесплатно проведет ревизию всех печей и поправит неисправные. А ты, сын такого отца, просишь пятерку для себя лично, эгоист. С твоим отцом я сам поговорю. – Дядя Коля, всё из-за учительницы! Вы не говорите с ним, выпорет, да и братьям достанется. – Хорошо. Будь мужиком как твой отец, иди в класс. А вас, Валентина Ивановна, прошу после уроков ко мне, сами догадываетесь, что нам с вами есть о чем поговорить. После школы вернулся домой. Дома никого, кроме мамки, которая занималась младшим братиком, не оказалось. Мама говорит: – Вова, я сейчас закончу и покормлю тебя. – Мама, я не хочу, подожду братьев из школы. А папа где? – Его позвали к Макаровым свинью резать, придет не скоро. Из портфеля вытащил две тетради, убрал с них обложки. Жалко было портить тетрадь девчонки, она ведь ни в чем не виновата, не воображала и не ябеда, но ради часов – придется. Отец, скорее всего, вернется выпивши. Может, и не заметит подмены. Комбинация получилась такая: раскрыл тетради, отогнул ножом усики, вытащил листки, собрал как мне надо и вложил в обложку. Из двух тетрадей получилось одна. Смот- рю на обложку – моя фамилия, листаю тетрадь – вначале идут мои каракули, а потом ровный почерк и пятерки. Снял форму школьную, повесил, одел уличную одежду, проверил карманы – всё на месте. – Мама, я к Макаровым. Побежал, не слушая ответ: у Макаровых, может, перепадет мочевой пузырь, которым мы, местная детвора, после натирки в золе и предварительного надувания, играем в футбол. Бегу и встречаю на пути Вовку Ляхова. Он мне: – Подожди, куда спешишь? Поговорить надо. – Может, в другой раз? – Конечно, ты теперь взрослый, можешь меня и послать. – Да ты чего? Мы же с тобой с одного года! – Ты – школьник, а я как твой брат Виктор. Я всё думаю, какого черта я свистнул? Наверное, мы бы тетку уговорили и я учился с тобой. А так сестры за школу меня отдубасили. Говорят, что я их на всю школу опозорил. – А давай их, Вовка, по одной отлупим. – С Анькой мы справимся, а Танька двоим может поддать, у нее рука знаешь какая тяжелая! Да я им отомстил, ревели, как коровы. Сейчас у меня с ними мир. Я не лез с расспросами, как он им отомстил. Вместо этого предложил: – А может, мне надо плохо учиться и меня оставят на второй год? И мы будем в одном классе. – Нет, я случайно видел, как твой отец выпорол Димку за второй год. Тут можно по-другому. Сестры учат меня за первый класс, только ты никому не говори, это секрет, понял? Танька считает, что, если хорошо учиться, могут перевести в класс повыше. А я знаешь как хочу учиться с тобой, Вов- ка! Только я, когда начинаю учиться, сразу спать хочу, а сестры не дают, да и подзатыльники обе отвешивают. Учиться дома знаешь как тяжело! Мне надо в школу. – Ты, наверное, самым умным будешь, когда в школу пойдешь. – Я тоже так думаю. – Ну давай, я дальше дерну. Опоздал, у пузыря уже есть хозяин. Теперь отец уточняет: – Ты чего пришел? – Мамка спрашивает, когда ты вернешься, – соврал я. – Я же ей сказал, когда приду. Да ладно, ты погуляй тут, потом вместе пойдем. Отец вернулся в дом с мужиками. Я остался на улице с ребятами играть в ножички. Игра очень интересная, мы сыграли несколько раз, пока не стемнело. В октябре рано темнеет. Наконец за спиной раздался голос отца: – Пошли домой. По голосу чувствую – выпивший. Забрал ножик, взял его за руку, мы потопали домой. – Папа, а ты помнишь, как говорил, что отдашь часы, если я получу пятерку? Отец шел, прихрамывая на раненую ногу, и думал о своем. Я дернул его за руку: – Пап, а пап, ты чё, не слышишь, что я тебе говорю? – Ну, слушаю, – мне показалось, ему не хочется разговаривать со мной. – Ты, папа, говорил при всех: если я получу пятерку, то отдашь свои часы мне. – Да, говорил, но надо проверить. Я его потащил за руку домой. Ну вот и дома. Разделись. Света нет, горит керосиновая лампа. «Вот везет!» – подумал я. Отец спрашивает: – Все дома? Гриша: – Димки нет, он на огороде с пацанами, должен сейчас уже вернуться. – Позови. Гришка ушел. – Накормлены? – Кроме Вовки, все поели, Сандра. – Ну да ладно. – Пап, ну садись, че ты ходишь? – Сандра, я пойду корову подою, а вы тут за ребенком посмотрите. Загремев ведром, ушла. Отец подошел к младшему трехмесячному сыну. На руки брать не стал. В дом, еще не отдышавшись, зашли Димка с Гришкой. Присев на табурет, отец спросил: – Вова, что ты хотел мне рассказать и про кого? Каждый из братьев подумал, что про него. В тишине стало слышно, как громко тикают ходики. – Пап, я не рассказать, а показать хотел. Ты же говорил при всех, если я получу пятерку, ты отдашь часы мне. Братья расслабились. Им стало интересно, что я придумал. – Ну давай, показывай, хвались. Чтобы часы отдать, надо убедиться, что ты получил пятерку. Вот она, звездная минута. Не спеша открываю портфель, беру тетрадь и иду к отцу. Встал у него между ног, подаю тетрадь. Он взял, посмотрел обложку, стал читать вслух. – Ученика такого-то, первого класса. Ну, вижу, тетрадь твоя. Перевернем страницу. Смотрим. Оценок нет, написано неряшливо. Переворачиваем дальше. Смотрим – «два». Так я, по-моему, видел уже эту двойку. Братья с неподдельным интересом окружили нас с отцом. – Пойдем дальше, – переворачивает страницу, – ну, эту тройку с минусом я уже тоже видел. И за что я тебе должен давать свои хлебные часы? Пойдем дальше. Переворачивает страницу, а там оценки нет, но написано аккуратно. – Ай да молодец, сынок! Вот, оказывается, можешь, когда постараешься. – Пап, а можно я часы сниму? – Можно. Снимаю и примеряю к своей руке часы. Огромные. Я ремешок затянул, но дырок нет, хвост торчит. Братья стоят и ничего не понимают, окружили плотно нас с отцом. Переворачивает следующую страницу, там красуется пятерка. – Горд, ну слов нет. Надо мамку подождать, пусть порадуется за сына. – Пап, а мне ремешок большой больно. Я как стоял возле отца, так и остался, и не понял, почему Димка забрал не хотевшего уходить Виктора, а Гриша – Гену, а Вася полез на печку сам. – Это дело поправимое. Я же хомуты шью лошадям, а уж ремешок справим. Кстати, ну-ка принеси мне ремень поясной, кожаный. Может, мы из него тебе прям сейчас начнем мастерить? Иди положи тетрадь в портфель. А часы я подержу. Не чувствуя подвоха, отдал часы отцу, хоть и не хотелось с ними расставаться. Тетрадь я положил на стол, взял ремень и отдал отцу. – Жаль, пап, света мало. – Да мы тебя и без света воспитаем. Я начинаю понимать, что дело повернулось не в ту сторону, но голова моя уже между ног отца. Удар ремнем. Я вскрикиваю от неожиданности. – Молчать! Только разбуди мне ребенка, выдеру как козу. Удары сыпались, а отец приговаривал: – Срамота – отца обманывать! Часы захотел – их заработать надо! С малолетства врать учишься, тетради воруешь у своих друзей. Мой сын – ворюга! – Папа, я больше так делать не буду. Прости. – Я тоже так думаю, что после порки ты так делать не будешь. Думать начнешь, что творишь. Последний удар – и моя голова выпущена на свободу. Я ныл, скулил, но брата младшего в люльке не разбудил, а то и за это в довесок получил бы. Было больно после порки, но не сравнить с позором, за которым наблюдали братья. Стыдоба. Я поплелся в дальний угол от всех зализывать раны. – Если кто удумает нечто подобное вытворить, шкуру спущу, так и знайте, – пригрозил он. – Пойду во двор, а ты, Гриша, посмотри за мальцом. – Хорошо, пап. Отец вышел, несильно хлопнув дверью, чтобы не разбудить ребенка. Вася: – Вот дурак! Ну дурак! Как часики идут, ремешок не маловат? Дима подошел ко мне и ударил костяшками пальцев по голове: – Старших надо слушаться, советоваться. Мы с Гришей такое примерно проходили. Гриша обзывает: – Ты, корова, а если он из-за тебя проверил бы наши с Димкой дневники, что бы сейчас здесь было? Мы с Димкой у тети Вали сложили дрова в поленницу, заработали двадцать копеек. Завтра идем в кино. Вместо тебя Витька пойдет, а ты останешься с Геной и Женей, будешь с ними нянчиться. Понял? Я шмыгнул носом в знак согласия. А попробуй не шмыгни, могут и отлупить изгоя в семье. Эх, зачем я это всё сделал? Зачем мне эти часы, большие на руке, в которых тяжело и неудобно? Теперь с братья- ми в ссоре, а в кино-то как хочется! Вернулись родители. После того как мамка процедила молоко, мне тоже перед сном налили стакан. Гриша приговорил: – Пусть с края спит. А во вторник я получил первую пятерку в дневник, радость она мне доставила, но хвастаться ей дома не стал. Дневник на стол положил, пусть смотрят, если надо. Теперь я понял, что тоже могу получать вместо двоек и троек пятерки. Четверть я закончил троечником.
Guran: КАНИКУЛЫ Начались первые в моей жизни каникулы. Не надо ходить в школу, которую я не любил. Но зато приходится помогать братьям по хозяйству, а в хозяйстве у нас были куры, гуси, овцы, свиньи и кормилица – корова с теленком. За ними надо убирать и кормить их. На улице около десяти градусов, вода на реке замерзла, лед был чистым. Консервной банкой, самодельными клюшками деревенские пацаны играли в хоккей на довольно больших и неглубоких лужах, промерзших до дна. Раздался клич: – Пацаны, пошли на речку, там делают подушку. Подушка – это когда ватага ребят бегает от берега до берега по льду, и лед под весом начинает дышать. Ты бежишь, а лед в середине поднимается, на него забегают и начинают давить, так что где-то лед должен дать трещину. Смелость в том, что когда из щелей пойдет вода, нужно последним пробежать до другого берега и обратно. Мои братья и я бегали до последнего. Из разлома льда появилась вода. Возвращаясь с другого берега, поскальзываюсь на середине разлома, падаю, одежда быстро впитывает холодную влагу. Раздаются крики: – Вытаскивайте Вовку! Вытащили всего мокрого. Гриша командует: – Быстрей домой, пока отца нет. Бежать заставляют быстро. Дома мама: – Накупался? Скорей раздевайся и на печку. Всё отцу расскажу. Не понимаете вы нормального разговора. Только начал согреваться на печке, сложенной моим отцом, как появляется хозяин дома. – Сандра, купались на речке. – Лето, что ли? – Лето не лето, но одежонку хоть выжми. – И какая сволота купаться вздумала? – А не поверишь. Володька. – Все ко мне. Штаны снять и ложиться, а я пошел за вожжами. Мы снимаем штаны и по возрасту ложимся животом на кровать, а ноги на полу. Входит отец без вожжей, но с прутиком. И начинает с Гриши. – Сколько вам, здоровым ослам, говорил на речку маленьких не брать? – и прутиком хлесть. Попробуй ойкни. Гришка получил. – Когда до вас дойдет, что нечего младших за собой таскать? Прутик хлесть. Димка получил. – Я что, стенам всё это говорю? Прутик хлесть. Вася получил. Моя очередь. – Я сколько вам буду говорить, что со старшими ослами на речку ходить нельзя? Прутик хлесть. Всё-таки виновник порки – я, наверное, и получил побольше. Обратился к Гене и Виктору: – Вы и меня позовите, когда купаться захотите. Кто вас позвал? Виктор: – Пап, да нас с Яблоньки позвали, а Вовка случайно поскользнулся. Всё равно после него никто не пробежал, забоялись. Отец сел на край кровати возле Гениных ног. – Пороть вас рука у меня болит. Как выпорю, нога сильней болеть начинает. Мамку пожалейте. Думаете, ей легко с такой оравой? Она и до войны больная была, да я ее очень любил. Когда она в положении, себя намного лучше чувствует. Вы о ней подумайте. В этот день была последняя отцовская порка для нас с Васей, Виктором и Геной. Внук Богдан спросил: – Деда, а я всё хочу про тебя знать, мне интересно, что дальше было. – Дальше была другая, детдомовская жизнь. Подрастешь, может, расскажу, если захочешь. 10 ноября 1961 года умерла наша мама. В конце ноября Вася, я и Витя попали в детский приемник, а оттуда в три разных детдома. Гену и Женю определили в дом малютки. Гришка и Димка остались с отцом. Начались мои скитания по детдомам – два в России, с 1965 года – два в Казахстане... www.strannik-lit.ru/15384_71710_28_8_2019.html
Sakh: Эрзя, мокша, жокша .... Все перемешено, название селения одно, а по факту три - мордовское, русское и татарское, вроде бы рядом, но селились на небольшом удалении друг от друга ...
полная версия страницы